Хаттер в коротких словах рассказал все, что проведал от Чингачгука о своих дочерях.
– Вот тебе и праздник из-за этой глупой девчонки! – вскрикнул Марч, заскрежетав зубами. – Я тебе давно говорил, что надо за нею смотреть в оба. Вот когда мы с тобой были в плену у этих скотов, ей не мешало бы в ту пору о нас вспомнить. Однако красотка Джудит не пошевелила и пальцем для нашего спасения. Я готов присягнуть, черт побери, что она с ума сходит от этого Зверобоя, хотя он и безобразен, как скелет! Смотри, дядя Том: я не позволю издеваться над собой, как над бессмысленным болваном, и ни за что не снесу такой обиды. Однако пора, я думаю, сняться с якоря и подъехать поближе к этому мысу. Посмотрим, что там делается.
Хаттер не возражал. В одну минуту якорь был поднят, парус распущен, и ковчег при попутном северном ветре подъехал к мысу так, что можно было рассмотреть мрачный контур окаймлявших берег деревьев. Однако при всей зоркости привычного глаза нельзя было разглядеть ни малейшего предмета в тени на берегу. К несчастью, в эту минуту молодой часовой приметил контур паруса и верхушку каюты. Невольное восклицание вырвалось из его груди, и в то же мгновение Гарри Непоседа спустил курок своего ружья.
Слепая случайность направила пулю прямо в девушку. Затем произошла только что описанная сцена с факелами…
В ту минуту, когда Непоседа совершил этот акт безрассудной жестокости, пирога Джудит находилась в какой-нибудь сотне футов от места, откуда только что отплыл ковчег. Мы уже описали ее дальнейшее странствие и теперь должны последовать за ее отцом и его спутниками. Крик оповестил их о том, что шальная пуля Гарри Марча попала в цель и что жертвой ее оказалась женщина. Сам Непоседа был озадачен столь непредвиденными последствиями, и какое-то время противоречивые чувства боролись в его груди. Сначала он расхохотался весело и неудержимо. Затем совесть – этот сторож, поставленный в душе каждого провидением, – больно ударила его по сердцу. На мгновение душа этого человека, в котором сочетались цивилизованность и варварство, превратилась в настоящий хаос, и он сам не знал, что думать о том, что случилось. Потом гордость и упрямство снова приобрели над ним обычную власть. Он вызывающе стукнул прикладом ружья по палубе баржи и с напускным равнодушием стал насвистывать песенку. Ковчег тем временем продолжал плыть и уже достиг горла залива возле оконечности мыса.
Спутники Непоседы отнеслись к его поступку далеко не так снисходительно, как он, видимо, рассчитывал. Хаттер начал сердито ворчать, потому что этот бесполезный выстрел должен был сообщить борьбе еще большую непримиримость. Старик, впрочем, сдержался, потому что без Зверобоя помощь Непоседы стала вдвое ценнее. Чингачгук вскочил на ноги, забыв на минуту о старинной вражде своего племени к гуронам. Однако он вовремя опомнился. Но не так было с Уа-та-Уа. Выбежав из каюты, девушка очутилась возле Непоседы почти в то самое мгновение, когда его ружье опустилось на палубу. С великодушной горячностью женщины, с бесстрашием, делавшим честь ее сердцу, делаварка осыпала великана упреками:
– Зачем стрелять? Что тебе сделала гуронка? За что ты ее убил? Что станут делать гуроны? Какая тебе честь и слава? Ты не сражался, не сдирал волос, никого не взял в плен, ничего ты не выиграл. Кровь, еще кровь! Что, если бы так убили твою мать или сестру? Жесток ты, белый человек, и нет в тебе души! Ты велик, как сосна, гуронка мала, как береза! Зачем большому дереву сокрушать гибкую трость? И ты думаешь, гурон забудет это? Нет, краснокожий ничего не забывает. Помнит он друга, помнит и недруга.
Первый раз в жизни Непоседа был так ошарашен, он никак не ожидал такого стремительного и пылкого нападения делаварской девушки. Правда, у нее был союзник – его собственная совесть. Девушка говорила очень серьезно, с таким глубоким чувством, что он не мог рассердиться. Мягкость ее голоса, в котором звучали и правдивость и душевная чистота, усугубляла тяжесть упреков. Подобно большинству людей с грубой душой, Непоседа до сих пор смотрел на индейцев лишь с самой невыгодной для них стороны. Ему никогда не приходило в голову, что искренняя сердечность является достоянием всего человечества, что самые высокие принципы – правда, видоизмененные обычаями и предрассудками, но по-своему не менее возвышенные – могут руководить поведением людей, которые ведут дикий образ жизни, что воин, свирепый на поле брани, способен поддаваться самым мягким и нежным влияниям в минуты мирного отдыха. Словом, он привык смотреть на индейцев, как на существа, стоящие лишь одной ступенькой выше диких лесных зверей, и готов был соответственным образом поступать с ними каждый раз, когда соображения выгоды или внезапный каприз подсказывали ему это. Впрочем, красивый варвар хотя и был пристыжен упреками, которые он выслушал, но ничем не обнаружил своего раскаяния. Вместо того чтобы ответить на простой и естественный порыв Уа-та-Уа, он отошел в сторону, как человек считающий ниже своего достоинства спорить с женщиной.
Между тем ковчег подвигался вперед, и, когда факелы запылали под деревьями, он был уже далеко. Прошел час в глубоком молчании, и никто не чувствовал желания начинать разговор. Уа-та-Уа бросилась на постель в каюте. Чингачгук заснул на передней части парома. Лишь Хаттер и Генри Марч бодрствовали, управляя ковчегом.
Была тихая, спокойная ночь, хотя густые облака затянули небо. Сезон бурь еще не наступил. Внезапные шквалы, налетающие в июне на североамериканские озера, бывают порой довольно сильны, но бушуют недолго. В эту ночь над вершинами деревьев и над зеркальной поверхностью озера чувствовалось лишь движение сырого, насыщенного мглистым туманом воздуха.
Эти воздушные течения зависели от формы прибрежных холмов, что делало неустойчивыми даже свежие бризы и низводило легкие порывы ночного воздуха до степени капризных и переменчивых вздохов леса.
Ковчег несколько раз сбивался с курса, поворачивая то на восток, то даже на юг. Но в конце концов судно поплыло на север. Хаттер не обращал внимания на неожиданные перемены ветра. Чтобы расстроить коварные замыслы врага, это большого значения не имело: Хаттеру важно было лишь, чтобы судно все время находилось в движении, не останавливаясь ни на минуту. Старик с беспокойством думал о своих дочерях и, быть может, еще больше о пироге. Но в общем неизвестность не очень страшила его, ибо, как мы уже говорили, он твердо рассчитывал на благоразумие Джудит.
То было время самых коротких ночей, и вскоре глубокая тьма начала уступать место первым проблескам рассвета. Если бы созерцание красоты природы могло смирять человеческие страсти и укрощать человеческую свирепость, то для этой цели как нельзя лучше подошел бы пейзаж, который начал вырисовываться перед глазами Хаттера и Непоседы, по мере того как ночь сменялась утром. Как всегда, на небе, с которого уже исчез угрюмый мрак, появились нежные краски. Однако оно еще не успело озариться ослепительным блистанием солнца, и все предметы казались призрачными. Прелесть и упоительное спокойствие вечерних сумерек прославлены тысячами поэтов. И все же наступающий вечер не пробуждает в душе таких кротких и возвышенных мыслей, как минуты, предшествующие восходу летнего солнца. Вечерняя панорама постепенно исчезает из виду, тогда как на утренней заре показываются сначала тусклые, расплывчатые очертания предметов, которые становятся все более и более отчетливыми, по мере того как светлеет. Мы видим их в волшебном блеске усиливающегося, а не убывающего света. Птицы перестают петь свои гимны, отлетая в гнезда на ночлег, но еще задолго до восхода солнца они начинают звонкоголосо приветствовать наступление дня, «пробуждая радость жизни средь долин и вод».