Вообще-то у меня не только дробовик в кабине висел под потолком. Куртка на мне была распахнута, но вполне удачно прикрывала кобуру с двадцатым «глоком», за который я схватился, чуя быстро набегающее нехорошее, и заорал:
– Замерли оба!
Серега оказался на удивление быстр со своей помпой. Он был левшой, как я успел заметить, поэтому и предпочел из всех дробовиков «браунинг», который бросал стреляные гильзы вниз, под ноги. Еще он нес оружие «по-африкански», то есть стволом вниз на стороне слабой руки. Когда я еще поднимал пистолет на уровень глаз, Серега успел перехватить свой «браунинг» за цевье, направив его на меня и быстро сместившись в сторону, и даже взять его сильной рукой. Но все же я сработал быстрее – «глок» дважды треснул выстрелами, выплюнул двойку десятимиллиметровых пуль Сереге в грудь, заставив качнуться назад, заваливаясь на красный борт пикапа, а затем я перенес огонь на оказавшегося все же не таким расторопным Валентиныча.
Тот заорал что-то ругательное, схватился за свое ружье, но запутался в ремне, засуетился, и я его застрелил вполне прицельно – два в грудь, один в голову, – убив на месте.
Я умею стрелять, причем умею это делать очень хорошо. Намного быстрее и точнее, чем большинство других стрелков. Поэтому и удивился неожиданной расторопности Сереги, который сидел сейчас на снегу у машины, глядя на меня широко раскрытыми глазами, а изо рта у него толчками выплескивалась кровь.
Не могу сказать, что я хотел сделать в тот момент: допросить его или просто добить? Нет, не помню. Помню, что я ни на секунду не подумал о том, что Дмитрий тоже может быть угрозой. Он ведь приехал отдельно и даже сюда катил в кабине с Платоном, а не с этими двумя. Поэтому в меня он выстрелил без всяких помех, я даже не увидел, как он вскинул оружие.
Тяжелейший удар в грудь, остановившееся дыхание, крик Платона: «Ты что сделал, дурак?» – и дальше закружившееся небо.
Скрип снега. Красное на белом, я упал на бок.
Сознания я так и не потерял, хотя дыхание отказывалось возвращаться, а боль в груди была такой, что я должен был умереть от нее на месте, просто не выдержав. Еще больнее стало, когда я увидел растерянное лицо Дмитрия совсем близко. Потом меня оторвало от земли, и я оказался в кузове пикапа, прямо на желтом брезенте, укрывающем ящики. Теперь уже изо рта у меня лила вишневого цвета кровь, я чувствовал ее вкус и слышал, как она хлюпает у меня в легких.
«Хана», – созрела четкая мысль, мгновенно превратившаяся в уверенность.
С такими ранами не живут. И с таким кровотечением.
Страха не было. Страх – он от надежды, а надежда даже близко ко мне не подошла. Это уже смерть, я – часть круговорота всего сущего в природе.
Ну и куда меня собираются везти? Зачем? Что это изменит? Упрятать труп? И почему Дмитрий? И при чем тут Платон? И что это вообще было?
Я даже успел ощутить, как машина подо мной рванула с места, а дальше меня насквозь прострелило болью, и свет в глазах померк.
Хмель. За неделю до событий
Утро! Я люблю утро.
Люблю тишину и спокойствие пустого бара, люблю посидеть за стойкой, пока не заглянули на огонек ранние посетители и не подошел персонал.
Хотя персонал – это громко сказано. Всего персонала у меня Ваня Грачев – бармен, грузчик и охранник в одном лице, да тетя Маша – приходящая стряпуха. Ну еще девчонок из «Ширли-Муры» время от времени на подмену вызываю, но их даже не пытаюсь запомнить, постоянно меняются.
А больше и не надо никого. Бар невелик, пять столов-кабинок да стойка с кранами. Но не распивочная, вовсе нет. Приличное заведение, мебель мореного дерева, свежее пиво.
Из-за пива сюда и приходят: пиво у меня собственное. Сам варю, сам продаю. На пиве и зарабатываю, а бар – так, больше для души.
Говорил уже, что нравится постоять за стойкой с утра? Вот-вот.
Пошарив по карманам карго-штанов, я достал коробок и начал выкладывать перед собой таблетки-горошины. Семь штук.
«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».
Именно так – по цветам радуги: красная, оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя и фиолетовая. Чтобы точно не ошибиться.
Я наполнил стакан кипяченой водой из чайника, снял с левого запястья браслет со старенькой «Омегой» – вещицей еще из той, прежней жизни, – и тут за широким, забранным квадратами заиндевевших стекол окном мелькнула тень. Распахнулась дверь, с улицы ворвались клубы пара, повеяло холодом; двое крепких парней начали затаскивать в бар пустые кеги.
– Ставьте в угол, – попросил я.
– Да пусть вниз сразу отнесут! – предложил появившийся вслед за грузчиками светловолосый широколицый парень в распахнутой дубленке, крепкий и широкоплечий, но с заметным пивным животиком.
– Привет, Денис! – поздоровался я с совладельцем клуба «Ширли-Муры», через который расходилась добрая половина моего пива. – Пусть оставляют, Ваня сам отнесет.
– Совсем ты, Хмель, его загонял, – усмехнулся Селин, усаживаясь на высокий стул у стойки. – От него только кожа да кости остались!
Я вежливо улыбнулся. При росте в два метра и весе сто тридцать килограмм Ваня впечатления заморыша нисколько не производил; скорее уж наоборот.
– Это у вас он отъелся, – возразил я. – А у меня только-только в форму возвращаться начал.
Иван перешел ко мне как раз из «Ширли-Муры», где до того несколько лет проработал охранником. Человек он был надежный и проверенный, с обязанностями помощника справлялся на «отлично», заодно и за порядком приглядывал.
И мне спокойней, и его бывшим работодателям тоже… спокойней. При других обстоятельствах они могли бы стать моей крышей, но за охрану я им не платил, просто не задирал цены, только и всего. Как не задирал и другим своим оптовым покупателям – клубу «Западный полюс», владельцы которого имели непосредственное отношение к Дружине. В результате спокойно жил, не опасаясь ни пересмотра условий сотрудничества, ни выкручивания рук. Система сдержек и противовесов, как она есть. В Форте без этого никак.
Грузчики затащили в бар последние кеги и составили их в свободный угол, тогда я распахнул дверь и показал выставленную вдоль стены замену – десять кег по пятьдесят литров каждая.
– И мне пива захвати! – попросил Денис.
Я кивнул и сходил в «холодную» комнату, в уличной стене которой было пробито несколько сквозных отверстий. При желании их можно было заткнуть деревянными заглушками, но сейчас в этом никакой необходимости не было: термометр показывал десять градусов по Цельсию. Для пива лучше не придумаешь, а продукты хранились в соседней клетушке, там было холоднее.
Взяв с полки бутылку с бугельной пробкой, я вернулся за стойку и аккуратно перелил пиво в стакан. Полностью опустошать бутылку не стал – остаток с осадком выплеснул в раковину.
– Не многовато колес с утра? – поинтересовался Денис, принимая бокал.
Я выставил перед собой указательный палец, засек время и закинул в рот красную таблетку. Проглотил, запил глотком воды, выждал пятнадцать секунд и взял следующую.
Менять интервал между пилюлями и особенно очередность их приема не рекомендовалось производителем категорически. Возможно, это ничем особенно страшным и не грозило, но рисковать я не собирался в любом случае.
– И для чего это все? – усмехнулся Селин, отпив пива.
– Витамины, микроэлементы, красные кровяные тельца, давление… – сообщил я, допив воду.
– Давление? – немедленно усмехнулся Денис. – Это чтоб стоял, что ли? По бабам собрался?
– Мой лечащий врач такого не одобряет, – покачал я головой.
– Твой лечащий врач не одобряет баб?
– Категорически, – подтвердил я. – Никаких баб, кроме лечащего врача.
– А! – рассмеялся Селин. – А то уже беспокоиться за тебя начал.
Я нацепил металлический браслет с часами на запястье и защелкнул замок.
– Не стоит за меня беспокоиться.
– Да уж вижу, что не стоит, – хмыкнул Денис, допил пиво и щелкнул пальцем по пустому бокалу. – Вот почему ты нам такого пива не отпускаешь?
– Экономически нецелесообразно. Да и спросом пользоваться не будет.
Селин фыркнул:
– Мне же нравится!
– А как плевался первый раз?
– Дело привычки.
– Люди привыкли к пиву качественному и простому, так зачем их смущать? – усмехнулся я. – Кому нужно что-то особенное, «Мозаик блонд эль» или «Эль американский янтарный», тот всегда может зайти ко мне. Да я такого много и не варю, только для ценителей.
– А стаут? – спросил тогда Денис. – Стаут почему нам не продаешь?
– И стаута много не варю, – пожал я плечами. – Светлый эль хорош тем, что две недели брожения, потом неделя выдержки – и он готов. Две варки в месяц по тонне пива. Оборачиваемость отменная. А стаут выдерживать минимум три месяца надо. Емкости дополнительные понадобятся, капиталовложения…