— Меня.
Ставр ожидал именно такого ответа, и все же ему стало не по себе. С другой стороны, он прекрасно понимал, что ему дается единственный реальный шанс стать файвером и пригласил его Грехов в команду, возможно, с этим расчетом. Готов ли он пойти так далеко? Ставр подумал и признался в душе самому себе: нет, не готов. На Земле его ждала Видана… и родители. И друзья… и множество неотложных дел. Может быть, потом, когда закончится эта странная Война-Игра и все определится?
— Все определится раньше, — сказал Грехов с иронично-грустной улыбкой, свободно прочитав мысль Панкратова. — Файвер — это не профессия, а состояние, определенное координатами твоей судьбы на линии Преджизнь — Жизнь — Наджизнь — Сверхжизнь. Наши координаты пока полны неопределенности Жизни. Кстати, состояние файвера вовсе не означает, что ты отринешь все человеческое и, как ангел, воспаришь в горние выси. Ян Тот, например, родился файвером; но он человек со всеми вытекающими отсюда последствиями. И эмоциями. И тоже может любить и ненавидеть.
— Что-то в этом я сомневаюсь, — проворчал Диего, склонный к прямоте. — А ты? — обратился он вдруг к чужанину.
— Мы понимать люди редкость, — ответил еще более прямо застигнутый врасплох Морион.
Габриэль засмеялся и отошел к беседующей паре.
Инк «стабилизатора» и Тот Мудрый закончили разговор и расстались, довольные друг другом.
— Я к вашим услугам, — сказал двойник Грехова, уже перенявший часть личных черт Яна. — Что вам будет угодно?
— Встретиться с Сеятелями нам угодно, — ответил Грехов. — И мы их найдем.
— Я доставлю вас до следующего перегиба у границ домена, дальше спросите дорогу у других. Прощайте.
Инк исчез, а вместе с ним исчезла и обстановка «спейсерного» зала. Команда землян и чужанин повисли в жемчужном тумане, в невесомости. Затем словно птица махнула над ними гигантским крылом, туман расползся в стороны, открывая бездну под ногами, и Дно Мира ринулось навстречу сквозь эту бездну…
Дуккха
С трудом переставляя ноги, Видана пробиралась по узкому каменному ущелью, стены которого, то пышущие жаром, то леденящие, испускающие волны жуткого холода, норовили зажать девушку, расплавить, заморозить или просто раздавить. Но она, упорно раздвигая эти стены руками и телом, шла вперед, превозмогая слабость и боль, останавливаясь только тогда, когда кожа начинала зудеть и чесаться, отваливаться кусками, обнажая твердый, в зеленых пятнистых разводах, хитиновый панцирь…
Видана резко села на кровати и замерла, глядя куда-то далеко, сквозь стены, не узнавая обстановки. Потом, поддерживаемая заботливой рукой бабки, легла, расслабилась, виновато улыбнулась.
— Сон плохой пригрезился? — проговорила Забава Боянова. — Что-нибудь со Ставром случилось?
— Нет, я к нему шла… он далеко, я это чувствую… и очень чешется кожа!
— Как же ей не чесаться, коли ты сделала себе Д-прививку. Терпи теперь. Надо же, что мужики с нами делают! И ведь каждый раз мы все равно покоряемся им. Нет, плохо природа устроена, менять законы надо.
Видана закрыла глаза. Вновь вернулась головная боль, не уничтожаемая волевым усилием, а кожа на теле зудела так, что хотелось царапать ее, рвать ногтями, снять с себя чехлом, и пусть уж действительно будет вместо нее хитиновый панцирь, лишь бы она не раздражала, не чесалась.
Забава вздохнула, подошла ближе и замерла, опустив на голову и грудь внучки ладони. Через минуту Видана почувствовала облегчение, благодарно сжала руку Бояновой, но биоперенос действовал недолго, с час, потом перестраивающийся организм девушки вновь напомнил о себе, и ничего поделать с этим было нельзя, пока не закончится процесс.
По щеке Виданы поползла слеза. Забава хотела пожурить ее, напомнить, ради чего она пошла на рискованную операцию с Д-прививкой, но вдруг поняла, что девушка плачет не от физической боли, а оттого, что вспомнила отца. У Бояновой тоже подступил комок к горлу…
В комнату заглянул только что вернувшийся Железовский, сразу наполнив собой весь дом, и обе женщины почувствовали его молчаливую любовь и нежность, никогда не выражавшиеся в словах, но излучаемые и ощущаемые даже на расстоянии.
— Как дела, дед? — попыталась улыбнуться Видана.
— Как сажа бела, — ответил Аристарх, подсаживаясь к кровати внучки. — А ты неплохо выглядишь, я ожидал увидеть мумию.
— Типун тебе на язык! — проворчала Забава, чмокнула мужа в щеку. — Вы тут поговорите, а я пока приготовлю завтрак.
— Что бы я без тебя делала! — сказала с улыбкой Видана, сжимая обеими руками громадную длань деда. — Рассказывай. Есть новости?
Аристарх понял, что она имела в виду Ставра, но сделал вид, будто речь идет о другом. У Виданы странным образом светились глаза и губы, и сердце деда сжалось от предчувствия: Д-прививка меняла не только плотность тканей, но и всю энергетику человека, а имелись подозрения, что и психику, и не было уверенности, что девушка выдержит перестройку.
Тихо «качнулась» Вселенная, передав толчок мозгу и костям черепа. В голове зазвучал Голос Пустоты:
— Никто меня не… носите зонтики… падение реальности плачет красным ветром…
— Он сошел с ума! — прошептала Видана. — Я даже чувствую, как он страдает, пытаясь сообщить нам что-то важное.
— У тебя развилась джунглевая чувствительность, — пошутил Аристарх. — Но ты, наверное, права, Голос страдает, как и все мы. Новостей хороших мало, Дана. О Грехове с командой известно лишь, что они добрались до Орилоуха. Где они сейчас, никто не знает. А у нас — ты сама видишь, что делается.
— Аристарх, к нам гости, — подала голос Забава.
Через минуту в спальню вошли трое мужчин: Прохор Панкратов, Пауль Герцог и Людвиг Баркович, и в доме сразу стало шумно и весело.
Каждый принес подарок, фрукты и вино, и даже Баркович, сбросив маску, галантно поцеловал пальцы девушки, сообщив искренне, что она обворожительна. Видана повеселела, справилась с очередным приступом боли и меланхолии и с удовольствием окунулась в атмосферу доброжелательности, шутливой пикировки и улыбок. Не хватало в этой компании только Панкратова-младшего.
Час пролетел незаметно. Говорили о чем угодно, только не о делах. Баркович рассказал, как он удил рыбу в озерах Плоти Бога на Марсе и все время вытаскивал лягушек-мутантов. Герцог поведал историю знакомства со своей будущей женой (оказывается, месяц назад он женился!), вычислившей его еще будучи десятилетней девочкой. Прохор Панкратов привел в пример своих родителей, потом себя, развеселив всех жалобами на «тиранство слабого пола». Эти разговоры подвигли Аристарха рассказать романтическую историю любви Ратибора Берестова и Анастасии Демидовой, и к ее концу за столом установилась тишина. За всеми воспоминаниями маячила загадочная фигура Габриэля Грехова, также любившего Анастасию, но сумевшего заковать свои чувства в стальные латы воли и уйти. Правда, не только у Виданы, зачарованно вслушивавшейся в рассказ, сложилось впечатление, что Грехов вернулся на Землю не в последнюю очередь из-за своей любви.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});