После возвращения в свой лагерь Румянцев много работал: писал письма, ордера, давал устные распоряжения своим подчиненным, собирал сведения о потерях и выигранных сражениях. На одно составление реляции Екатерине II ушло несколько дней. И это естественно. Нужно было подробно изложить ход событий за две недели пребывания армии в Задунайской области и причины возвращения ее на левый берег.
Отмечая мужество и усердие рядовых и офицеров, описывая события, в ходе которых малыми силами побеждали «превосходное число неприятеля», Румянцев просил ее императорское величество оказать свое высочайшее благоволение за «несравненный труд» и «оказанные подвиги» тем, кто участвовал в этом походе. Прежде всего он называет Ступишина, барона Унгерна, Потемкина и князя Долгорукова, которые «в трудах и действиях против неприятеля были мне помощники и с полною ревностью к пользе службы, где кому был случай, употреблялись…». «Достохвальное мужество и рачение» при исполнении своего долга воинского проявили генералы Тургенев, Ригельман, Мелиссино, Муромцев, полковники Петерсон, Воронцов, Кличка, Чертов, Левиз, Увалов…» Ни одного мужественного поступка не пропустил Румянцев, называя и иностранных волонтеров, и камер-юнкеров, и поручиков, и флигель-адъютантов, и корнетов, и сержантов…
«Счастливым я себя признаю, – писал Румянцев Екатерине II, – то, перенесши оружие за реку Дунай, удостоился к славе оного приобресть там новые успехи, но не меньше к счастью моему обращаю и то, что без всякой потери учинил я обратную переправу и стою уже на своем берегу. Не мог я гоняться по местам непроходимым за особою одного верховного визиря. Предложения Ваши были, всемилостивейшая государыня, чтоб разбить визирскую армию, доколе она не будет еще в полном собрании на той стороне. Сие мною и учинил я, победив те войска, которые он против меня отряжал и боле коих не имел уже у себя».
Но в реляции всего не скажешь. И Румянцев решил написать еще и письмо, в котором высказал более смело и откровенно свои мысли и переживания, предчувствуя торжество своих врагов при дворе, когда они узнают о его мнимой неудаче: «Предвидя, что персональные мои неприятели выводят меня на пробу жестокую, тогда как силы, мне вверенные, приведены в великое ослабление, дерзнул я… по чистой совести и долгу всеподданнейшему, донести Вашему Императорскому Величеству о всех трудностях в настоянии перехода за Дунай. Воображения мои тогдашние с испытанием настоящим в том только разнствуют, что казавшееся с сей стороны многотрудным далеко больше найдено неудобным. Будучи на той стороне, бывшие со мною там генералы остаются свидетели, сколько я старался до последней черты, не щадя ни трудов, ни жизни, выполнить высочайшую волю Вашего Императорского Величества, имея токмо под именем армии корпус небольшой в 13 т. пехоты на все действия с визирскими силами, которые, однако ж, побиты и рассыпаны; словом, не испытано разве только то, чего одолеть не может человечество. Чрез сей поход многотрудный весьма утомлены люди, а лошади дошли до крайнего изнурения, и я не могу сокрыть пред Вашим Величеством угнетающих меня трудностей по пункту оборонительного положения, в которое нелегко мне попасть с прежнею твердостию, рушившись из оного до самой пяты.
Еще я дерзаю, всемилостивейшая государыня, изъяснить пред вами дух усердного и верного раба о положении супротивного Дунайского берега по очевидному уже моему дознанию, что есть ли продолжать на нем военные действия, то не удвоить, а утроить надобно армию; ибо толикого числа требует твердая нога, которой без того иметь там не можно в рассуждении широты реки, позади остающейся, и трудных проходов, способствующих отрезанию со всех сторон, для прикрытия которых надобно поставить особливые корпусы, не связывая тем руки наступательно действующего, который чрез леса и горы себе путь сам должен вновь строить… Сознаю пред Вашим Императорским Величеством, что, служа не первую войну, пять лет сряду ощущал я ослабление в себе душевных и телесных сил, и, полагая счастие свое во угождении высочайшей воле Вашего Императорского Величества и в благе Отечества моего, охотно я такового желаю увидеть на своем здесь месте, кто лучше находит моего способы удовлетворить обоим сим драгоценным предметам…»
Глава 8
Письмо Екатерины II
В эти летние месяцы после Задунайского похода в военных действиях наступило относительное затишье. Сразу же после возвращения Румянцева на свой берег Дуная ликующие турки устремились вслед за ним, надеясь, что русские вообще покинут побережье. Визирь распорядился начать наступление из Силистрии, Рущука, Никополя, Турно и Виддина. И действительно, в конце июня турки попытались перейти на левую сторону реки, но повсюду были отбиты и отброшены за Дунай.
По донесениям наблюдателей и по рассказам пленных, на той стороне Дуная продолжалось оживление и шло накопление сил. Но новых попыток наступления турки не предпринимали. И эта передышка была необходима русским для укрепления оборонительных линий и организации новых постов.
Свой лагерь Румянцев перенес к устью реки Яломицы, поближе к Гирсову, единственной крепости, занятой русскими на правом берегу Дуная. По новому расписанию центром стал командовать Ступишин, в распоряжении которого оказались генерал-поручики Федор Глебов и Юрий Долгоруков, генерал-майоры барон Игельстром, Милорадович, Волков, князь Григорий Волконский. Правым крылом армии по-прежнему командовал граф Салтыков, а в подчинении у него были генерал-поручик Михаил Каменский, генерал-майоры Петр Текелли, Юрий Трубецкой, Силим Энгельгардт, Карл Камеен, Сергей Колюбакин. Левым крылом армии, или Бессарабским корпусом, стал командовать генерал-поручик барон Унгерн, а отдельными частями его – генерал-майоры Викентий фон Райзер, Гаврила фон Траубенберг, Николай Чорб. В резервный корпус под командой генерал-поручика Потемкина входили отдельные отряды генерал-майоров Александра Суворова, Николая Каковинского, князя Петра Голицына. Дежурным генералом при главной квартире стал генерал-майор Василий Долгоруков.
Румянцев точно обозначил каждому корпусу место его расположения, задачи и цели, наказав держать тесную связь с соседними войсками, согласовывать с ними свои действия, оказывать в случае нужды помощь, извещать их о собственных действиях и движениях.
В эти месяцы ничего особенного не происходило. Лишь небольшие отряды перемещались то в одну, то в другую сторону по берегам Дуная. Но по всему чувствовалось, что серьезные события назревают. И Румянцев спокойно ожидал их, укрепляя прежде всего Гирсов – вполне вероятный пункт нападения турок. А чтобы сорвать возможный поиск неприятеля, он приказал барону Унгерну перейти на правый берег Дуная и атаковать Бабадаг. Затем Румянцев вызвал Александра Суворова и в беседе с ним показал все значение для русской армии небольшой крепости Гирсов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});