Читать интересную книгу Третья дама - Нацуки Сизуко

Между Дайго и столиком стояло громадное кресло с подлокотниками, а на полу прямо перед креслом он с трудом мог разглядеть мыски серых туфель на высоких каблуках. Вероятно, в кресле сидела женщина, и, похоже, она была здесь одна — ведь на столе только одна чашка, и никакого разговора Дайго не слышал.

Вытянув шею в том направлении, он разглядел теперь не только туфли, но и сами ноги — ноги в тёмных чулках. Красивые, длинные, стройные, без какого бы то ни было намёка на дряблость. Эти красивые ноги заметно отличались от типично японских женских ножек, и тем не менее Дайго почему-то почувствовал, что перед ним сидит японка. К этому ощущению его отчасти подтолкнула и рука, которую он заметил на подлокотнике кресла. Рукав тёмной блузы украшал красный выпуклый орнамент, выполненный в соответствии с чисто японским чувством вкуса.

Разумеется, не было ничего удивительного в том, чтобы встретить другого японца в Париже или его окрестностях, но Дайго, движимый лёгким любопытством, поёрзал в кресле. Теперь ему стали видны её длинные прямые волосы кофейного оттенка и краешек бледного лба.

В это мгновение снова сверкнула молния, и череда громовых раскатов прогремела где-то совсем рядом. На этот раз женский вздох прозвучал ещё более отчётливо. Дайго принял прежнюю позу и улыбнулся про себя. Поначалу женское присутствие вызвало у него удивление и огорчение, но теперь он почувствовал, что перед ним всего лишь мирная, робкая женщина, которая боится грозы. Тогда же он заметил на скатерти рядом с чашкой кофе книжицу в бумажной обложке с японским названием.

Первой мыслью было сказать ей несколько утешительных слов по-японски, но он тут же передумал и осторожно спросил:

— Vous etes Japonais?[1]

После мимолётного колебания хрипловатый женский голос ответил:

— О-о… Так вы тоже японец?

— Да, японец, — сказал Дайго, выдавив из себя смешок. Его французский был далёк от совершенства и явно выдавал в нём японца. — Прошу прощения, — продолжал он. — Войдя сюда, я не знал, что вы здесь. А вы что же, были здесь всё это время?

Даже теперь, задавая этот вопрос, Дайго по-прежнему не видел лица женщины, и он вдруг ощутил непреодолимое желание встретиться с ней глаза в глаза. Он собирался сказать ей всего пару вежливых слов, но её присутствие почему-то так разволновало его, что он впал в смущение.

На вопрос Дайго не последовало ответа, но он уловил его утвердительность.

— Вы уже ужинали? — спросил он.

— Да.

— Вы путешествуете одна?

Женщина не ответила, но и не отрицала факта.

— Здешний ресторан славится своими улитками и цыплятами. Особенно им удаётся куриное филе в винном рассоле. — Цыплёнок в красном вине и впрямь слыл классикой бургундской кухни, и в ресторане «Шанталь» гордились своим меню.

— А мне понравился окорок, — ответила женщина.

— О да, его здесь умеют готовить и подают так красиво. И потом эти сыры…

Дайго припомнился его собственный сегодняшний ужин. После закусок принесли сыры — огромный выбор. Были здесь и мягкие сыры, такие, как «Камамбер», и твёрдые, из породы козьих, с чёрной плёнкой из плесени, и какой-то оранжевый сыр под названием «rivalo». В общей сложности больше десяти видов сыров, и, хотя Дайго уже давно почувствовал насыщение, они выглядели так аппетитно и заманчиво, что он не мог не попробовать сразу несколько сортов. Разделавшись с сырами, он смог ещё только угоститься кусочком яблочного пирога, поданного на десерт.

— Говорят, о качестве кухни и о стиле французского ресторана в целом можно составить суждение по сырам, которые там подаются. — Голос женщины заметно понежнел, когда она произнесла эти слова.

Теперь, когда разговор коснулся еды, атмосфера в гостиной сделалась гораздо более доверительной. Было ясно, что эта женщина здесь одна и, кроме них, в гостиной больше никого нет. Дайго поймал себя на том, что старается задерживать дыхание. Всем телом подавшись вперёд, он сказал:

— Признаться, вы застали меня врасплох. Я даже не догадывался о вашем присутствии — так тихо вы сидели.

— Я не заметила, как вы вошли. Увлеклась чтением. А вы, должно быть, всё это время старались сидеть тихо. — На этот раз в её хрипловатом голосе прозвучали дразнящие нотки.

— Нет, особенно я не старался. Просто был поглощён мыслями, — не без самодовольства проговорил он. Женщина не ответила, и он продолжал: — Я пытался вспомнить, где слышал это название — «Шато Шанталь». А вы не поможете?

— Может, вычитали у Мопассана?

— Точно! Таки есть! Мадемуазель Перл.

— Перл была сироткой. Семья Шанталь приняла её в своё лоно и воспитала как родную.

— Совершенно верно. Теперь вспоминаю.

Перл нашли на пороге дома семьи Шанталь снежной зимней ночью. Пылая нежными чувствами к третьему сыну Шанталей, она всё же сумела скрыть свою любовь и позволила приёмным родителям устроить его брак с другой. А потом, спустя много лет, благодаря общему другу её тайна была раскрыта.

Женщина в кресле вдруг объявила:

— Я пьяна, и у меня кружится голова, теперь я знаю, что такое быть святой. — Эти знаменитые строки Дайго хорошо помнил ещё со времён студенческих пирушек.

Ему тут же пришло на ум, что совсем недавно он как раз думал о жемчужных колье — нет ли здесь подсознательной ассоциации между самим местом и сюжетом Мопассана? Глотнув ещё кальвадоса, он вдруг почувствовал прилив возбуждения, вызванного присутствием женщины. Он вдруг ощутил некую близость с ней, хотя до сих пор даже не видел её лица.

— Так вы приехали сюда, в Барбизон, одна, чтобы полюбоваться красотами?

— Да. Только когда я вчера прибыла в Париж, у меня разболелось горло, и я чуть было не слегла в постель, после чего решила никуда не выходить из отеля и поэтому в общем-то ничего здесь не видела.

— Так вы, стало быть, остановились в Париже?

— Да.

— В таком случае у вас сегодня, похоже, будут трудности с возвращением в Париж?

— У меня здесь машина. Только из-за дождя, наверное, придётся подождать с выездом. — Женщину явно не тяготила беседа с Дайго, да и настроение располагало.

Взяв со стола свой стакан, Дайго поднялся. В данном случае не было ничего неестественного в том, что ему хотелось посмотреть, как выглядит эта женщина, и он уже хотел приблизиться к ней. Но едва он сделал шаг вперёд, как раздался новый оглушительный раскат грома. В тот же миг свет в комнате погас, и всё погрузилось во мрак. Только отголоски грома сотрясали тьму гостиной.

Дайго замешкался в смятении, потом двинулся через комнату. Видимо, из-за какой-то неполадки во всей округе отключили напряжение, потому что из окон не поступало никакого света. Темень наступила такая, что Дайго не мог различить даже очертаний мебели.

Прокладывая себе путь на ощупь, Дайго наконец сумел опуститься в кресло, стоявшее наискосок напротив женщины. Он тут же быстро смекнул, что оказался к ней гораздо ближе, чем предполагал. До сих пор он улавливал лишь слабый аромат женских духов, но теперь тот казался почти всепоглощающим. Дайго ощутил на своей щеке тёплое дыхание женщины. От неё словно веяло какой-то томной меланхолией, показавшейся ему до странного элегантной. Нащупав столик, на который можно было поставить стакан, он дотянулся и нежно коснулся женской руки. Та едва заметно дрогнула под тонкой тканью блузы.

— А я, признаюсь, был буквально потрясён, — пробормотал он, но голос вдруг ни с того ни с сего начал обретать уверенность. — Может, из-за того, что так неожиданно погас свет… Хотя нет… я почувствовал это ещё раньше, когда разговаривал с вами, с совершенно незнакомой мне женщиной, — мне почему-то показалось, что наша встреча не случайна. У меня возникло предчувствие чего-то необыкновенного и сверхъестественного.

— В одной из своих книг Мопассан признался, что больше всего любит описывать воду, случайные встречи и пессимизм.

— Пессимизм? — Слово это, похоже, пробудило в душе Дайго какое-то неуютное чувство. В жизни у него всегда было три цели. Первая заключалась в поддержании доброго имени, душевной целостности и спокойствия семьи. В то же время ему очень хотелось совершить что-нибудь героическое. Но иногда он ощущал в себе какой-то необъяснимый поэтический прилив, подталкивавший его к поискам чего-то чистого и бескрайнего. Эти три устремления были частью его самого. До сих пор, однако, ему всегда удавалось удержать между ними некое равновесие.

И тем не менее, когда одно из них начинало брать верх в его душе над другими, то всегда его вытеснял ещё более сильный прилив пессимизма, являвшегося истинной основой его натуры.

— Вот интересно, почему оптимисты считают пессимизм негативной чертой?

— Вы правы. Я думаю, это потому, что пессимист никогда не может отделаться от предчувствия, будто в один прекрасный день весь мир вокруг него развалится на кусочки, и он постоянно живёт, пронизанный этим ощущением угрозы. Потом он внезапно враз теряет способность верить в то, что мир вокруг хоть когда-нибудь станет лучше. А потеряв эту веру, он становится похожим на мышь, вечно пребывающую в страхе перед кошкой; с этих пор он уже никогда не может расслабиться.