Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Каждый из трех главных народов-победителей вышел из Второй мировой войны с уверенностью, что именно его влияние на ее исход было решающим. Прошло много лет, прежде чем выработался более тонкий, взвешенный взгляд на вещи, по крайней мере в западных обществах. Гитлер был прав, когда ожидал, что «противоестественная коалиция» его врагов развалится и уступит место взаимному антагонизму между Советским Союзом и Западом, хотя это случилось слишком поздно для того, чтобы спасти Третий рейх. Великий альянс – отношения военных лет между Британией, США и СССР, которые Черчилль удостоил такого звания, – всегда был большим блефом; «легенда» требовала, чтобы все притворялись, будто три державы вели войну как совместное предприятие, направленное к общей цели.

Некоторые современные историки пытаются доказать, что конфликта можно было избежать, если бы на заре нацизма Британия и Франция создали общий фронт с СССР против Гитлера. Этот взгляд представляется несостоятельным и даже циничным: как могли западные демократии сойтись на общих политических целях с советским режимом, столь же бесчеловечным и агрессивным, как нацистский? В любой сделке с французами или британцами Сталин назначил бы ту же таксу, которую он потребовал в обмен на пакт Молотова – Риббентропа 1939 г.: вседозволенность собственных экспансионистских амбиций. Это оставалось неприемлемым для западных демократий до тех пор, пока ужасы войны не принесли с собой непредвиденные реалии и обязательства. Мощные консервативные элементы британского, французского и американского общественного мнения порицали коммунизм даже более, чем фашизм, и противились бы соглашению со Сталиным еще более энергично, чем они сопротивлялись умиротворению Гитлера.

Франция, Британия и их доминионы оказались единственными крупными союзническими странами, которые вступили во Вторую мировую войну из принципа, а не потому, что искали территориальных приобретений или сами подверглись нападению. Их притязания на высоконравственный поступок были подпорчены тем, что они провозгласили поддержку воюющей Польше без намерения подкрепить это значимыми военными действиями. В сентябре 1939 г. население Франции не горело желанием столкнуться с Германией на поле боя, в июне 1940 г. тем более, в то время как Британский экспедиционный корпус мог сыграть лишь несущественную роль. После падения Франции информированные британские и американские военные и политики утверждали, и не без оснований, что многие французы не любят народ Черчилля больше, чем Германию. Даже если признать важную роль французских войск в заключительных кампаниях на северо-западе Европы, цифры остаются цифрами: вишистская армия и силы внутренней безопасности внесли больший вклад в дело оси, чем тот, который смогли внести в дело союзников французы, впоследствии присоединившиеся к армии де Голля, другим группам Сопротивления и армии Эйзенхауэра.

В 1940 г. большинство французов убедило себя в том, что режим Петена был законным правлением; пусть и со смущением, они признавали его власть до самого кануна освобождения. Когда поражение 1940 г. отняло у французов надежду стать героями в борьбе против нацизма, многие до конца войны так и не разобрались, какую наименее постыдную роль их народ еще мог сыграть. После освобождения 1944 г. Франция предалась оргии взаимных обвинений, впитавших всю горькую память поражения 1940 г., а также сведению национальных и местных счетов между бывшими коллаборационистами и сопротивленцами, которые вызвали несколько тысяч убийств во время l’épuration – очищения, как почти издевательски это называлось. После посещения Франции Форрест Пог писал: «Я быстро обнаружил, что старая вражда по отношению к евреям и профсоюзам сохранилась»21. Коммунистическое движение Франции вышло из войны укрепившимся, как и в Италии и Греции, и в течение нескольких лет оставались опасения по поводу того, выживет ли демократия в этих трех странах. Капитализм в конце концов возобладал, но быстро достигнуть политической стабильности не удалось. До сего дня Франция не смогла создать официальную версию своей истории военных лет и, возможно, никогда не создаст, потому что массовая поддержка одной версии событий вряд ли возможна. Поражает, что самые убедительные современные исследования французского опыта Второй мировой были произведены американскими или британскими авторами: относительно немного местных ученых желают обращаться к этой теме.

Трудно представить, как бы Британия продолжала противостоять Гитлеру после июня 1940 г., не будь Уинстона Черчилля, который выстроил блестящую и вызывающую доверия аргументацию, внушив британскому народу сначала, что они могут сделать немыслимое, а потом возвеличив то, что они уже сделали. Нацистские лидеры, сухопутные создания, не понимали, как трудно достичь гегемонии в целом полушарии, борясь с грозной морской державой и не имея эффективного флота. Черчилль мог бы быть благодарен Гитлеру за целую цепочку ошибок. Сначала тот направил люфтваффе против истребительной авиации Королевских ВВС, чем предоставил Британии единственно возможный способ выковать победу из пепла стратегического поражения лета 1940 г. Затем Гитлер не смог договориться с Муссолини и Франко, которые могли бы предоставить ему возможность прогнать британские силы из Средиземноморья и Ближнего Востока в 1941 г. После неуклюжего противостояния с Британией Гитлер вторгся в СССР, что переложило главное бремя схватки с нацизмом на народ Сталина. 79 млн немцев бросили вызов 193 млн советских граждан, располагая гораздо более слабой экономической базой, чем думали союзники.

Черчилль проявил величайшую мудрость, когда принял Советский Союз как союзника в 1941 г., но и он – на короткое время, а затем Рузвельт – постоянно – имел глупость полагать, будто со Сталиным возможно настоящее партнерство. Сталин с присущей ему ледяной ясностью ума осознавал, что общая приверженность Британии, СССР и США делу разгрома Гитлера никак не помогает преодолению зияющей пропасти между разными национальными задачами союзников. Он намеревался оставаться тираном, не оставляющим и малой доли свободы собственному народу, а также удерживать в составе СССР те территории, присоединение которых западные союзники никогда бы не одобрили. Кровавая жертва, принесенная СССР, спасла жизни сотен тысяч британских и американских солдат, но благодаря ей Красная армия обеспечила тирану захват восточноевропейской империи. Американцам и британцам ничего не оставалось, как нехотя на это согласиться, поскольку у них не было ни военных средств, ни народной поддержки для новой войны с целью изгнать Советский Союз с покоренных территорий. Русские пожинали плоды того, что они взяли на себя бόльшую часть борьбы против нацизма. Западная материальная помощь внесла важный вклад в военные усилия Советов в 1943−1945 гг., но казалась пустяком по сравнению с разрушениями и жертвами, которые понес русский народ.

Сталин допустил много промахов в первый год осуществления плана Barbarossa, но быстро научился на ошибках – так, как не сумел Гитлер. Советский Союз явил миру такую промышленную и военную мощь, которая позволила бы ему завершить разгром гитлеровской военной машины, даже если бы союзники никогда не высадились в Италии или во Франции, хотя их вмешательство и приблизило конец войны. Трудно спорить с мнением, что только военачальник, настолько лишенный колебаний и жалости, как Сталин, возглавляющий общество, в котором беспощадность была даже более укоренена, чем в Германии, мог разрушить нацизм. В отличие от Гитлера, Сталин оказался в высшей степени эффективным тираном. Союзнические методы ведения войны, обремененные буржуазной чувствительностью по поводу жертв, служили хроническим препятствием к победе над вермахтом. В 1944 г., когда итальянский офицер Эудженио Корти впервые встретился с британскими военными в неформальной обстановке, он с замешательством заметил, что «они больше похожи на гражданских, чем на солдат, чем, видимо, и объясняется вялость их продвижения»22. Так оно и было.

Поскольку немецкие и японские солдаты проявляли большое мужество и тактическое мастерство, противник переоценил главные державы оси. Начиная с июня 1940 г. и Берлин, и Токио вели свое стратегическое планирование с огромной некомпетентностью. Первые победы Японии в 1941–1942 гг. отражали локальную слабость союзников, а не реальную японскую силу; поразительно, как правительство Хирохито вступило в войну, не приняв серьезных мер для защиты своих морских границ от нападения подводных лодок США. В течение нескольких месяцев стало ясно, что японская авантюра провалилась, потому что ее успех зависел от победы Германии в Европе, которая уже не была достижима.

Когда британские и американские военные усилия набрали обороты, союзники научились вести свои дела гораздо лучше, чем немцы и японцы на всех уровнях, кроме рукопашной схватки. Трудно сказать, были ли лидеры Германии и Японии бестолковыми людьми, но они точно сделали много нелепых шагов, часто из-за того, что так плохо понимали противника. Большинство людей из окружения Гитлера, в особенности Гиммлер и Геринг, показались бы потомкам смехотворными фигурами, не имей они мандата на кровопролитие. В то время как сталинский Советский Союз был по-настоящему тоталитарным государством, монолитом, нацистское руководство раздирали личные амбиции, а военные усилия подтачивались соперничеством между вотчинами, а также постоянными промахами Гитлера.