что захочешь. Вспомнил?.. «Захар Карпович» — как же, держи. Его и за человека не считали. А прозвали так потому, что издали посмотреть на него — министр, да и только: шляпа, галстук, трость с набалдашником, туфли с гамашами… А ближе подойдешь — все обтрепанное, поношенное, старьевщик его барахло даром бы не взял. Сам себя в обман вводил — не иначе. Ну, так вот, вошел он, обвел глазами духан, стал у края стойки. Дверь в кухню была отворена, и он пальцем поманил оттуда кого-то. Вышла Маро, подружка моя. Захар Карпович шепнул ей на ухо и вон из духана. Я этому делу значения не придал — они были соседями, моя Маро и Захар Карпович, но Дзобин человек так на них посмотрел, ой-ой-ой, надо было только видеть.
А Дзобу от вина не оторвешь, глаза кровью налились..
— Ты чего, Дзоба-браток, набычился, словно буйвол… или случилось что? — Я нарочно, шучу вроде, чтобы рассеять его, а заодно поглядеть, что у него на уме. — Совсем заскучал.
— Случилось что, спрашиваешь? Ты погляди, у него в правом кармане револьвер. А мне с чем идти прикажешь? С голыми руками?
Меня холодный пот прошиб. Тут я понял, Дзоба от своих слов не отступится, будь это не то что Дата Туташхиа, но сам архангел Гавриил. Когда ты с человеком всю жизнь кантуешься и прошел с ним огонь, воду и медные трубы, ты, как дьякон молитву, по одному только словечку его всего наизусть прочитаешь. Вот возьми…За сынка Арутюнова Георгий Матиашвили и его ребята тридцать тысяч взяли, а после дело так повернулось, что они все на каторгу загремели. Дзоба тогда сразу сказал — это рука водоноса Чихо, он ребят заложил. Я ему: ну, с чего ты взял? Откуда только в башку втемяшилось, что он, а не другой их продал, тебе-то что, зачем тебе руки марать? Куда там, он и слушать не стал. Мне до его дел рукой не достать, а он два года на это ухлопал, и раз как-то говорит мне — я точно узнал, этих ребят он засадил. Сказать тебе не могу, как я его умолял, в ногах только не валялся. А он все свое: такой шкуре — не жить! Ну и нашли водоноса Чихо с разможженной головой. А с Дзобы как с гуся вода, опять все шито-крыто. Я же говорю, везуч он был необыкновенно. Так этот водонос Чихо на других беду навел… А здесь сидит рядом человек, которого Дзоба всю жизнь искал и всю жизнь в мыслях держал, что он семью его загубил, так он что же, теперь его живого выпустит? И не выпустил бы, но судьба такая шельма, сегодня она тебе улыбнется, а завтра…
— Ну, и злопамятный же ты, Дзоба! — А что я мог еще сказать? Он бы от своего все равно не отступился. Чему быть, того не миновать. Лишь бы дело чисто обошлось, — только об этом я сейчас и мечтал.
Из кухни вышла Маро и подходит к Дзобяному обидчику:
— Тот, кого вы ждали, велел вам передать, что он дома, пусть, сказал, приходит!
Он кивнул и попросил Маро прислать Шалико.
— Давай те три рубля, и мы освободим место, — сказал он Шалико.
Шалико протянул деньги.
— Положи! — сказал Дзобин малый и пальцем ткнул в стол.
Шалико положил деньги.
— Сколько с нас?
Шалико посчитал и сказал.
Наш сосед рассчитался и говорит Ташиколе:
— Эти деньги возьми себе. Они твои… Забирай и уходи поскорей, а то они живо отберут их у тебя. Такой народ эти люди.
Ташикола схватил деньги и бежать.
Фреи направились к нам, и не успел Дзобин обидчик подняться, как они нависли над ним.
— Эй ты, нечисть с мутного болота, наши денежки — что, в бедро бы тебя укусили? — сказал старший фрей.
— Они были уже не ваши, а мои, — ответил он и обдал их ледяным взглядом. — Я отдал их, кому мне захотелось.
И все — повернулся и к дверям. Он уже вышел из духана, когда один из фреев крепко выматерился и — за ним, второй тоже потянулся было, но старший фрей нажал ему на плечо и посадил на место:
— Обойдется без шума. Выдаст ему и вернется.
Дзоба мигнул мне, и мы поднялись. Только вышли, слышим, фрей кричит: «Постой!» Наш сосед остановился и обернулся:
— Что вам угодно, сударь?
Фрей хрясь ему по лицу и говорит:
— Вот и все. Ничего больше.
А фрей был малый здоровенный и дал что надо.
— Хорошо, раз больше ничего, — сказал Дзобин человек, повернулся и пошел прочь.
— Вах! — в один голос сказали фрей и Дзоба.
Дзобин обидчик прошел шагов двадцать, когда фрей снова бросился за ним и снова окликнул. Тот поубавил шагу, и когда фрей приблизился к нему вплотную, обернулся и к фрееву брюху — револьвер. Из фреевой глотки вырвался какой-то писк, и он поднял руки.
— Опусти! Никто не велел тебе поднимать!
Фрей опустил руки.
— Что тебе от меня нужно, браток? — говорил он очень дружелюбно. — Не все можно купить за деньги под этим небом. Я хотел, чтобы ты это понял, поэтому и отдал твои деньги нищему. Вы меня сперва обругали, теперь ты меня догнал и ударил. Я тебе ничего не сказал. Мне сейчас не до тебя, а потом — протрезвится, думаю, поймет, что дурно поступил, — и простил тебя. А ты не отстаешь. Если человек тебя простил, не думай, что он слаб и по слабости уступил тебе. Сейчас ты в моих руках со всеми твоими потрохами, что захочу, то с тобой и сделаю. Захочу — обругаю, захочу — побью, захочу — убью, а захочу — заставлю вот эту штучку до конца докурить. Порох взорвется, и то веселье, которое ты и твои приятели для себя запасали, оно мне и вот этим людям достанется. — Он вынул из кармана окурок Ташиколы. — Открой-ка рот! Вот так, закури!
Фрей так засуетился, будто огонь надо было подвести наместнику.
— Как захочу, так и будет. Моя на все воля. А почему, знаешь? Потому, браток, что сила в моих руках… Выплюнь эту пакость изо рта, я тебе говорю. Вот так… А что я теперь сделаю, как ты думаешь? Еще раз тебя прощу. Ступай и постарайся не делать больше ничего похожего, а если кто тебя обидит, помни, лучше простить, чем взыскать.
Дзобин человек ждал, когда уйдет фрей, а фрей стоял и не мог в себя прийти.
— Уходи, кому сказано! — сказал он и отправился своей