— Я тебе позвоню на той неделе, — кивнул Зайцев.
— Берегите себя, — улыбнулся Смолянинов, хищно глядя на девушку.
— До свидания, — улыбнулась Таня в ответ. — Эй, ты! — Она пихнула коленом Чучу. Собака подняла голову и оскалилась. Это было очень похоже на улыбку. Таня пошарила рукой под курткой у Ларина, выдернула поводок у него из-под пояса и застегнула карабин на кольце ошейника собаки. Ларин еще раз кивнул друзьям, обнял Таню за плечи, и троица двинулась за угол. По меньшей мере половина толпящегося во дворе народа смотрела им вслед.
— Что ты думаешь об этом? — спросил Смолянинов.
— Ларина здесь терпеть не могут, — ответил Зайцев. — Она самая красивая девушка на его курсе. А может, и на всем факультете.
— Да нет! — отмахнулся Смолянинов. — Что ты думаешь о психотронике?
Зайцев удивленно посмотрел на него.
— Что с тобой, Кир? Ты же всегда говорил, что это бред…
— А я и сейчас так считаю.
— Ну и…
— Почему такие вот ребята, молодые, чистые, как Тимка, как этот…
— А мы с тобой, значит, старые и грязные?
— …почему они так настырно лезут туда, куда не надо? — закончил мысль Смолянинов. — Хоть им кол на голове теши.
— Во-первых, они еще не профессионалы. Во-вторых, они работать не хотят. В-третьих, им очень хочется нахрапом пролезть в знаменитости. Мне продолжать? — спросил Зайцев неожиданно жестко.
— А ты злой, оказывается, Заяц, — искренне удивился Смолянинов.
— Ты видел хоть раз, чтобы Костенко дежурил по отделу? Или в типографию бегал, или «свежей головой» был? Ни разу. И Витька — это Костенко номер два. Он скорее в психушку готов, чем за станок.
— Заяц, ты очень злой! — сообщил ему Смолянинов. — И ты циник!
— Такие из принципа ставят перед собой задачи, на которые нет ответа! — гнул свое Зайцев, потихоньку разъяряясь.
— Фу! А еще Зайцев! Волчара ты позорный!
Зайцев сник.
— Я хочу понять, отчего мы с тобой не беремся за такие дела, — объяснил Смолянинов. — А если беремся, то не доводим до конца. У тебя сколько публикаций было по «Программе „Зомби“»?
— Ну, восемь… или девять.
— Кстати, у Костенко ни одной.
— Нет, была одна. Первая. Там стояли две подписи — моя и его.
— Вот именно. У него, который все придумал, одна. А у тебя двадцать. И он в больнице, а ты здесь. Почему? Сказать?
— Ну скажи. Тоже мне…
— Потому что его интересовал результат. А тебя — публикации. Ты как только уперся в стенку и понял, что писать больше не о чем, сплавил тему на сторону. Ларину вот этому. А Тимке нужен был результат, он боролся за идею, понял?
— Ну и что? — резонно спросил Зайцев.
— Да ничего! Просто ты профессионал, а он нет. Вот и все.
— Так я это сам говорил.
— А я с тобой и не спорю.
— А о чем мы тогда?..
— Я разобраться хочу, — жестко произнес Смолянинов.
— Ладно. — Зайцев невоспитанно сплюнул под ноги и прикурил новую сигарету от окурка. — Понял я тебя, Кир. Понял. Значит, так. Рассказываю один раз. Я сплавил эту тему Ларину потому, что почувствовал, что мне страшно. Все, я это сказал. Вслух. Ну что, съел?
Смолянинов молчал.
— И потом, там действительно был тупик, — объяснил Зайцев. — Я на самом деле уперся в стену. Дальше информация кончалась. Меня футболили из инстанции в инстанцию, никто не хотел со мной говорить. Ну, я и…
— Нашел того, кому было не страшно, — кивнул своим мыслям Смолянинов.
— Пожалуйста, — развел руками Зайцев. — Пожалуйста.
— Олежка, тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, — улыбнулся Смолянинов. — Извини, я просто что-то задумался обо всем этом… Мне казалось, что у тебя есть ответ. А ты и сам ничего понять не можешь.
— Страшно было. И Костенко тоже боялся. Он сам мне говорил. Да все боялись, Кир! Все! Даже Гульнов боялся, который вообще был в стороне. Знаешь, как он озверел, когда нас цензура прикрыла?! А ведь он неспроста тогда рогом уперся. Он тоже понял, какая это страшная тема и как больно за нее можно получить. А Тимофей, между нами говоря, повел себя, как сука высокомерная! Глядел на нас свысока и хихикал — мол, побойтесь с мое, мужики… Он-то думал, я этого не вижу…
Смолянинов встрепенулся и хитро глянул на хмурого Зайцева.
— А пошли-ка мы с тобой кофейку долбанем! — процитировал он шутку с факультетского капустника.
— По чашечке! — подхватил Зайцев.
— Кружечек по восемь! — завершил диалог Смолянинов.
— Пошли, — кивнул Зайцев и снова погрустнел. — Тимку помянем.
— Помянем, — согласился Смолянинов. — Хреново без него. И не так уж чтобы очень близко я его знал, а вот… хреново.
Они вышли на проспект Маркса (или теперь Моховую?) и молча двинулись к метро, наклонившись вперед, навстречу внезапно подувшему ветру.
— «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла безраздельно властвуют над миром», — вдруг процитировал Смолянинов. — Я сказал это Костенко почти два года назад. Как раз после самой первой вашей публикации. Сейчас вот вспомнилось…
— Я тебе соврал насчет психушки, — пробормотал Зайцев. — И тебе, и Витьке, всем соврал.
Смолянинов остановился так резко, что Зайцев по инерции проскочил вперед. И останавливаться не стал. Смолянинов догнал его и крепко взял за воротник.
— Пошли, пошли, — сказал Зайцев, неприязненно морщась. — Пива очень хочется.
— Так что же с ним на самом деле?! — грозно вопросил Смолянинов, мелко тряся Зайцева за воротник.
— Удрал он! — рявкнул Зайцев, вырываясь. — Сбежал! Сбежал!!! Бросил все и рванул! И в психушке не он, а его мать! А отец застрелился, понял?! С собой покончил! Ясно тебе?!
— Откуда ты… — пробормотал Смолянинов, выпуская зайцевский воротник и снова останавливаясь. Зайцев тоже встал. Прохожие на него оглядывались.
— К Гульнову кагэбэшник приходил, — сказал Зайцев устало. — И ко мне тоже. Все напугать пытался — государственная тайна, измена Родине…
— А Костенко где? — пробормотал обалдело Смолянинов.
Зайцев скорчил в ответ гримасу.
— Первый раз Тим меня предал, когда разыграл спектакль, будто уходит из расследования, — сказал он горько. — И не только меня, всех нас. Второй раз предал, когда симулировал манию преследования. Он ведь на самом деле ложился на обследование в какой-то институт. И мне это действительно его отец по телефону сказал, я просто зажал информацию. А в третий раз он нас предал, когда пропал без вести.
— Да почему же предал? — удивился Смолянинов. — Наоборот, он все взял на себя, он хотел один…
— А это что, не предательство?! — воскликнул Зайцев. — Он что-то узнал, понимаешь? Узнал что-то такое, что испугался и сбежал! Почему он к нам не пришел, а? Думаешь, мы бы не раскрутили это дело?! Да мы бы всю страну на уши поставили! Но он хотел все один, только один! Я от страха ночами не спал, квасить начал, мне среди бела дня чертовщина мерещилась, а получается, целый год потратил на какую-то х…ню! И теперь мы здесь, и все в говне, а он неизвестно где, и его ГБ ищет! Это что, не предательство?! — орал Зайцев, надсаживаясь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});