Первой отсмеялась мама.
— Ох, и дура ты, доча, — заключила она, вытирая ладошками мокрые глаза и щёки, — а счастливая дура — это вообщ, е что-то.
И тут бабы закатились в новом приступе, но на этот раз, ненадолго.
— Ты, хоть, понимаешь, что значит быть счастливой? — просмеявшись в очередной раз, спросила царица.
— А что тут такого? — взъелась дочь, — любая баба мечтает быть счастливой. Любая хочет любить и быть любимой, да, что баба, любой человек.
— Любая, да, только не такие как мы, — неожиданно грустно и устало проговорила Тиоранта, — любовь, счастье и слабоумие — одного поля ягода. Это любая, может себе позволить отупеть, и ничего, и никого не замечать, кроме своего любимого. Кидаться ради него в омут, вообще, уже ничего не соображая. Измазанная счастьем с ног до головы, будет, как умалишённая, с блаженной улыбкой пускать пузыри из носа, заглядывая любимому в рот и вылизывая ему задницу. Ты этого хочешь? Ты об этом мечтаешь?
Царица подскочила с полога к Апити и со злостью в голосе, указывая на «меченную» предсказательницу, буквально зарычала:
— Посмотри на неё. Если она не остановит себя в своих чувствах девичьих, то как прорицательницу, её можно будет похоронить. Притом даже следует прибить, как можно быстрее, чтоб не успела миру навредить. Она заметить не успеет, как отупеет, обабится и самое большое, что сможет, это при каком-нибудь поселении ворожить, где-нибудь в закуточке, для таких же дур, какой сама станет, если руки на себя не наложит, когда он её бросит, да по миру с детьми пустит.
Подвыпившая Тиоранта разошлась не на шутку. Оставив Апити с выпученными глазами сидеть, как прибитую, она опять принялась расхаживать, туда-сюда, эмоционально размахивая руками и продолжая свою уничижительную речь:
— Ты что же думаешь, у меня с твоим отцом счастья хоть лопатой черпай? Да, я готова придушить, этого мудака, собственными руками, но он был нужен, чтоб родить тебя и нужен до сих пор, как атаман степным ордам и как нетерпящий поражений полководец. Много ты его видела со мной в своей жизни? Да, ты наверняка, уже забыла, как он выглядит. У меня с ним изначально уговор был: он, кабель, не домогается меня, я, возвышаю его и поддерживаю. Но если он, тварь подзаборная, хоть вякнет против меня и моего веления, задавлю, как клопа и не поморщусь, что вонюч.
Она, видимо выкинув из себя всё накипевшее, успокоилась, перестала мельтешить перед одуревшими от всего услышанного девками и сев на полог, осушив очередную чашу залпом, хитро ухмыльнулась и уже заговорщицки добавила:
— Да, ты дочь за меня не переживай. Я от отсутствия мужской ласки не страдаю, а он, кобелюка, от женской, тем более. У него там, для этого, целая орда наложниц, со всего света натаскана. Вот, так и живём.
Закончила она, разводя руки в стороны. Но дочь переварив всю высказанное, тем не менее упёрлась:
— Мне учиться надо, а не по мужицкой ласке страдать.
Тиоранта посмотрела на неё мутным взглядом и прибила, все её вольные потуги:
— Тебе учиться надо, в первую очередь, жизни. Для того, чтобы стать Матерью для всех, надо самой, для начала, мамой стать, чтоб понимать, что это такое, И чем быстрее ты через это пройдёшь, тем быстрее приобретёшь опыт жизни, а это для тебя теперь, самое главное…
Для Райс, заранее был приготовлен отдельный шатёр, в который она забрала спать подругу. Улеглись молча. Каждой было о чём подумать. Апити, как слабая на алкоголь, уснула сразу, а вот Райс, до утра проворочалась. Задала мама загадку.
Поспать удалось недолго. Подняла зашедшая Русава:
— Вставай, соня, — громко, со смехом в голосе, пробудила она царскую дочь, — счастье своё проспишь. А где Апити?
Райс уселась на кровать, протирая сонные глаза и мельком взглянув на соседний лежак, лишь недовольно пробурчала:
— Не знаю. Мучается где-нибудь. Она после пьянок, всегда болеет сильно.
Но мучавшуюся Апити, нигде не нашли. К обеду, Тиоранта велела сыскному отряду прочесать всё. Собак по следу пускали, но безрезультатно. Светловолосая ведунья, как сквозь землю провалилась…
Глава шестнадцатая. Она. Свадьба
Когда стало понятно, что Апити не найдут, Райс заявилась в гостевой шатёр к Гнуру, из которого предварительно, Шахран увёл Уйбара, якобы, по очень нужным делам, чтоб не мешал разговору. Царская дочь решила брать быка за рога и сразу определиться со своим избранником.
— Здрав будь, Гнур, — поздоровалась рыжая, впервые представшая перед суженым, в своей новом, боевом панцире, в кожаных обтягивающих штанах и ордынских мягких сапожках.
Такую, Гнур, её никогда не видел и даже замер от неожиданности, пропустив приветствие и промолчав в ответ. Пышная копна рыжих волос, колыхаясь накрывала плечи. Оба предплечья были утянуты тонкой светлой кожей, расшитой золотом, заходя намоткой на кисти, оставляя нетронутыми, лишь изящные длинные пальчики, унизанные золотыми кольцами и драгоценными перстнями, от чего, движения её рук, озаряло внутренности шатра разноцветным фейерверком, рассыпающихся в блёстках отражённых «зайчиков» от очага, горевшего в центре шатра.
Райс, неспешно подошла к сидящему воину и усевшись рядом, буднично поинтересовалась:
— Апити ничего на прощание не говорила?
— Говорила, — буркнул мужчина, состроив злобное выражение лица и заметно сгорбился, отчего это выражение стало ещё зловещей, — как ты могла так поступить, со своей подругой. Ничего святого для тебя нет. Я люблю Апити и не стану твоим мужем, если ты это хотела знать.
Райс улыбнулась, разглядывая насупившегося Гнура, который, несмотря на свой рост, а молодуха даже до плеча ему не доставала, склонил голову так, что она стала на уровне её глаз.
— Значит рассказала, ну, мне же легче. Любить и быть мужем — это разные вещи, воин, — продолжила она безразличным тоном, — люби ты, кого хочешь. Хоть десяток таких Апити заводи. Но я, намерена стать царицей степей, а тебе, как моему мужу, предлагаю власть царя всего ордынского воинства.
Гнур округлил глаза, смотря по-прежнему, куда-то перед собой, плавно выпрямился, приняв горделивую осанку и столь же медленно повернул голову в сторону Райс, улыбающейся и ласково смотрящей Гнуру в глаза. В его взгляде было недоумение, неверие и вместе с тем, вспыхнул алчный интерес.
— Да, да, — подтвердила царская дочь, — у нас с тобой на роду написано стать мужем и женой. Апити наверняка тебе уже всё объяснила. Я рожу от тебя сына и в последствии, стану царицей, а ты царём. Так гласит предсказание, — тут она резко сменяла ласку на брезгливость и заговорила жёстко, — я от тебя тоже не в восторге, Гнур, таких, как ты, терпеть не могу, но против судьбы не попру. И надеюсь, наша совместная жизнь, будет проходить, как можно дальше друг от друга.
Гнур не выдержал её жёсткого взгляда и отвёл глаза на очаг.
— Я конечно не знаю ваших традиций… — начал он отвечать на её предложение, стушевавшись, но уже всем видом давая понять, что от такого предложения, он отказаться, просто, не сможет.
— Ничего, — прервала она его, — я просвещу. Только имей ввиду, что моего «хочу» или твоего, тут недостаточно. Ты должен будешь доказать всем, что достоин, и меня, и власти. Со мной проблем не будет, я помогу, так как заинтересована в достижении СВОЕЙ цели, а вот со вторым, стараться будешь сам. К тому же, будет ещё одно моё условие, прежде чем мы пойдём на этот шаг, я должна быть уверена в полной твоей преданности. Это не касается других баб, топчи кого хочешь, это не касается дела. Мне нужен будет, в твоём лице, сторонник, на которого я смогу положиться, а подумаешь ослушаться моего веления или начнёшь свою игру, не согласовав со мной, убью.
Тут она встала, прошла к выходу, но в проходе остановилась и обернувшись к ошарашенному Гнуру, как бы извиняясь, закончила:
— Если захочешь подумать над этим, не советую. Судьбу не обманешь, Гнур. Лучше начинай думать, как будешь добиваться меня и власти. Завтра с утра пройдут ритуальные скачки. Я буду убегать, ты будешь догонять. Догонишь, до поворотного столба, начнётся разговор о свадьбе, не догонишь, я, на обратном пути, запорю тебя до полусмерти. И помни. Судьба за нас всё определила, только не уточнила, когда это произойдёт. Если завтра не догонишь, будешь пытаться сделать это через год, другой, третий. Я буду тебя пороть до тех пор, пока не догонишь, так что вместо раздумий, займись лучше своим конём.