Белый колпак, активно пожиравший лоб Грига, предупредительно завис над бровями и, кажется, этим постарался усмирить активность старушки. Наступило молчание.
– Лучше я уйду – у меня давление 160 на 110. Всю ночь не спала. Не готова я к операции, – с места выкрикнула Казаринова.
– Вы посмеете уйти?
– Послушайте, Григорий Григорьевич, мы здесь словно приговорённые, если в этом храме страшный суд творится, то лучше с собой в миру оставаться.
– Беру! – прервал возмущение Григ, повернувшись к дверям, сделал отмашку в сторону Казариновой, вышел.
– Получается: нас выдала операционная сестричка, которая больше всех возмущалась, – вслух размышляла, приподнимающаяся на своей кровати, Облизалова. Казаринова поддакнула, старушка Разуваева начала «песню» про совершенное игнорирование претензий от старых людей.
Из коридора доносился шум, он с каждой минутой нарастал. За дверью кто—то прокукарекал. Шум прекратился, а кукареканье стало повторяться.
– Да уж встали все. Для кого будильник—то запел, – проворчала всегда одетая в пестрый фланелевый халат старушка Разуваева и пошла в коридор искать шутника. Она вернулась с новостью, одинаково изумившей всех соседок по палате.
– Петушок объявился. Отпрашивался на два дня домой.
Соседки ждали продолжения, дождались. Старушка, остановив собственное умозаключение от увиденного, прошла к своей кровати, удобно уселась, продолжила:
– Так прозвали адвоката. У него травма головы. Видела несколько шрамов. Говорят: он не только кукарекает, но и лает. Сейчас все собрались у перевязочной к нашему Григу. Да, не повезло человеку.
– И не только ему, – сказала справедливая и придирчивая Надежда.
Женщины некоторое время посидели молча, каждая осмысливая причинно—следственную связь нового явления, которое, возможно, потребует особенного участия.
– Интересно, как его терпят в палате? – спросила себя Надежда.
– Он же в люксе здоровье поправляет, – ответила Казаринова.
– У меня был жених. Остался как—то ночевать. Просыпаюсь ночью от лая. Выхожу из спальни в гостиную. Лежит мой жених на диване и вроде спит. И вдруг опять лай. Наклонилась к нему. Точно – он. То скулит, то лает, как дворняжка.
– Может, жениться раздумал, вот и придумал – как отказать, – съехидничала старушка. Логика у старушки была, на удивленье, точной.
– Надо же! А я вправду подумала, что жених с большими изъянами и ему отказала в дружбе, – честно призналась Казаринова.– А получается, что подобные травмы характерны для правоохранителей. Жених в прошлом был милиционером.
Темы выбирались отвлекающие от предстоящих операций, особенно нелепицы личной жизни.
Раздался настойчивый стук в окно. Надежда и Зина повернулись на стук.
– Миленькие наши! Прилетели на завтрак? Что—то завтрак сегодня запаздывает, – облокотившись на подоконник, Надежда гладила пальчиками стекло, казалось, что гладила воркующих голубей, и оправдываясь, приговаривала:
– Скоро, скоро покормлю вас. Зин, может, зря мы их приручаем? Не вечно же нам здесь оставаться, – сказала так и тут же пожалела о сказанном.
– Не сомневаюсь – они к своему порядку любых опекунов смогут приучить.
Зина подошла к окну. Вглядываясь в иную жизнь, обрамляемую большим белым оконным проёмом, тоскливо вывела:
– Интересно, успеют достроить Храм?
Даже старушке Разуваевой этот вопрос показался не ко времени скверным; она поморщилась и покачала головой, словно сказано было что—то запрещенное и грешное.
– Даже в качестве наблюдателя не хотела бы здесь задерживаться, – эту просьбу Надежда направила семье голубей, которые, обращая на себя внимание, соскальзывая и срываясь с узкого оконного козырька, натыкались друг на друга.
Да, грешно в этих стенах гадать на то, – кто счастливее, да и вообще грешно гадать.
Схлынула очередь у перевязочной, пошел готовиться к операциям Григ. Две женщины задержались у перевязочной. Они, провожая взглядом Грига, продолжали обсуждать лечебный процесс и его главного героя. Женщина в пижаме, со скрытыми от посторонних глаз дефектами – повязками, старательно разбавляла восторги собеседницы в синем бархатном халатике более сдержанными похвалами. Их разговор становился все громче и откровеннее.
– Как повезло, что к Григу попали!
– Да, действительно!
– Как такого мужика не полюбить?
– Это же – необязательно!
– Где ещё такие мужики водятся?
– Где—то водятся!
– Как бы хотелось его обнять!
Женщина в пижаме пригнулась, сжалась. Чтобы приглушить дерзкое признание собеседницы, дёрнула рукав синего бархатного халатика.
– Что ты такое говоришь? Тише – услышат!
– Каждой бабе я бы пожелала такой смелости, – ещё громче высказалась моложавая кругленькая женщина в бархатном синем халате. Заметив в дверях любопытствующие лица, призывно выкрикнула: – Девки! Как жить—то хочется! И любить хочется!
На крик уже спешил, активно взнуздывая свою коляску, Сашок. Он катил свое тело, виртуозно увёртываясь от препятствий: почти всегда расставленных вдоль стен дежурных каталок, стульев, похожих на песочные часы колб приборов, хозяйственных корзин, столов и стеллажей. Сашок здесь самый бодрый, самый позитивный и самый оптимистичный человек. Он ко всем задирается, со всеми дружит и всякого привечает. Иногда слишком демонстративно. Он торопится быть везде, во всем поучаствовать.
– Я уже у ваших ног!
– Сашок! Тебе нравится Григ? – спрашивает игриво «синий бархатный халатик», встав на пути, и препятствуя движению коляски.
– Мне нравится Вениаминовна, а больше всего я – ей, – Сашок любил начинать дискуссию на пустом месте. – Видите, каким испытательным полигоном от её любви стал.
Натыкаясь на любопытных ротозеек, вдруг размножившихся, он прокрутился на коляске, показывая спину.
Зазвенела посуда в соседнем коридоре, словно прозвучал предупредительный звонок на важное действо. Те, кому предписана была в этот день операция, вздрогнули, вспомнив о ней. Другие заспешили на завтрак, в том числе и Сашок.
Глава 3
В тринадцатой палате стояла тишина. Надежда сидела на кровати в позе йога, подвернув под себя ноги, вчитывалась в лекционную тетрадь, то и дело поправляя на своем теле пластины КФС – черные пластмассовые коробочки с чудодейственными силами. Зинаида ходила по палате, поддерживая разговор со старушкой Разуваевой. У старушки прошло три дня после операции, но ту нисколько не волновало собственная судьба и большой шрам на лице, она то погружалась в рассуждения о судьбе своих двух дочек, а то вслух корила здешних повелителей за черствость и грубость.
Зинаида лишь изредка включалась в разговоры, подтверждая участие в них, примерами из своей жизни, впечатлениями от сурового настоящего.
Вот тогда рассерженный Григ и объявился в палате. Так объявился, что у Надежды из рук выпала лекционная тетрадь, и она вынужденно подсознательно послала навстречу хирургу образ своего мужа Николая – заступника. Григ выбил из рук обоих чашку с водой.
– Предупреждал же, что нельзя пить воду перед операцией, – орал он, размахивая руками.
– На женщинах отрываешься? – услышал Григ низкий голос. Григ наклонился, поднял чашку с пола и поставил на стол, осмотрелся.
– На операцию не возьму!
Зинаида не думала вмешиваться, но вектор упрямства выстроился супротив её желания и она, взяв в соратницы светлый и всегда справедливый образ своей матери, взбунтовалась.
– Тогда и я ухожу, – сказала Зинаида голосом своей матери, но с еле скрываемым сомнением в голосе. Это сомнение услышал близнец Грига.
– А я говорю – «останетесь»! Следующая – Вы! – миролюбиво закончил спор Григ, подчиняясь близнецу.
Дребезжащая каталка остановилась у дверей тринадцатой палаты, открыла дверь, подъехала к Зинаиде, сказала холодно – «раздевайся», подождала и отягощенная весом покатила по коридору, дробно отсчитывая итальянский серо—зелёный паркет.
В палате остался призыв Зинаиды —«Ой, мамочка!», он долго еще бродил по комнате, создавая эффект присутствия мамочки Зинаиды и дожидался возвращения дочери.
Надежда поправила пластины КФС в области сердца, обняла обеими ладонями телефон. Найдя абонента, активировала вызов.
– Сережа! Начинай со мной работать. Отслеживай моё состояние. – отбросила телефон, упершись подбородком в левое плечо, три раза плюнула в сторону и уже с другой интонацией высказалась: – Дорогой, через полчаса у меня начнётся операция!
Рядом со старушкой Разуваевой никого не было, но она, приседая на кромку кровати, ощутила жаркие объятия колен, три раза перекрестившись, брякнула:
– Давно я в бане не была. Надюша, ты с кем разговаривала?
Надежда просто ответила:
– Он, конечно, – не Господь Бог. Мой врач – экстрасенс мысленно будет контролировать ход операции.