Законы «Золотой крови» запрещают измененным иметь больше одного ребёнка. В возрасте двадцати пяти лет женщинам проводят химическую кастрацию. Наказание за непослушание - смерть. Нам приходилось скрывать мамину беременность до последнего. Мне было семь лет, но я помню, как каждое утро мама туго перетягивала живот простыней, чтобы никто не догадался о ее положении. Я отчаянно молилась богу и он сотворил чудо. После рождения сестры, департамент провел проверку и без лишних слов поставил на ней клеймо: 167.
Теперь все считают Самару подкидышем.
Я разглядываю ее красивое лицо. Моя сестра так похожа на маму, что иногда я не могу смотреть на нее без слез. У нее потрясающей красоты зеленые глаза. Белая кожа без единого изъяна. Пухлые губы и волевой подбородок.
- Она поела? – я присаживаюсь на продавленный диван.
- Да, но у нее опять жуткий кашель.
У меня сжимается сердце, словно кто-то резко ударяет меня в грудь и эта боль в стократ больнее, чем кулаки стражника. Я вслушиваюсь в хриплое дыхание сестры. Она слишком скудно питается. Спит в холодном доме, потому что дымоход в прошлом году полностью развалился и я не знаю, что мы будем делать зимой.
- Температуру мерили? – спокойно интересуюсь я, хотя внутри всё дрожит от страха.
- А как же, - отвечает Гриф, – Но пришлось выдержать целую битву.
Я нежно касаюсь волос Самары.
Сестре исполнилось тринадцать. В ней бушуют гормоны, и она не признает, что серьёзно больна. Спорит по любому поводы. Упрямится. Нарушать правила стало ее любимым занятием.
- 36,5 даже ниже, чем следует, - шутит подруга.
- Хорошо, - облегченно выдыхаю я, потому что, если бы это было не так, я не знаю, чтобы я делала.
Есть вариант. Но это на самый крайний случай.
- Она хотела с тобой кое-что обсудить, - Гриф бросает на меня быстрый взгляд.
- О чем? – вряд ли мне понравится это «кое-что».
- Самара сама тебе всё расскажет, - подруга заходит за ширму, отгораживающую уголок кухни и возвращается с остатками супа и черного хлеба. Она пододвигает табуретку ко мне и ставит на него мой незамысловатый ужин.
- Ешь, - звучит в приказном порядке.
- Не хочу, - я отворачиваюсь, не смотря на то, как жадно реагирует на запах мой желудок. - Ей нужно хорошо питаться.
- Тебе тоже, - убеждает меня Гриф. - Иначе ты так долго не продержишься и Самару заберут в приют, - ее безжалостный тон режет меня по живому.
Я вздрагиваю и неохотно беру в руку ложку.
- Знаешь, не честно об этом мне постоянно напоминать, - с набитым ртом бурчу я, тыкая в нее ложкой. От вкуса еды у меня начинает опять кружиться голова. Кристаллики соли попадают на разбитые губы и я то и дело их облизываю.
- Иначе, ты так и будешь ходить голодной, - усмехается Гриф, и присаживается на пол.
Из мебели здесь диван, табурет и тумбочка, на которой стоит старенькая плазма. А еще стол полностью заваленный бумагами. Гриф проводит геометрический анализ подземных грунтов, а затем готовит подробную карту для проходчиков. Ее мозги работают, как надо и живя в Верхнем мире, она могла бы добиться высот.
- Что нового на работе? – я заставляю себя есть медленнее и отщипываю кусочек черствой корочки, она крошится на мелкие части, но я подбираю все до одной.
– Открыли новый штрек[1], - подруга смотрит на свои мозолистые руки, – Но показатели добычи полезных ископаемых падают.
- Думаешь, шахту закроют? – пугаюсь я.
- Если так, наша зона обречена.
Это правда. Не смотря на то, что условия работы в шахтах кошмарные, на большой глубине до сих пор нет вентиляции, и перекрытия подпираются хлипкими досками, желающих спускаться под землю не падает. Официальное трудоустройство увеличивает кредит, мизерная зарплата позволяет покупать еду, а не воровать.
Я работала проходчиком на урановых родниках. Мы спускались на лифте под землю и разъезжались по туннелям на вагонетках. Приходилось работать отбойным молотком и киркой. Я старалась не думать, что над головой тонны земли и в случае обвала, Самара останется сиротой.
Однажды, часть породы обрушилась, я отделалась переломом руки, но меня списали в утиль. Мне было четырнадцать. Прошло уже шесть лет, но на каждое мое обращение вернуться в шахту отвечают отказом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я вытираю чашку мякишем и засовываю его в рот.
- Самара может завтра переночевать у тебя? – прожевав, интересуюсь я.
- У меня ночная смена.
- Как не вовремя! - отодвигаю опустевшую тарелку.
Гриф молчит, взгляд ее светло-карих глаз заставляет меня сесть прямо.
- Что? – ощетиниваюсь я, - Осуждаешь меня?
Подруга никогда не одобряла моих вылазок под купол.
- Кто я такая, чтобы делать это? – Гриф заправляет за уху короткую серебристую прядь, - Я не хочу однажды увидеть твои цифры на столбе, - подруга отворачивается от меня и я не успеваю ничего сказать.
Гриф нажимает кнопку включения на потертом пульте.
Плазма, мигнув, начинает показывать рекламу. Всегда одно и тоже. Только по вечерам включают какой-нибудь сериал, снятый еще до катаклизма.
Мы молча наблюдаем за действием в телевизоре.
Высокая красивая женщина в белом костюме обращается прямо в камеру, кажется, она смотрит прямо на меня.
- «Ковчег» станет новым домом для каждого из вас, - вещает она, на заднем плане появляются небольшие домики, разбросанные среди живописного леса. Они похожи на игрушечные, - Вам нужно просто набраться терпения, скоро он будет полностью готов к заселению, и мы сможем очистить карантинные зоны.
Ее холодная улыбка с идеально ровными зубами напоминает мне оскал и я сомневаюсь, что они настоящие. Так же, как и ее слова. Картинка меняется и теперь нам показывали обстановку внутри.
Изнутри всё выглядит еще лучше. Я никогда не видела таких чистых простыней. Сверкающей ванной и уютной кухни. Только в фильмах и старых каталогах, сохранившихся до наших дней пожелтевшими страницами.
- Ты в это веришь? – Гриф не отрывает взгляда от экрана.
- Не особо, - я хочу казаться равнодушной, но уверена, на моем лице такое же глупое выражение.
Надежда.
Я ничего не могу с собой поделать, мне отчаянно хочется, чтобы это оказалось правдой.
Но пока мы всё еще были здесь и думаю, сдохнем мы тоже здесь.
- Это Рай? – Самара сонно тянет меня за рукав.
Я оборачиваюсь к ней, внутри меня разливается тепло.
- Хочу туда, - она показывает в сторону телевизора.
- Тебе еще рано, - я притягиваю ее к себе, – И не говори вслух это слово.
- Какое?
- Рай.
Аристократы объявили Церковь вне закона. Думаю, они просто боятся, что люди начнут думать о душе́. Боятся потерять власть и не желают делить ее с Богом. Потому повсеместно вводились меры наказания для тех, кого ловили с поличным. Самое страшное – хранить у себя Библию и говорить о божественном откровении.
- Да помню я, - ворчит Самара, окончательно проснувшись и освобождается из моих рук.
Не хочу себе признаваться, но я дико скучаю по тем временам, когда могла в любой момент ее обнять и никто меня не отталкивал.
- Хорошо, - улыбаюсь я.
Сестра смотрит на меня исподлобья.
- Я подала прошение на работу в шахте.
- Что?! – улыбка сползает с моего лица.
- Гриф возьмет меня в ученики...
- Ни за что, - не даю ей продолжить, - Пары́ ядовитой пыли опасны даже для здоровых легких.
- Я ей все объяснила, - Гриф спокойно встречает мои полные холодной ярости глаза, – Самара отлично рисует и в будущем, сможет заменить меня.
- Вот именно, - встревает сестра, – Ты сама говорила, что у меня талант.
- Это не одно и тоже.
- Ты не можешь оберегать её от всего, - резюмирует моя подруга.
Могу и неплохо с этим справляюсь!
- Только через мой труп, - говорю тоном старшей сестры, авторитет которой нельзя оспорить.
- Ты до сих пор боишься оставить меня одну, будто мне пять, - Самара с вызовом вскидывает подбородок, – Но из нас двоих только ты влипаешь в неприятности, - она смиряет выразительным взглядом мои синяки.