Дандело прыгнул вперед, в надежде упасть на нее и зажать револьвер между ними, но Сюзанна оказалась более проворной. Откатилась в сторону, так что Дандело приземлился на Роланда. Сюзанна услышала: «Оуфф!» С этим звуком последние остатки воздуха покинули легкие стрелка. Она же приподнялась на одной руке, тяжело дыша, и наставила револьвер на того из мужчин, что лежал сверху, на того, что стремительно видоизменялся под одеждой. Дандело поднял руки, показывая, что они пусты. Естественно, пусты, по-другому и быть не могло, потому что он не привык убивать руками. А изменения, происходящие с ним, становились все более видимыми. Человеческая кожа уступала место то ли звериной шкуре, то ли панцирю насекомого.
— Нет! — закричал Дандело, но голос его сорвался на визг и чем-то напомнил стрекотание цикады. — Я хочу рассказать тебе историю о священнике и хористке.
— Уже слышала, — ответила она, и выстрелила дважды: одна пуля вслед за другой вошла в мозг аккурат над тем местом, что было его правым глазом.
2
Роланд с трудом поднялся на ноги, спутанные волосы обрамляли распухшее лицо. Когда она попыталась взять его за руку, он отмахнулся и, покачиваясь, побрел к двери маленького домика, который теперь, отметила Сюзанна, вдруг стал грязным и тускло освещенным. Она видела пятна от еды на ковре, огромное пятно от протечки на одной из стен. Все это было раньше? И, святой Боже, что именно они ели на обед? Она решила, что не хочет этого знать, пока съеденное не вызывало тошноты. Если Дандело не подсыпал в еду яда.
Роланд из Гилеада открыл дверь. Ветер тут же вырвал ее из его руки и распахнул во всю ширь, так, что она ударилась о стену. Роланд спустился с двух ступенек в ревущую пургу, наклонился вперед, упираясь руками в бедра у колен, и его вырвало. Сюзанна увидела струю блевотины, которую ветер тут же унес в темноту. Когда Роланд вернулся в дом, рубашку и пол-лица покрывал снег. В комнатах было ужасно жарко. Как выяснилось, колдовство Дандело скрывало от них и истинную температуру воздуха. Сюзанна увидела висящий на стене термостат, простой, обычный «Ханиуэлл», который не так уж и отличался от термостата в ее нью-йоркской квартире. Добралась до него, осмотрела. Поставили его на максимум, стрелка зашкалилала за восемьдесят пять градусов. Сюзанна вернула стрелку к семидесяти[111], потом повернулась, чтобы оглядеть комнату. Увидела, что камин в два раза больше, чем им поначалу казалось, а дров в нем хватит, чтобы плавить сталь. С этим она, конечно, ничего не могла поделать, но понимала, что со временем дрова выгорят, и температура в комнате упадет.
Мертвая тварь на ковре так увеличилась в размерах, что одежда на ней лопнула. Сюзанне она напоминала какого-то жука с бесформенными отростками, наподобие рук и ног, торчащими из рукавов рубашки и штанин джинсов. Рубашка на спине разлезлась и из нее вылез панцирь с отпечатанными на нет рудиментарными чертами человеческого лица. Она бы не поверила, что может быть что-либо страшнее Мордреда в его паучьем обличье, но это чудовище могло дать фору Мальчику-пауку. Слава Богу, оно сдохло.
Уютный, ярко освещенный коттедж (прямо-таки сказочный, и разве она не видела этого с самого начала?) превратился в мрачную, закопченную крестьянскую лачугу. Да, лампы горели электрические, но старые, используемые много лет, какие можно найти разве что в ночлежках. Лоскутный ковер давно изменил цвет, как от грязи, так и падавшей на него пищи, порвался во многих местах.
— Роланд, ты в порядке?
Роланд посмотрел на нее, а потом, медленно, опустился перед ней на колени. На мгновение она подумала, что он теряет сознание, и встревожилась. А когда поняла, буквально через секунду, что происходит, встревожилась еще больше.
— Стрелок, меня одурачили, — осипший, дрожащий голос. — Провели, как ребенка, и я прошу простить меня.
— Роланд, нет! Встань, — заговорила Детта, которая всегда появлялась в момент сильнейшего волнения. «Как это я еще не сказала: „Встань, хонки“[112], — подумала она и с трудом подавила взрыв истерического смеха. Роланд бы ее не понял.
— Сначала прости меня, — Роланд не поднимал на нее глаз.
Она порылась в памяти, ища соответствующую фразу и нашла ее, к безмерному своему облегчению. Не могла она видеть его стоящим вот так на коленях.
— Встань, стрелок, я прощаю тебя с легким сердцем, — помолчав, добавила. — Если я спасу твою жизнь еще девять раз, мы хоть как-то сравняемся.
— Доброта твоего сердца заставляет меня стыдиться за свое, — Роланд встал. Лиловый цвет медленно, но верно уходил с его лица. Он посмотрел на лежащую на ковре тварь, в свете камина отбрасывающую бесформенную тень на стену. Оглядел крохотную хижину с древними светильниками и мигающими электрическими лампочками.
— Он накормил нас нормальной едой, — Роланд словно прочел ее мысли и понял, чего она боялась больше всего. — Он никогда бы не стал травить то, что собирался… съесть.
Сюзанна протянула ему револьвер, рукояткой вперед. Роланд взял его, вставил два патрона в пустые гнезда барабана, сунул револьвер в кобуру. Дверь хижины осталась открытой, за порогом, в маленькой прихожей, где висели их самодельные пальто, уже намело небольшой сугроб. В комнате стало прохладнее, она уже не напоминала сауну.
— Как ты узнала? — спросил Роланд.
Она подумала об отеле, где Миа оставила Черный Тринадцатый. Позже, после того, как они ушли, Джейк и Каллагэн смогли попасть в номер 1919, потому что кто-то оставил им записку и
(дад-а-чуч)
ключ. «Джейку Чеймберзу! Это правда» — вот что написали на конверте, где-то каллиграфическим почерком, где-то печатными буквами. И Сюзанна не сомневалась: сравни она тот конверт с запиской, найденной в ванной, стало бы ясно, что почерк в обоих случаях один и тот же.
По словам Джейка, женщина за регистрационной стойкой в нью-йоркском отеле «Плаза-Парк» сказала ему, что конверт оставлен Стивеном Кингом.
— Пойдем со мной, — Сюзанна развернулась. — В ванную.
3
Как и весь дом, ванная уменьшилась в размерах, теперь более всего напоминая чулан. На дне старой, ржавой ванны чернел слой грязи. Выглядела она так словно в последний раз ей пользовались…
По правде говоря, Сюзанна подумала, что ей никогда не пользовались. Отверстия головки душа забила ржавчина. Розовые обои выцвели и потемнели от грязи, местами отклеились. Роз не было вовсе. Зеркало над раковиной осталось, с бегущей по нему трещиной, и Сюзанна удивилась, как это ей удалось не порезать подушечку пальца, когда она писала на нем. Пар от дыхания, естественно, исчез, но слова остались, четко выделяясь на въевшейся в поверхность грязи: «ODD LANE», и ниже: «DANDELO».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});