знакомые цифры. Придётся ответить.
– Что?
– Серый? – взволнованный голос Степки вызывает раздражение. – Тебя ищут!
Словно по заказу, в окно надрывно стучится вой сирены. Плечи зябко дернулись.
– Менты?
Память услужливо выдаёт картинки: вчерашний «мерс», некстати сработавшая сигнализация, сумасшедшая гонка по дворам…
– Не, – пыхтение в трубке подозрительно смахивает на сдерживаемое хихиканье. – Наши…
– И чё?
Вздох вырывается помимо воли. Я лениво опираюсь на пол, старые половицы уныло скрипнули под небольшим весом тела, голова удобно улеглась на рваную фуфайку, свернутую в рулон вместо подушки. Что бы ни потребовалось так называемым «нашим», меня это уже месяц как не касается. Пусть себе ищут.
– Прошел слух, что тебя хочет усыновить чокнутая парочка… из Москвы! – с придыханием выдаёт старый приятель.
– Да ладно! – изумлённо тяну я.
Слева сыплется мат, мол мешают тут спать всякие сопляки. За сопляка ответишь, пьянчуга! Пихаю ногой серо-зеленую рожу незнакомца. В сторону с противным звоном катится бутылка. В воздухе распространяется запах паленой водки, который затмевает собой даже кислый дух притона, въевшийся в облезлые стены.
Лениво слежу, как пьяный мужик ползёт за «лекарством». Смачно сплюнув ему вслед, резво поднимаюсь и подхватываю под мышку свою старенькую фуфайку. Плечо прижимает мобилу к уху, пока мои пальцы нащупывают потрескавшуюся кожу ботинок. Скрипят, натягиваясь, махровые от старости шнурки. Ходить босиком здесь – сумасшествие.
– Развод, – бормочу я.
– Тоже так подумал, – недовольно отвечает тот. – Распустили слух, чтобы тебя приманить… Поэтому пробрался к заведующей в кабинет. Серый, я видел бумаги. Все уже давно оформлено! Тебя официально усыновили некие Марковы. Подписи, печати, даже твоя медицинская карта и свидетельство о рождении прицеплены. Так что ты теперь Сергей Карлович Марков!
Я поперхнулся, мобила брякнулась на пол. Со стороны пьянчуги снова раздаётся брань. Теперь он долго не успокоится. Откашлявшись, я вновь прижимаю трубку к уху:
– Как?!
– Как слышал, – довольно гогочет Степа. – Саныч бы оценил!
Губы невольно расплываются в улыбке при воспоминании о юморном старике, повернутом на идее коммунизма. Впрочем, он-то был самым адекватным из всех учителей, с которыми мне не посчастливилось столкнуться в приюте.
– Ну что, инфа достаточно ценная? – после короткой паузы, словно собравшись с духом, заискивающе спрашивает Степан.
Я придирчиво рассматриваю симметричные банты шнурков и угукаю в трубку. Переступаю через дурнопахнущее тело, под ногами скрипят осколки стекла. Хочется курить, сую руку в карман, мои пальцы сжимают печально хрустнувшую пачку. Пусто. Поигрывая зажигалкой, осматриваюсь. Внимание привлек серый пиджачок, висящий на спинке трехногого стула. Воровато оглядевшись, торопливо обшариваю карманы.
Разглядывая находку, презрительно фыркаю – «Прима»! Зато наполовину полная. Выуживаю сигарету, одновременно пытаюсь извлечь искру из зажигалки. Наконец появляется огонек. Затяжка приносит облегчение и отвлекает от смрада ночлежки. Пачку засовываю в карман.
Взгляд останавливается на дверце чудом уцелевшего шкафа. Там, в полуразбитом зеркале, сквозь мутные разводы на меня смотрят узкие серые глаза. Худое бледное лицо с ввалившимися щеками да короткий ершик волос цвета мышиной шерсти. Правду говорят, что я серый. А мне нравится эта кликуха. Я оправляю некогда белую майку в разводах краски для граффити, подтягиваю джинсы в пятках бензина и смазки. Горделиво распрямляю плечи.
– Позвольте представиться – Сергей Карлович Марков! – с выражением декламирую я и презрительно задираю острый подбородок, в трубке раздаётся понимающее хихиканье Степки. – Лана, считай, мы в расчете.
Отключив телефон, я задумчиво скребу затылок. Разве так бывает: усыновить ребенка, которого никогда в жизни не видел? Впрочем, каких только чудиков не встречается. Осторожно переступая спящие тела, направляюсь к двери. Щелкнул едва живой замок, под ногами торопливо пробежали ступеньки, сломанный домофон приветствовал ржавым писком, бабка с мусорным ведром проводила недобрым взглядом. Пульнул в ее сторону дымящийся окурок: пусть не пялится! Зябко сунув руки в карманы фуфайки, я пошагал по улице.
Серые дома плавно ползли мимо, озабоченные лица прохожих подобны одно другому, словно унылый маскарад давно завладел всем миром, вытесняя все другие выражения и эмоции. Поежился: жаль, что колеса вчера сразу сплавил, в «мерсе» климат-контроль, тепло и сухо. Но оставлять столь приметную тачку было бы самоубийством. Взгляд привычно заскользил по ряду припаркованных машин. Вырученного бабла хватило лишь на жрачку и ночлежку… после того, как отдал долю старшему, и ему же старый должок. Вроде эта ничего…
Неожиданно гавкнула сирена, послышался треск, улица разразилась заунывным воем. Из-за угла высотки выскочила бело-синяя машина. Ноги сами повернули в переулок, хотя умом я понимал, что это не по мою душу. Дергающие звуки растаяли далеко позади, а я шел вперед, забыв про холодный ветер и теплые тачки. Сдавленный смешок вырвался помимо воли. Усыновили! Где, спрашивается, вы были столько времени, мои замечательные родители?!
Каждый ребенок в приюте мечтает не о подарках, не о Деде Морозе, не о пирожных… хотя, и об этом тоже. Но все это любой из них с радостью бы променял на семью. Свою, настоящую. Ту, в которой мама заботливо спрашивает, что бы ты хотел на завтрак, а папе не все равно, какие отметки нарисованы в дневнике.
И тот, маленький Сережа, тоже жаждал простых радостей жизни, с детства доступных большинству детей. Сколько бессонных ночей он рисовал в воображении картины, с надеждой смотрел в окно на ворота и ждал, что вот-вот они распахнутся и мягкая улыбка белокурой женщины, сопровождаемая веселыми искорками в глазах сильного высокого мужчины, подарят ему радость быть нормальным, обычным ребенком. Но нет, надежда таяла год за годом, как свеча, озаряющая разноцветными бликами разукрашенную волшебством новогоднюю елку. А следом пожаловал рассвет юности, который показал в истинном свете облезлые стеклянные шары и мятую мишуру. Разочарование стало благодатной почвой для отчаянной злобы. Как же я ненавижу сейчас этих придурков, что вдруг решили усыновить подростка, даже не взглянув на него!
Жестянка вылетела из-под моей ноги, стайка девчонок взвизгнула от неожиданности, столб брызг чудом не запачкал их белоснежные фартучки. Тело мое замерло, ноги словно вросли в землю. Сквозь тишину душевной ярости вдруг прорвался поток ярких звуков: заливистый смех, обрывки фраз. Вокруг бегают мальчишки в новеньких костюмах, девочки заботливо поправляют огромные банты, суетливые движения взрослых выдают волнение. Задумавшись, я зашел на школьный двор. Сегодня же первое сентября! Губ коснулось змеиное дыхание сарказма. Ишь, как стараются!
Я-то знал, что улица учит жизни лучше, чем куча бесполезных учебников и уставших от самих себя учителей. Хоть и сурово, подчас даже жестоко. Но что об этом могли знать эти дети, больше напоминающие изнеженные садовые растения, которые не перенесут и простого ливня?
Девочки, которых я случайно обрызгал, все еще хмурились. Особенно одна, с фирменным