Читать интересную книгу Музыка и тишина - Роуз Тремейн

Когда песнь заканчивается, он бросает взгляд на Короля, но тот не двигается. Его широкие ладони крепко сжимают подлокотники кресла. С левой стороны его темной головы свисает длинная, тонкая косица, сколотая жемчужной булавкой.

— Весной, — неожиданно говорит Кристиан, — в Копенгагене обычно пахло сиренью и липами. Не знаю, куда исчез этот небесный аромат.

Кирстен Мунк, супруга Кристиана IV, Короля Дании: из ее личных бумаг

На тридцатилетие мне подарили новое Зеркало, которое, как мне думалось, я буду обожать. Мне казалось, я души не буду чаять в моем новом Зеркале. Но в нем есть один дефект, изъян в серебряном покрытии, отчего этот ужасный предмет делает меня слишком полной. Я послала за молотком.

Подарки к моим дням рождения не столь замечательны, как думали те, кто их дарил. Мой бедный старый Господин и Повелитель Король, зная мою слабость к золоту, подарил мне золотую статуэтку себя самого на золотом коне. Конь стоял на дыбах, и его передние копыта зависли в воздухе: и эта нелепая вещица опрокинулась бы, если бы не маленький арлекин, который как бы бежал рядом с конем, а на самом деле поддерживал его.

Я не просила подарить мне еще одно изображение моего стареющего супруга. Я просила золота. И вот теперь мне придется делать вид, будто я обожаю эту статуэтку Короля, держать ее на почетном месте из страха обидеть его, тогда как я предпочла бы отправить ее на королевский монетный двор и выплавить из нее слиток, который я ласкала бы руками и ногами и даже брала бы с собой в постель, чтобы чувствовать настоящее золото у своей щеки или между бедрами.

Этот подарок сопровождался посланием: «Моей дорогой мышке от ее господина, К. IV». Я порвала его и бросила в огонь. Очень давно, когда я была его маленькой невестой и щекотала его своими маленькими белыми пальчиками, он придумал это прозвище «Мышь»: в то время оно казалось мне очень милым, заставляя смеяться, гнусавить и выделывать разные мышиные штучки. Но те дни прошли. Прошли безвозвратно, и мне даже трудно поверить, что они были. У меня уже нет ни малейшего желания быть «мышкой». Я предпочла бы быть крысой. У крыс острые зубы, и они кусают. Крысы переносят болезнь, которая убивает. Почему мужья отказываются понять, что мы, женщины, не надолго остаемся их Любимыми Созданиями?

На праздновании моего Дня Рождения, куда было приглашено множество самодовольной знати, большинству из которой не было до меня никакого дела, я получила некоторое удовольствие от того, что, выпив изрядное количество вина, танцевала до тех пор, пока не упала на поленницу дров, и, сочтя их не менее удобными, чем любая кровать, качалась на них и безудержно смеялась, пока не услышала, что собравшаяся компания притихла, и не увидела, что все они смотрят на меня и шепотом перекидываются резкими словами.

И тут Король приказывает, чтобы меня подняли на ноги, привели к нему и на глазах всех этих завистливых Господ и их мерзких Жен посадили ему на колено. Он поит меня водой из своей чаши и устраивает целое представление, целуя мои плечи и лицо, чтобы показать всему свету, что, как бы я себя ни вела, им не стоит плести против меня заговоры и добиваться моей высылки, поскольку я Жена Короля (хоть и не имею титула Королевы Дании) и он по-прежнему любит меня с рабской преданностью.

И его любовь — опора для меня в самых смелых моих планах. Он заставляет меня задуматься о том, что могла бы я сделать — до каких глубин коварства могла бы дойти, — чтобы остаться здесь, в Копенгагене, жить в этих дворцах и сохранить свои привилегии. Что, спрашиваю я себя, могло бы повлечь за собой мое изгнание? И отвечаю: ничто из того, что я могла бы сказать или сделать, не приведет к этому.

Итак, я иду дальше и начинаю размышлять о том, не открыться ли мне Королю в своей любви к Графу Отто Людвигу Сальмскому, не отдаться ли страсти к нему настолько, чтобы делить с ним ложе, где бы и когда бы мне этого ни захотелось. Почему бы мне, которой так и не пожалован титул Королевы, не иметь официального любовника? Скажу более: после того как я провожу несколько часов с моим прекрасным немцем и он дает мне то, что мне так необходимо и без чего я не могу жить, я начинаю обходиться с Королем, моими женщинами и даже детьми гораздо более нежно. Но эта нежность длится всего несколько часов, в лучшем случае один день, после чего я снова начинаю раздражаться. Из этого следует, что если бы я имела возможность видеться с Графом и развлекаться с ним каждый день или ночь (вместо одного раза в две недели), то я всегда и постоянно была бы со всеми Нежной и Доброй, и наша жизнь стала бы куда, лучше.

Но рискну ли я признаться в своей любви к Отто? Увы, не думаю. Он был храбрым наемником, в недавних Войнах с Католической Лигой{12} воевал на стороне моего мужа и рисковал жизнью за Датское Королевство. Он герой, и Король очень его любит. Такой мужчина заслуживает, чтобы получить все, что попросит, все, чего пожелает. Но я уверена, что мужчины уступают друг другу лишь то из своего Достояния, что им наскучило и что они не слишком любят. Но стоит их попросить отдать то, чем они дорожат, они отказывают и мгновенно приходят в ярость. Именно это и случится, если я предложу, чтобы моему любовнику позволили разделить со мной постель. Итак, я прихожу к заключению, что та самая причина, которая укрепляет меня в моих мыслях, — именно любовь ко мне Короля — заставляет меня отказаться от этих грез.

Остается лишь один путь. Я должна устроить так, чтобы мало-помалу, день за днем, жестокость за жестокостью, но Король Кристиан постепенно проникся бы ко мне Безразличием. Надо сделать так, чтобы через год или даже меньше мой муж утратил малейшую надежду, право или склонность предаваться со мной «мышиным» забавам до конца нашей совместной жизни.

Закрытое окно

Дания — водное королевство. Люди думают, что землю сковывают не что иное, как корабли огромного военно-морского флота. Они полагают, будто тросы длиной в десять миль удерживают на плаву поля и леса.

И в соленом воздухе на крыльях морского бриза все еще витает старая история, связанная с рождением Короля Кристиана IV, появившегося на свет на острове посреди озера близ замка Фредриксборг{13}.

Рассказывают, что Король Фредрик{14} в ту пору уехал в Эльсинор{15}. Рассказывают, что, когда Королева София была молода и у нее еще не вошло в привычку постоянно ругаться, сыпать проклятиями и копить деньги, она любила в маленькой лодке переправляться на этот остров и там, сидя на солнце и в тайне ото всех, предаваться своей страсти к вязанию. Это занятие было запрещено по всей стране как отвлекающее женщин от добродетельных мыслей и способствующее вредным фантазиям. Мужчины называли это состояние «собиранием шерсти». Тот факт, что шерсть в процессе вязания превращалась в полезные вещи вроде чулок и ночных колпаков, отнюдь не уменьшал их суеверные страхи перед увлечением вязанием. Они твердо верили, что любой вязаный ночной колпак в миллионе своих петель хранит тайные желания их жен, которые они не смогут удовлетворить, что чревато самыми жуткими кошмарами. Еще больше они опасались вязаных чулок, поскольку усматривали в них возможный инструмент утраты своей силы. Они воображали, будто в таких чулках их ноги распухнут, а мышцы ослабеют.

Королева София{16} с самого начала нарушила эдикт, направленный против вязания. Пряжу ей привозили по морю из Англии в ящиках с надписью «гусиный пух». В глубине ее шкафа черного дерева все росло количество мягких предметов всех мыслимых расцветок, и она не сомневалась, что однажды найдет им применение. В эту тайну была посвящена только камеристка Королевы Елизавета, которая обещала хранить ее даже под страхом смерти.

Двенадцатого апреля 1577 года выдалась ясная, солнечная погода, и Королева София, вот уже восемь с половиной месяцев как беременная третьим ребенком, вместе с Елизаветой в девять часов утра отправилась через озеро и провела все утро за вязанием. Ее любимым местом была лужайка в лесу, окруженная розовыми кустами и орешником, где она усаживалась на разбросанные по траве подушки. Здесь она вязала, заканчивая пару подштанников, в то время как Елизавета трудилась над носком, когда вдруг почувствовала сильную жажду. Провизии они с собой не привезли, поэтому Королева попросила Елизавету переправиться на лодке через озеро и вернуться с кувшином пива.

Именно в то время, пока камеристка отсутствовала, у Королевы начались первые схватки — она уже родила двух дочерей, и эта боль была ей хорошо знакома. Она не придала ей особого значения, поскольку знала, что роды будут долгими. Она продолжала вязать. Подняла подштанники к солнечному свету, чтобы проверить, нет ли спущенных петель. Боль вернулась, на этот раз более острая, и Софии пришлось отложить вязанье и лечь на подушки. Она по-прежнему думала, что родовые муки продлятся еще много часов. Вот что дошло до нас об этой истории: Кристиан еще до своего появления на свет знал, что он нужен Дании, что королевство брошено на милость полярных ветров и ненавидящих его шведов по ту сторону пролива Каттегат{17} и что только он сможет построить достаточно кораблей, чтобы защитить ее. Вот он и старался изо всех сил родиться как можно скорее. Он бился и брыкался в водах своей матери; он устремился к узкому каналу, который выведет его на яркий свет и который имеет вкус моря.