— Жалко, ничего не взяли: ни семечек, ни орехов, — сказала она.
— Пойдем купим, ведь недалеко, — предложил я.
В магазине купили сто грамм кедровых орехов и вернулись. Теперь не совестно было протягивать белкам руки, ладони были полны еды. А белки оказались сытыми. Не одни мы такие кормители. Белки орехи не щелкали, они делали запасы на зиму. Подбегали к нам, брали с ладони, помогая передними лапами, набивали орехами полный рот, отбегали и рассовывали орехи под листья, под ветки, под кору сосен.
Они делали запасы на зиму, потому что зимой им тоже нужно было что-то есть. Хорошо белкам, нет у них склероза, чистая ясная голова, они запомнят, где прятали свои орешки, и найдут их даже под снегом.
Сто грамм орехов на трех белок — не так уж и много. Они быстро кончились. Ну что ж, все когда-нибудь кончается.
Пора и нам делать запасы на зиму. Быть может, что-нибудь и сохранится. Все есть. Все было. Не зря же это было с нами. Не зря же это есть. Нельзя же это есть. Да почему же нельзя? Гастриты с язвами уже заработаны, хуже не будет. Теперь можно все… есть.
Когда мы выходили из парка, прилетел дятел, сел на сосну и начал стучать. В осенней прозрачной тишине его стук был слышен отчетливо и ясно. Он стучал очень ритмично, он бы мог работать метрономом в музыкальном классе. Это был ритм вальса — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, осеннего вальса.
Ночью мне приснился сон: зимний лес, огненно-рыжие белки на снегу и голос откуда-то с неба, произнесший: белки своих запасов никогда не находят. И глаза мои наполнились слезами.