Читать интересную книгу Всё, что у меня есть - Труде Марстейн

малинника, они о чем-то говорят, и Элиза улыбается. Упругие струи воды, изгибаясь, почти дотягиваются до забора, и мне очень хочется, как в детстве, пронестись сквозь эти потоки, дающие передышку от бесконечной жары. Мы с Халвором практически выросли вместе. Раньше мне удавалось упросить его двигать по полу маленьких куколок и говорить за них тоненькими голосами. Или быть моим слугой, когда мы строили хижину на мусорной свалке. Но все когда-то заканчивается, уступая место новому.

Секрет этой фотографии в том, что почти невозможно понять, что на ней именно Элиза. На снимке Ранди сидит на стуле Элизы, которая расположилась справа и чуть за спиной у Ранди на подоконнике. Элиза поставила одну ногу на батарею, форменная юбка собралась в складки и соблазнительно обнажила стройное и гладкое бедро. Сама она отвернулась, так что, когда я первый раз увидела фотографию, мне показалось, что на ней две Элизины подружки-медсестры, а догадалась я, только заметив часы со светящимся циферблатом, подаренные Элизе на восемнадцатилетие.

Сад переливается яркими красками: блестят ягоды красной, белой и черной смородины, сплетенные ветки малины образуют длинную изгородь. И так невыносимо долго тянется время, когда нужно собирать ягоды. Сегодня у меня на это нет сил, но вчера я нарвала целое ведерко малины. Правда, папа сказал: «Оно еще не полное, Моника». За каждое полное ведерко мне полагается крона, и теперь я не знаю, получу я ее или нет. Кнертен проворно подбегает ко мне и жмется к ногам. Я вхожу на веранду. В коробке на столе остались крошки от шоколадного печенья тети Лив, я собираю их пальцами и отправляю в рот. Рубиновые блики пляшут в кувшине с соком, термос издает ровный булькающий звук. Элиза всегда копит заработанные деньги. На одну крону можно купить десять больших карамелек, или плитку шоколада, или двадцать малиновых леденцов. Элиза терпеливо собирает ягоды в малиннике, а Кристин нашла предлог увильнуть, заявив, что договорилась встретиться с Андре. Когда тетя Лив и Халвор приехали к нам, мама первым делом заявила, что не станет возражать, если кто-нибудь поможет ей варить варенье и делать сок.

— Помощь пришла, — отозвалась тетя Лив, — мне кажется, как раз вовремя.

Через закрытую дверь веранды доносится гул кухонного комбайна, выходит тетя Лив.

— Ты что, в конюшню собираешься, Моника? — спрашивает она. — Мы будем есть суп и блины в четыре часа, я и Кристин сказала, она гулять ушла. Мы с Халвором уезжаем в восемь, Элиза поедет тем же поездом.

— Хозяин конюшни хочет, чтобы я всегда брала Небожителя, — говорю я, — это рысак.

— Он большой? — спрашивает тетя Лив.

— Очень, — отвечаю я, — и с норовом.

Теперь мне хорошо видны лицо, шея, грудь, руки и плечи тети Лив. В линиях ее лица мне видятся мамины черты — они проступают в улыбке и широких бровях, угадываются в тенях на крыльях носа и подбородке. Мамины черты в то же время более мягкие и четкие, ноги стройнее, кожа тоньше. Прическа тети Лив в вечном беспорядке, у мамы же волосы гладко зачесаны и уложены. Когда тетя Лив говорит и смеется, она кажется красивее мамы, но если обе сядут рядом со спокойным и серьезным видом, все наоборот.

— Ну а что же с косичками-то? Осталась ты без них, — вздыхает тетя Лив.

Она научилась этому в юности, когда жила в Америке, — плести французские косички и печь американские блины, а вот мама жарит только тоненькие норвежские блинчики.

Теперь тетя Лив смотрит на меня так, словно позабыла сделать что-то очень важное, без чего мне никак. Она приглаживает мне волосы, заправляет прядки за уши и улыбается. Нужно было бы помыть голову, но я даже ни разу не причесалась.

— Выглядишь как профессиональная наездница в этих брюках, — произносит она. — А они не слишком теплые?

— Есть немного, но если я надену шорты, ремни подпруги будут натирать ноги.

— Ну и ну, — вздыхает тетя Лив. — Крошка Моника и здоровенные лошади. Что-то мне уже страшновато. Будь осторожна, лошади — животные своенравные. Твоя тетя беспокоится за тебя. Неужели ты ничего на свете не боишься?

Когда мама и тетя Лив были еще маленькими, их мама — моя бабушка — постоянно обижалась, как ребенок, и уходила из дома. Она запускала домашние дела, переставала стирать, готовить, заботиться о дочерях. Каждый раз дедушка был вынужден отправляться на ее поиски, оставив маму и тетю Лив дома одних. Летом они обычно сидели на ступенях каменной лестницы во дворе, а зимой устраивались на столе в кухне и выглядывали на улицу из-за занавески. Мама слюнила палец, опускала его в сахарницу, и они с сестрой по очереди его облизывали. По крайней мере, так рассказывала тетя Лив.

А однажды они с мамой остались дома одни на всю ночь, пока их отец колесил на велосипеде по округе в поисках жены. Он вернулся только под утро, когда нашел ее и привез домой на багажнике. Это было в день маминого рождения, в тот день ей исполнилось двенадцать. Сестры тогда так и не легли в кровати, а уснули прямо на диване в гостиной. Проснулись они от шуршания гравия под колесами велосипеда и услышали бабушкин голос — она всхлипывала, как маленькая, и они стрелой взбежали по лестнице. Дедушке пришлось утешать и вымаливать прощение у бабушки целый день, и ни о каком празднике в честь дня рождения мамы не было и речи.

— Никто не мог понять, на что же ваша бабушка так обиделась, — сказала тетя Лив, — и думаю, даже дедушка этого не знал.

Однако когда я спросила маму об этой истории, она начисто отрицала, что такое вообще случалось.

— Но тетя Лив об этом рассказывала, — возразила я.

— Моника, когда мне было двенадцать лет, твоей тетке исполнилось четыре. Как она могла запомнить все так подробно? — ответила мама.

— Ну а вообще это было или нет? — спросила я.

— У тети Лив всегда было богатое воображение, — отрезала мама.

Воздух в конюшне теплый и влажный, пахнет свежим навозом. Небожитель, полный сил, стоит в угловом стойле, качает головой и прядает ушами, пока я вычищаю пустые загоны. Потом я открываю стойло Небожителя, чтобы вывести его и убрать навоз. Конь прижимает уши и скалит зубы, белки глаз сверкают. Он перебирает задними ногами, пытаясь повернуться ко мне задом, задевает поилку. Я хватаюсь за уздечку. Когда я веду коня по проходу, сердце мое колотится так, что я слышу каждый удар. Я знаю, что от страха мой пот приобретает особый запах, распознать который