– Ничего, прорвемся, – сказал Васька. И огляделся.
Как-то так получилось, что, отступая, оказался он один у складов. Вроде вместе со всеми стрелял, потом рубился врукопашную, потом, бросив чекан, затупившийся об ордынские брони, снова стрелял, потом, когда кончились стрелы, бежал куда-то. В каком-то дворе дал ногой в известное место степняку, который волок ворох женской одежды, зарывшись в него до носа. После, добавив ордынцу кулаком в открывшийся плоский нос, прирезал мародера засапожником без жалости и снял с него саадак. Забрать оружие у убитого врага – в том нет бесчестья. Это не тряпки у мертвых девок воровать.
Второго степняка Васька подстрелил уже у ярмарочной площади почти в упор и больше от неожиданности, когда тот выскочил на него, держа в руках бьющуюся курицу. Васька рванул тетиву – и схлопотал ордынец снаряженную заранее стрелу из ордынского же лука, а освобожденная кура, квохтая как оглашенная, понеслась по направлению к городским складам.
Вот тут-то и пришла Ваське в голову мысль, что хорошо бы сыграть с Ордой последнюю шутку. Вот только времени в обрез…
Но оказалось, что воевода – пусть земля ему будет пухом – и здесь все предусмотрел заранее. Только вот тех, кто бы ту шутку с Ордой сыграл, никого в живых не осталось. Тогда рассмеялся Васька – и запалил за своим прилавком костерок. Кому ж последние шутки шутить, как не ярмарочному скомороху?
Угол забора, скрывавший улицу, был как раз шагах в пятидесяти, не более. И первый ордынец вылез из-за того угла как раз вовремя, словно по заказу. Вылез и остановился, озираясь, – мол, надо же, какую мы тут за важными делами благодать проглядели! Цельная ярмарка! А за ней – длиннющие амбары, обложенные от огня снизу доверху мокрыми холстами, мехами да сырыми невыделанными кожами… А зерна-то, поди, в тех амбарах! А еды!!!..
Ордынец сглотнул голодную слюну, уже предвкушая аромат урусского хлеба, – но меж его приоткрытых губ не пойми откуда ударило тяжелое, родив на миг во рту привкус железа и собственной крови, вслед за которым пришла боль и почти сразу – небытие…
– Точно в пасть, – удовлетворенно кивнул Васька, защелкивая на тетиве ушко новой стрелы. – Эх, и былину-то спеть напоследок некому. А ведь сложилась-то – слово к слову.
Налетевший порыв ветра ворохнул соломенные волосы, выбившиеся из-под железного шишака.
– Думаешь, все ж спеть? – с сомнением спросил Васька у ветра.
Ветер на этот счет нисколько не сомневался, лишь ободряюще потрепал скомороха по вихрам.
– Ну ладно, уломал, – хмыкнул Васька. – Только б басурмане не помешали.
И начал, позвякивая ногтем о тетиву за неимением гуслей.
– Как пришла Орда на кровавый пир На святую Русь, в городок Козельск, Погулять пришла, распотешиться, Да хозяин попался неласковый. Не хлеб-солью встречал дорогих гостей, А каленой стрелой да секирою…
Неожиданно сильный, звучный голос величаво плыл над площадью. Был бы жив рыжебородый, глядишь, сказал бы, что таким голосом не погудки баять да не на ярмарке народ веселить, а в княжьих палатах на богатых пирах былины сказывать. Да только ничего уже не скажет борода…
Двое конников выскочили из-за угла одновременно и единовременно же вскинули луки – видать, увидев убитого сотоварища со стрелой во рту, сообразили, что к чему.
Первый выстрелить не успел – Васькина стрела вышибла его из седла.
Второму повезло больше. И прежде, чем умереть, он успел увидеть, что его выстрел пропал не напрасно.
Васька стиснул зубы. Пройдя сквозь кольцо байданы, ордынская стрела воткнулась в бок. Застонало тело – захотелось скорчиться, обнять в ладонях нестерпимую боль и баюкать ее, утихомиривая, оберегая от лишнего движения. Но Васька справился с собой и, выпрямившись, вновь изготовил лук к стрельбе. Не время себя жалеть, когда два важных дела еще не сделаны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Голос скомороха вновь зазвенел, набирая силу, доносясь, кажется, до самого неба.
– И хлебнула орда не хмельных медов, Не росой поутру умылася, Полной мерой влила рать поганая В пасть нечистую русской кровушки…
…На этот раз их было трое – больше зараз просто не вмещала ширина улицы. А еще им требовалось время для того, чтоб повернуть коней, норовящих с ходу слететь с деревянной мостовой прямо в непролазную грязищу.
Ордынцам, с малолетства приученным к коню, редко требуются поводья. Коленями они управляют конем не хуже – особенно при стрельбе. Однако для резкого поворота без поводьев все же не обойтись.
Рвануть повод, а после вскинуть лук – времени требуется немного.
Но все же требуется…
Один из ордынцев, судя по доспехам, богатый нойон, едва вылетев из-за забора, сразу же поймал стрелу окольчуженным воротником. Наконечник не пробил дорогих доспехов, лишь перебил дыхание и опрокинул всадника навзничь. Ноги из роскошных стремян нойон выдернуть не успел, как и не успел оправиться от неожиданного удара. Зато подкованые серебром задние копыта невысокого степного коня вполне успели несколько раз со всей силы долбануть по золоченому шлему, превратив в кашу его содержимое.
Двое других ордынцев выстрелили одновременно. От одной стрелы Васька увернулся. Вторая порвала жилу на незащищенной шее.
Кровь обильно плеснула на байдану. Скоморох улыбнулся и рванул тетиву. Пытаться остановить кровь времени не было – да и не остановишь ее. Все равно что ладонью воду в Жиздре по весне прудить.
Теперь бы только успеть…
Последний ордынец несся на Ваську, занося для броска легкое метательное копье. То копье вместе с рукой и состригла с плеча стрела-срезень с широким, похожим на топор наконечником. Всадник страшно закричал и согнулся в седле, ловя ладонью кровяной поток, хлынувший из обрубка.
А из-за поворота уже вылетали новые всадники.
Васька положил лук на прилавок. Более стрелять сил не было. Да и толку от той стрельбы получилось бы немного. И так уже бурой кисельной рекой расплывалась перед глазами дорога, и смазанные фигуры скачущих всадников казались утонувшими в том густом киселе.
Он вздохнул полной грудью, отгоняя дурноту. Боль резанула бок – но это было уже неважно. Последние строки былины полетели навстречу приближающимся кешиктенам…
– Только кровью той захлебнулася И легла в чистом поле пьяная, Смертну чашу до дна осушившая, Вечным сном у стен Злого Города…
Ордынцы больше не метали стрел. Убийца сына темника не заслужил легкой смерти. Таких медленно режут на полосы, а после прижигают раны горящей головней, чтобы преступник много часов, а если повезет, и дней своими муками выглаживал дорогу убитому к небесному престолу Тэнгре. Они не видели ручейка крови, слабеющими толчками вытекавшего из шеи урусского стрелка, – тот стоял к ним боком.
Уже с другого конца площади забегали в склады кешиктены, нашедшие другой, менее опасный путь, уже кричали они радостно при виде мешков с овсом и пшеницей, бочонков с соленьями и копченых окороков, свисавших с потолочных балок, тянущихся от стены до стены. Уже успели они и подивиться – к чему бы урусам в продуктовые склады стаскивать кучи просмоленной пакли и прошлогодней соломы? – когда Васька, пав на колени, сгреб в ладони горящие угли костра и бросил их на жгут, добротно вымоченный в черной, вонючей жидкости, которую привез с собой из далеких земель в плотно запечатанном кувшине купец Рашид.
Жгут, протянутый до угла ближайшего склада и уходящий под нижний венец, вспыхнул тут же – и побежал по нему огонек, словно шустрый солнечный зайчик, вдруг подросший до взрослого русака.