звуки, а снежная метель закрывала отблески пламени. Но время от времени снопы миллионных искр прорезывали темноту ночи, казалось, будто они извергались из огромного орудийного дула.
Огненные языки разрослись, соединились и образовали огромный огненный поток. Все вокруг осветилось. Из темноты выросли крепостные стены с высокими башнями. Горел древний замок, утопающий в море дерев.
Огонь потревожил белых голубей, приютившихся под верхним прикрытием башен. В ужасе вылетали они из своих гнезд и в исступлении кружили вокруг башенных кровель. Там гибли их птенцы… Освещенные пурпурным отблеском огненного зарева бесчисленные хлопья снега, смешавшись с белым вихрем обезумевших птиц, являли трогательную, щемящую душу картину.
Огонь вспугнул и коней. Сорвавшись с привязи, помчались они через полуобгоревшие двери конюшни и стали носиться в панике вокруг замка, взметая снежную пыль, У холеных заботливыми конюхами лошадей опалилась грива, обгорел пушистый хвост. Иные падали, глубоко провалившись в снег, и там тряслись в предсмертной агонии.
Огонь выгнал из псарни охотничьих псов. Множество гончих в серебряных ошейниках, в цветных суконных повязках, растерянно металось, не зная, куда бежать. Любимцы хозяина беспомощно бродили вокруг замка и оглашали морозный воздух печальным, зловещим завыванием.
Огонь потревожил и изнеженных обитательниц замка. Обольстительные красавицы, покинув атласные постели, выбежали босиком, полунагие, с распущенными волосами; они метались возле замка, не зная, где укрыться от огня и мороза. Их вопли и рыданья, визги и крики заглушались грохотом обвалившихся сводов. Ошеломленные пожаром чернокожие евнухи не знали, что предпринять — жизнь свою спасать или идти на подмогу своим госпожам.
Все это происходило в зареве грандиозного пожара, при блеске неистового пламени и миллионов искр.
Подобно гигантскому дракону, огонь пожирал великолепные украшения замка и выбрасывал наружу всё, что не был в состоянии поглотить. Возле крепости, в безнадежном смятении, носилось движимое имущество замка — кони, охотничьи псы, гаремные красотки, чернокожие евнухи, — а внутри здания огонь уничтожал все, что не могло убежать… Горел шелк, горело сукно, горело серебро и золото…
Временами раздавались выстрелы, и ветер приносил тяжелый запах пороха… В зареве пожара сверкали сабли… люди падали… люди вскакивали… Там шла жестокая резня…
Огонь перебросился на столетние деревья, стал пожирать их. Яркий свет, отражаясь в беспредельной снежной равнине, слепил глаза.
Вдруг в багровом зареве огненного моря показались всадники из арабского минарета. Один из них держал в объятиях молодую женщину. Конь мчался, разрывая грудью снежную массу. Если б не ледяная пыль, носившаяся по воздуху, можно было разглядеть мужественное лицо Каро. За конем бежали два существа: та же старуха и та молоденькая девушка, которые первыми появились на высоких башнях замка с факелами в руках. Одна из них была Гюбби, другая — старая Сусанна…
Гюбби отомстила… Гюбби спасла свою мать, годами изнывавшую за неприступными стенами замка Динбулинов…
Глава 2.
НЕВЕДОМОЕ БУДУЩЕЕ
(16–61)
Много лет прошло с тех пор.
Весеннее солнышко собирало душистую росу с пышной растительности, только что проснувшиеся птицы оглашали веселым гомоном высокие горы и лесные чащи. Воздух насыщен был легким, нежным туманом. Первые лучи солнца сверкали сквозь эту беловато-прозрачную завесу. Вдали виднелись горы, увенчанные вечными снегами, виднелось Ванское море со своими живописными берегами. Сквозь туман показалось огромное морское судно, которое, подобно символу прогресса, мчалось всё вперед и вперед, оставляя серебристый след на безмятежной морской поверхности; в воздухе тянулась длинная дымовая лента.
Недалеко от Востана расположено село Размиран. Благодаря живописному местоположению это село в древние времена служило излюбленным местом для прогулок князей из рода Рштуни, а в дальнейшем князья Арцруни устроили здесь свою летнюю резиденцию. Теперь в стороне от села, на косогоре, стоит красивый каменный дом. Одной стороной он обращен к морю, другой глядит в прекрасный сад, зеленокудрыми террасами спускающийся вниз к оврагу.
В саду с острым садовым ножом в руке работал мужчина. Седина только начинала серебриться в его черных волосах. Но смуглое лицо его сохранило юношескую живость. С большой осторожностью надрезывал он кору молодых деревьев и, вставляя туда нежные ростки, перевязывал их мягкой ниточкой. Возле него стояла маленькая девочка в легком весеннем платьице, поля ее соломенной шляпы зонтиком спускались до самых плеч. Она держала в руках жестяную чашу, в которой плавали зеленые ростки. Утренняя прохлада окрасила повязанные белым платочком кругленькие щечки очаровательного ангелочка с ярко-розовым румянцем. Она болтала без умолку и скорей мешала, чем помогала отцу.
— Папочка, ты делаешь приварку?
— Прививку, — исправил отец, — когда ты, наконец, выучишь это слово, Ашхен.
— Выучила, папочка, — перивку, не так ли?
— Теперь уж совсем исковеркала, — рассмеялся отец.
— Что мне делать, папочка, не могу сказать так, как ты!
— За завтраком мама не даст тебе сладкого до тех пор, пока не произнесешь слово правильно.
Ашхен долго выворачивала слово на разные лады, но «прививка» не получалась.
Чтобы выйти из затруднительного положения, она переменила разговор.
— Для чего режешь веточки, папочка, не жалко тебе?
— Если я не буду удалять лишние отростки, тебе не придется зимою есть любимые тобою вкусные ароматные яблоки.
— Когда будут расти яблочки? Через шестнадцать лет?
— Почему через шестнадцать? Спустя три-четыре года, дочка.
— Дай, я перевяжу одно деревцо!
— Успокойся, Ашхен, не сможешь!
— Почему не смогу? Вчера не я перевязала вишню? Разве она испортилась?
Девочка стала перевязывать ранку на деревце; проворные пальчики быстро задвигались, а язычок без умолку болтал.
— Знаешь, что мама готовит к обеду,
— Что?
— Очень много чего готовит — шестнадцать блюд! Говорит, что сегодня прибудут из Муша Арпиар и Гюбби. Привезут они маленького Аршака?
— Привезут.
— Аршака я очень люблю; и Гюбби люблю, и Арпиара, но Аршака больше всех. Он уже вырос, не так ли папа? Должно быть, начал говорить… Ах, как давно я его не видела!.. Шестнадцать месяцев будет.
— Какие же шестнадцать месяцев? — заметил отец, — ведь они у нас гостили на пасху.
В это время мимо садовой ограды проходил красивый мальчик года на два старше Ашхен. С книгами подмышкой торопился он в сельскую школу. Увидя сестру, он остановился и крикнул через забор:
— Ашхен, почему не идешь в школу?
Показав ручкой белый платочек на щеке, Ашхен ответила:
— А ты этого не видишь?
— Лентяйка, — стал дразнить брат, — каждый день ходишь с повязкой, будто зуб болит… так и не проходит твоя зубная боль…
Ашхен не могла простить брату колкого замечания:
— Ты иди себе! Знаю, что уроков не знаешь… Сколько нулей ты получишь!.. Шестнадцать нулей, видишь?..
И подняв обе ручки, раскрыла все пальчики. Брат стал удаляться, не оглядываясь. Отец улыбнулся, слушая детей.
— Арам, — позвал отец, —