Читать интересную книгу Семья Тибо. Том 2 - Роже Мартен дю Гар

Дверь в кабинет г-на Тибо была закрыта. На пришпиленной кнопками картонке Антуан прочитал «Канцелярия». Он вошел. И сначала никого не увидел. В комнате все осталось по-прежнему: большой дубовый стол, кресло, книжные шкафы торжественно красовались на своих привычных местах. Но кабинет был перегорожен ширмами. Когда хлопнула дверь, стрекот пишущей машинки затих, и голова юноши выглянула из-за ширмы. Разглядев вошедшего, юноша радостно воскликнул:

— Господин доктор!

Антуан недоуменно улыбнулся. Говоря по правде, он не сразу узнал юношу, который бросился ему навстречу; но сообразил, что это, должно быть, Лулу, младший из двух сирот с улицы Вернейль, мальчик, которому он когда-то, очень давно, вскрыл нарыв на руке. (Уезжая в начале войны из Парижа, Антуан поручил обоих ребят Клотильде и Адриенне. Он смутно припоминал, что г-жа де Фонтанен, как ему сообщили, устроила мальчика в госпитале.)

— Как ты вырос! — сказал Антуан. — Сколько же тебе лет?

— Призыва двадцатого года, господин доктор.

— А что ты здесь делаешь?

— Сначала работал письмоносцем, а теперь веду переписку.

— А брат?

— В Шампани… Был ранен, — вам писали, да? В руку. В апреле семнадцатого года под Фимом. Его призвали в шестнадцатом году… Ему оторвало два пальца… К счастью, на левой руке.

— И он вернулся на фронт?

— Ну, этот умеет выкручиваться! Пристроился к метеорологической службе. И теперь может быть спокоен. — Лулу посмотрел на Антуана с любопытством и жалостью и пробормотал: — А вы… Это газ, да?

— Да, — ответил Антуан.

Он устало опустился в низенькое кресло с золочеными гвоздиками, обитое гранатовым плюшем, которое напомнило ему детство.

— Такая пакость эти газы, — заявил Лулу серьезно, как взрослый. — По-моему, это просто нечестно… не по правилам…

— Госпожа де Фонтанен у себя? — перебил его Антуан.

— Она наверху… Я ей сейчас скажу… Мы ждем новую партию раненых; приходится ставить койки всюду.

Антуан остался один. Один на один со своим отцом. Властный дух г-на Тибо обитал еще в этой комнате. Он исходил от каждой вещи, даже от самого их расположения, раз и навсегда установленного: от чернильницы с серебряной крышечкой, от лампы на письменном столе, от вытиралки для перьев, от барометра на стене. Дух столь неистребимый, что перестановка мебели или новые ширмы, поставленные поперек комнаты, не могли вытравить его: он упрямо витал здесь, в этом доме, который в течение полувека наполнял своим всеподавляющим господством старый Тибо. Стоило Антуану взглянуть на дверь, выкрашенную под дуб, и сразу же он слышал, как под рукой отца она хлопала с каким-то особенным незабываемым звуком: яростно и вместе с тем сдержанно и осторожно. Стоило ему взглянуть на протоптанный посредине ковер, и сразу же вспоминался отец в визитке с развевающимися фалдами: вот он грузно шагает от книжных шкафов к камину и обратно, заложив за спину большие узловатые руки и полузакрыв глаза. И достаточно было взглянуть на копию с картины Бонна «Христос» и на кресло под ней, теперь никем не занятое, с вытесненными на коже инициалами, как он сразу ощущал присутствие г-на Тибо: вот он тяжело усаживается в любимое кресло, сутулится и, задрав вверх бородку, обращается к назойливому посетителю; вот он, прежде чем заговорить, снимает пенсне и кладет его в жилетный карман четким и сосредоточенным жестом, напоминающим крестное знамение.

Антуан услышал скрип открывающейся двери и поднялся с места. В комнату вошла г-жа де Фонтанен.

На ней был больничный халат, как на всех санитарках, но волосы, совсем седые, она не повязала косынкой. Лицо поражало бледностью и худобой. «Как у сердечников… — машинально подумал Антуан. — Ей недолго жить».

Госпожа де Фонтанен протянула гостю обе руки, усадила его и уселась сама по другую сторону стола, на кресле с вензелями. Очевидно, это было излюбленное место «гугенотки». («Если бы покойный г-н Тибо вернулся…»)

Она сразу же заговорила о здоровье Антуана. За несколько минут ожидания он немного отдышался и улыбнулся ей в ответ.

— Как видите, чудом все-таки уцелел. К счастью, организм у меня крепкий.

В свою очередь, он спросил ее о госпитале, о ее теперешней жизни. Она сразу воодушевилась:

— Здесь нет никакой моей заслуги. У меня превосходный персонал. И всем распоряжается Николь. Она ведь получила диплом, вы знаете?.. Это огромная для меня помощь… Да, чудеснейший персонал! И весь исключительно состоит из молодых женщин и девушек, которые живут в Мезоне, так что все мои комнаты отданы в распоряжение моих больных. И все мои сестры милосердия работают у меня бесплатно, благодаря этому я могу сводить концы с концами, хотя субсидия весьма скромна. Мне, впрочем, очень много помогают! С первого же дня! Мезон-Лаффит выказал себя таким великодушным! Подумать только, все, что здесь есть, — кровати, тазы, посуда, белье, — словом, всем этим меня снабдили соседи. Сейчас мы ждем новую партию раненых… Николь и Жизель поехали собирать белье. Не сомневаюсь, что они привезут все, что мне нужно. — Подняв глаза к небу, торжествующе улыбаясь, вся исходя благодарностью, она, казалось, возносила хвалу всевышнему за то, что он населил мир, и в первую очередь Мезон-Лаффит, услужливыми созданиями и сердобольными душами.

Госпожа де Фонтанен подробно описала все усовершенствования, внесенные ею в устройство виллы Тибо, и поделилась своими планами на будущее. Мысль о том, что война и жизнь при госпитале могут когда-нибудь кончиться, и в голову ей не приходила.

— Пойдемте, я покажу вам госпиталь, — бодро сказала она.

И действительно, вилла стала неузнаваемой. Бильярдную отдали под процедурную; буфетную превратили в приемную врача, в ванной устроили перевязочную. В огромной, хорошо отапливаемой оранжерее стояли в ряд двенадцать коек.

— А теперь поднимемся на второй этаж.

Спальни были превращены в палаты, пустынные в этот час. В первом этаже помещалось пятнадцать больных, десять во втором, и на самом верхнем стояло шесть дополнительных коек для экстренных случаев.

Антуану очень хотелось взглянуть на свою бывшую спальню, но она была заперта на ключ. Ее должны были продезинфецировать после паратифозного больного, которого сегодня утром перевезли в Сен-Жерменский госпиталь.

Переходя из комнаты в комнату, г-жа де Фонтанен властно, как глава предприятия, открывала двери, бросала кругом проницательные взгляды, проверяла на ходу чистоту умывальников, температуру радиаторов, все, вплоть до названий книг и газет, разбросанных на столах. Время от времени она жестом, видимо, вошедшим в привычку, подымала руку и смотрела на часики.

Антуан слегка запыхавшийся, шел за ней следом. Слова Клотильды: «Если бы покойный господин Тибо…» — не выходили у него из головы.

На втором этаже г-жа де Фонтанен ввела его в комнату, оклеенную пестренькими обоями, в окна заглядывали верхушки каштанов. Антуан остановился на пороге, охваченный воспоминаниями:

— Спальня Жака…

Она удивленно взглянула на него. И вдруг глаза ее наполнились слезами. Надеясь скрыть их, она подошла к окну и стала закрывать ставни. Потом, как будто это имя, произнесенное Антуаном, пробудило в ней желание поговорить более откровенно, она сказала:

— А сейчас я вас сведу на задний двор. Здесь теперь моя штаб-квартира. Нам будет удобнее там поговорить.

Они молча спустились по лестнице. Чтобы миновать веранду, они прошли в сад черным ходом. В тени деревьев четверо солдат красили белилами железные кровати. Г-жа де Фонтанен приблизилась к ним:

— Торопитесь, дети мои… к завтрашнему дню кровати должны высохнуть… А вы, Робле, спускайтесь-ка вниз! (Робле, взобравшись на навес перед кухонной дверью, подвязывал стебли ломоноса.) Позавчера еще лежал в постели, а сегодня по лестницам лазает!

Бородатый мужчина, очевидно из территориальных войск, улыбаясь, полез вниз. Когда он подошел к г-же де Фонтанен, она расстегнула ему куртку и пощупала повязку.

— Так и есть! Бинт сполз. Идите сейчас же в перевязочную. — И, как бы призывая Антуана в свидетели, добавила: — Нет, вы подумайте только! Его оперировали всего двадцать дней назад!

Чтобы добраться до бывшей конюшни, нужно было обогнуть лужайку. Выздоравливающие, которые попадались им на пути, приветливо здоровались с г-жой де Фонтанен, приподнимая над головой бескозырку на штатский манер.

— Мое жилье выше, — сказала она, открывая дверь конюшни.

В нижнем этаже, в стойлах, стояли верстаки; пол был усыпан стружками.

— Тут помещается наша, как мы ее называем, «универсальная мастерская», — объясняла она, поднимаясь по узенькой деревянной лестнице, которая вела в бывшую мансарду кучера. — Я ни одной работы не отдаю на сторону. Наши ребята сами все делают: паяют, столярничают, проводят электричество.