китайских кожанках. Изымут по пятьдесят штук и мирно в сторонку, зато больше никто не клеится…
Василию надоело слушать его треп, и он, предупредив Кристину, чтобы его не ждали и укладывались спать, ушел к бывшему школьному корешу Петру Плясунову, Петяне, с которым проучился с первого до одиннадцатого класса.
Проговорили они до часу ночи, хотя проводнику приходилось то и дело отлучаться: то чай кто-то попросит, то шашки, то газету; потом пришли ревизоры, хмурые и неразговорчивые, прицепились к тому, что туалет в вагоне плохо закрывается, хотя вина проводника в этой беде была весьма проблематичной. До акта не дошло, Петяня откупился. Пришел в свое купе грустный, развел руками:
– Сто штук отдал. А что сделаешь? Акт накатают, так меня за него не только с рейса снимут, а вообще засунут в отстойник на пару месяцев стеречь вагоны.
– И часто проверяют?
– Почитай, два раза за рейс. Но обычно они устраивают посиделки в штабном вагоне, мы только оброк собираем – по пятьдесят штук с вагона. Прикинь: в составе шестнадцать-восемнадцать вагонов, умножь на пятьдесят…
– Восемьсот-девятьсот тысяч?
– Если рейс длинный, то до десятка раз заходят, так что зарабатывают ребята будь здоров! А прицепиться им – раз плюнуть: за «зайцев», за сокрытие мест, за антисанитарию, даже за отсутствие таблички на двери проводника. Выпьешь? Есть «Посольская», вино хорошее – «Саперави»…
– Спасибо, Петяня, не употребляю. Да и выпил уже глоток шампанского, попутчик угостил.
– Дохлый такой, веселый? Твою даму обхаживает. Кто она тебе? Сестра, жена? А пацан?
– Это жена и сын моего друга, везу их… на каникулы. – В подробности Василий вдаваться не стал. – Но если тебе невыгодно работать проводником, зачем ездишь?
– Почему невыгодно? Я за рейс, кроме зарплаты, имею в два раза больше. – Петяня смущенно покряхтел, снова развел руками. – А что делать, Баловень? Как другие, так и я. Не зубы же класть на полку. Это ты у нас университет кончал в Москве, да там и остался, а я только школу да пару коридоров в железнодорожном котовском училище. Да в Тамбов переехал. Зарабатываю как могу. Из нашего класса почти все в Котовске осели, только ты да Валерка Хапилин уехали в центр. Вера Холодная в деревне живет, Юрковский тоже…
Разговор перескочил на одноклассников, и они принялись вспоминать одного за другим, переживая приятные чувства дружеского единения и теплой грусти.
Потом вернулись к делам на «железке». Петяня привел несколько примеров, как на нем зарабатывают другие служители дороги, и Василий подивился его оптимизму: поборами занимались все – от бригадира поезда до работников прачечной.
– Сдаешь, к примеру, белье, пересчитываешь – пятьдесят простыней. А они посчитают, говорят: у тебя тут только сорок девять. Не веришь? Считай сам. Считаешь – а там уже сорок восемь! Не скажешь же им, что получилось еще меньше, вот и говоришь – ваша правда. И за простыню отваливаешь несколько тысяч. Как они умудряются простыни воровать на абсолютно гладком столе – для меня лично загадка.
Петяня хватанул чаю – водку на работе не пил, дорожил добрым именем и отношением пассажиров.
– А образцово-показательного кретинизма на дороге – под завязку! – Он чиркнул ладонью по горлу. – Помнишь, президент собирался проехать на поезде через всю Россию? До Тамбова не доехал: на самолет – и на юг! Реформатор хренов! Но там у нас такой шухер был – как при коммунистах! Заборы покрасили, дороги подлатали, ямы позасыпали… С одной стороны, хорошо, кое-что сделали, что сделать должны были много лет назад, а с другой – показуха! Пыль в глаза. У нас в депо в учебный класс даже компьютер поставили, хотели продемонстрировать президенту, что машинисты на нем учатся. А подведи машиниста к компьютеру, он не сможет даже включить его.
Петяня сплюнул, снова глотнул чаю.
– Ну что, спать пойдешь? Второй час уже… – Он нахмурился, что-то прикидывая про себя, покачал головой. – Может, пронесет на этот раз?
– Ты о чем? – Василий зевнул.
– Перегон тут есть один, гнилой, часто поездные «щупачи» появляются. В мое дежурство еще такого не случалось, а напарник на прошлой неделе попал в переплет. Ничего ценного не везете? А то давай спрячу у себя, проводников, как правило, не обыскивают.
Василий улыбнулся.
– Самое ценное в моем грузе – мои спутники. Не волнуйся, все будет хорошо…
И в этот момент в вагон зашли они.
Конечно, палитра интуиции у Василия была беднее, чем у Матвея Соболева, но и он чувствовал опасность и мог жить в убыстренном ритме, на пределе возможностей, иначе не стал бы ганфайтером.
«Потрошители» поездов вошли в вагон с двух сторон – двое с одной, трое с другой. Оставили в тамбурах по одному сигнальщику с рациями и медленно пошли вдоль коридора, заглядывая в каждое купе. Вооружена группа была двумя автоматами, тремя пистолетами, пружинными ножами и дубинками, изредка используя их для острастки.
В купе проводника вломились сразу двое, один с автоматом, второй с пистолетом; третий остался в коридоре. Ствол автомата уперся Петяне в живот, а дуло пистолета («беретта М-92», отметил Василий автоматически) глянуло Балуеву в лоб.
– Тихо, не ерзайте, и все будет тип-топ! Деньги, ценности на стол. Иностранцы в вагоне есть? Коммерсанты с «капустой»?
– Да вроде н-нет, – замялся Петяня, переглядываясь с Василием, и получил удар дубинкой по уху.
– Говори, падла!
Василий мог бы атаковать этих двоих прямо сейчас, не обращая внимания на их «пушки», но в коридоре стоял третий и мог поднять тревогу, а то и стрельбу. Надо было подготовиться и заманить его в купе.
Балуеву потребовалась всего пара секунд, чтобы оценить противника (чахоточного вида мужик с пистолетом не в счет, не профессионал, да и второй, с автоматом, – тоже, хотя здоров, как бугай; а вот третий, в коридоре, явно тренирован) и рассчитать, как действовать, после чего он начал свой рискованный полет.
– Эй, – окликнул Василий третьего, – загляни – чего покажу…
И