— «Ошибаетесь! Вольный его убил», — заявил полковник Тарасов. — «Опасный преступник, объявленный во всесоюзном розыске еще со времен войны… Скрывался по чужим документам… Эстонец, Эльдар Уго, опознал его, не побоялся…» — сказал ей Павиан.
«Я ведь тогда и не очень-то поверила Пашке, не прислушалась, не расспросила ее как следует. Не до того было. Единственно, когда уже прощаться пришла, задним числом догадалась спросить:
«А как же он мог узнать, что Выдра в Воркуте?»
— «Чего проще? Письмо своим переправила, да и только!» «Какой счастливый случай послал мне Бог. Ведь это чудо! На ловца и зверь бежит! Не хочется верить, что такая удача может быть!»
Как она задумала воспользоваться этой удачей — сама себе не сказала бы. Даже в молитве Всевышнему. Но знала!
Утром, после завтрака, Надя подождала, когда уйдет с кухни Серафима, и, прошмыгнув по коридору, постучала в кабинет ко Льву. Лев собирал со своего письменного стола в свой объемистый портфель бумаги. Лицо его было озабочено чем-то и, как никогда, похоже на львиное.
— Алексей Александрович! — начала она после того, как он предложил ей сесть. — Я хочу уехать к Володе!
— Как? — удивленно спросил он. — А как же твоя учеба?
— Я взяла на год академичку…
— Не знаю, родная, не знаю, это тебе решать!
— Я решила. Я к вам не за советом пришла. Мне срочно нужен билет!
— Да ты что же так? Билет не проблема, но обмозговать надо, не торопись!
— Нам плохо друг без друга… Я решила.
— Уговаривать не стану, смотри, не пожалей. Путь неблизкий. До Ташкента самолетом, а там еще на перекладных…
— Где это?
— Джезказганская область!
— Джезказган! Это что, лагерь? — Надя страдальчески сморщилась, как от тупой боли.
— Вроде лагеря, закрытая зона.
— Заключенные! — в ужасе прошептала она, вспомнив его подозрительный адрес «п/я», как в Воркуте.
— Нет! — рассмеялся Лев. — Зачем же заключенные. Зона спецобъекта, вход по пропускам.
«Значит, точно лагерь».
— Опасно там, зеки все время бунтуют, восстания одно за другим, вот в пятьдесят четвертом, когда мы с Володькой женились, тоже восстание, — горячо, с тревогой зашептала Надя и еще больше утвердилась в своем желании ехать. Внезапно она замолчала и взглянула на Льва. Он смотрел на нее изучающе, с любопытством и чуть насмешливо. «Прямо как Володька».
— Кто же тебя, дочка, так напугал заключенными? — тепло и ласково спросил он.
Надя уже раскрыла было рот сказать ему, что знает, жила в закрытой зоне, ходила и под конвоем, и по пропускам, да вовремя спохватилась.
— Я не боюсь! Там почти одни политические, — сказала и действительно струсила: «Сейчас он спросит, откуда я знаю?» Но не спросил, а посмотрел на Надю по-доброму и сказал:
— Освободились они все, твои политические.
От таких его теплых слов она похолодела:
— Почему это мои? Они не мои, а государственные, — пробормотала она смущенно. «Он знает обо мне! Конечно, знает! Неужели спецотдел Академии наук не поставил его в известность, о том, кто его новая родня, такого быть не может. Такого просто не бывает!». — Я бы хотела уехать завтра, если возможно, и поездом.
— Завтра, так скоро? — удивился Лев.
— Да! И еще одно… — Надя замялась.
— Говори быстрее, я и так запаздываю…
— Вы умеете хранить секреты? — быстро выпалила она.
— Смотря какие! Государственные и чужие могу, а свои не приходилось!
И, по тому, как он понимающе улыбнулся ей, Надя окончательно утвердилась в своем предположении: «Ему все известно, все мои прошлые похождения. Тем лучше!»
— Прошу вас, Алексей Александрович, я хочу сама рассказать все о себе Володьке.
Лев развел руками.
— Только так, а не иначе, впредь, обещаю тебе, наши с тобой секреты хранить, как государственную тайну!
И ласково погладил ее по голове. Чуткая на ласку, Надя такое вынести спокойно была не в силах и, перехватив его руку, порывисто прижалась губами.
— Спасибо, отец!
— А вот это и не надо! — строго сказал Лев и отвернулся, стал застегивать пряжки портфеля.
За два года, прожитые в семье Субботиных, Надя успела полюбить Льва — за теплоту, за доброту к людям; за увлеченность своей работой и полное отсутствие мелочности в характере и еще за то, что из двух своих детей больше любил свою калеку дочь, молча страдая из-за ее уродства, а не благополучного, всеобщего любимца Володю.
Ей часто приходила на ум мысль спросить Льва: «А знали ли вы, что творилось в те годы, когда вы успешно росли как ученый? И сколько ученых томилось в сталинских застенках, возможно, не менее талантливых и способных, чем вы? И можно ли было жить в то время, не зная об этом? А если и знали, то как относились ко всему? Радовались? Пугались? Или увлеченные своей наукой, были далеки от происходивших событий? Для меня это важно — я ведь теперь Субботина, мне предстоит быть продолжательницей вашего рода, и мне не безразлично что вы думаете о том времени. Так же, как и я? Или?..
В один прекрасный день я расскажу вам о Воркуте, о 2-м Кирпичном, о Безымянке, где уголовники забивали лопатами в талую глину доходяг и обессилевших пленных, а начальство знало и молчало: выбраковывали нерабочую силу. Не забуду рассказать и то, что шепотом, под великим секретом, мне поведала Антонина Коза: о леденящих душу расстрелах, которыми руководил оборотень по имени Кашкетин, и то, что рассказал мне Валек, о расстрелах уже после смерти Сталина, когда по вине Генерального прокурора СССР Руденко, были расстреляны больше полусотни заключенных на 29-й шахте Воркуты». Но понимала, еще не время, они еще напуганы говорить вслух.
Чуть позже она вышла с Трефом. В телефонной будке трубка была срезана «под корень». Будущие зеки забавлялись, срезая трубки, или просто, — били стекла. Пришлось поискать «здоровый» автомат. Валя, видимо, ждала звонок и сразу же сняла трубку.
— Подходи через час на прежнее место!
— Как там? — спросила Валя.
— Порядок! Тепло волнуйтесь, подробности письмом! — Надя засмеялась и шлепнула трубку на рычаг.
Погуляв еще, для приличия, с Трефом, она пошла домой и собрала свой чемодан, купленный ею в ГУМе перед поездкой в Сочи после того, когда она так удачно спела на экзамене и была переведена на второй курс. Зная Валину дотошную пунктуальность, вышла из дому чуть раньше, но уже Валя стояла, дожидаясь ее у афиши Большого театра, и внимательно читала репертуар на третью декаду ноября.
— Быстро шагаем в метро, здесь холодно стоять! — бросила, не останавливаясь, на ходу Надя.
Люди спешили на работу, потоком вливаясь в двери метро, и никому не было дела до двух дамочек, остановившихся около телефонов-автоматов.