«Металлическая полуторка! Сейчас это – тоже признак достатка в доме! Но, как мне кажется, вот та тахта… для продолжения – больше подходит, прогибаться не будет!».
В спальне же стоял неширокий платяной шкаф и что-то вроде трюмо. Одной из стен этой спаленки была стена кухонной печи.
«Как помнится – у моей бабули что-то вроде того было. Примерно такое же расположение комнат и печей!».
- Слушай! Мы с тобой наследили тут! – запоздало увидел он. Хотя… на улице – снег, грязи и в помине еще нет.
- Когда теплее станет, я подотру! – улыбнулась ему Лиза, - ты, пока я готовлю, хоть спой мне что-нибудь.
- А что, тут и гитара есть? – удивился Косов.
- Ну да… супруг у Лиды недурно играет и поет. Правда – все больше старые романсы.
Иван снова заглянул в оставшеюся темной спальню и приглядевшись, увидел на ковре, на стене, висящую гитару.
- Вей, бей, проруха-судьба,
Разбуди слов рябиновый слог,
Постучи в дверь, пораскинь снег,
По лесам вех, да по полям рек.
Пел он совсем негромко, чуть слышно, но с удовлетворением увидел, как распахнулись удивленно глаза Лизы, как замерла она с вилкой в руке, а потом, не глядя, присела на табурет.
- Кто-то не волен зажечь свет,
Кто-то не в силах сказать «нет»,
Радугой стелется судьба-змея,
Пожирает хвост, а в глазах – лед!
А в груди – страх, а в душе – тоска,
Больно ей, больно, да иначе – нельзя!
Да только…
- Вей, бей, проруха-судьба,
Разбуди слов рябиновый слог,
Постучи в дверь, пораскинь снег,
По лесам вех, да по полям рек.
Он старался не пялиться постоянно и откровенно в глаза Лизы, отводил взгляд, прищурившись смотрел на пламя печи, через неплотно прикрытую дверцу:
- Я так хочу притаится на твоем плече,
Рассказать слов, рассказать дум,
В карманах порыться и достать лед,
Охладить лоб, охладить лоб.
Тикают часики – «динь-дон»,
Да только стоп-звон,
Там, за седою горой.
Льется водица по траве век,
По тебе и по мне, да по нам с тобой.
Да только…
Когда он закончил петь и отставил гитару в сторону, Лиза поднялась с табурета, подошла к нему, и судорожно вдохнув, стала целовать. В губы, в щеки, покрывая все лицо своими горячими поцелуями. А он? А что он – железный что ли? Ответил ей со всей страстью и с пылом давно уже накопившегося к ней желания.
Но… Но продолжить начатое – не получилось. Уже и юбка поползла вверх, женщина дышала тяжело, и казалось бы – чуть постанывала… И тут явственно стал слышен запах подгоравшей пищи. Замер сначала Иван, потом – отстранившись от него, но еще с шалыми глазами, Лиза. Секунду она так постояла, глядя на него, но не видя…
- Батюшки! Яичница-то! – она кинулась к плите, отодвигая сковороду от открытого кружка плиты.
«Черт! Вот – хрен бы на ту яичницу! Но… «маемо, шо маемо!».
Она смущенно разглядывала, что получилось на сковороде, разочаровано поджимая губки.
- Лиза! Да брось ты расстраиваться! Ну хочешь – давай я съем ее, да и дело с концом!
- Ты будешь это есть? – она удивленно посмотрела на него.
Иван подошел к ней и заглянул через плечо:
- Ну а что? Не сильно-то она и подгорела! Вполне себе еда. Ты не представляешь, что мне приходилось есть в жизни. Давай, ставь ее на стол!
- Погоди! Давай я еще хоть сала нарежу. Вот же – хозяюшка, да!
- Не кори себя! Я даже думаю – да гори она огнем, эта яичница! От такого… отвлекла!
Лиза засмеялась, нарезая хлеб и соленое сало. Иван достал из внутреннего кармана пальто свою «заветную» фляжку и плитку шоколада.
— Вот! Не пьянки ради – аппетита для! Будешь граммульку?
Лиза с сомнением посмотрела на емкость:
- Ну если только совсем – граммулечку! Да и чем тут закусывать? Разве что – шоколадом?
- А вот ошибаешься ты! Сало – это такой продукт, который ко всему подходит!
- Закусывать коньяк салом? Дикость какая! – она смотрела, как наливает янтарную жидкость в поданные ею рюмки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Косов, не подавая вида, уминал со сковороды подгоревшую яичницу. Коньяк пролился внутрь жидким теплом. Лиза выпила свою рюмочку чуть поморщившись, и сейчас с улыбкой смотрела, как ужинает.
- Хороший муж из тебя когда-нибудь получится – не привередливый! Ешь, что на стол поставят!
Он угукнул, кивнул ей на фляжку – «по второй?». Женщина подумала и кивнула, улыбаясь.
- Ты же подпоить меня хочешь, не так ли? Нетрезва, податлива…
- Странно… я полагал, что ты и без этого… ну… серьезно настроена!
- На что настроена? – приподняв бровь, она посмотрела на него.
- На что… на что…, - и он замолчал.
- А вот скажи мне… Эта песня. Она… странная какая-то. И на твои песни она ничуть не похожа – совершенно другая! – перевела тему разговора Лиза.
Как не хотелось ему сказать, что он разносторонне одарен, но что-то внутри его сопротивлялось этому.
- Так она и не моя! Это один… парень сочинил. Игорь Сукачев. Я его и не знал вовсе, просто услышал и как-то… запала в душу!
- Запала в душу… Да, такая может запасть! Только вот ты сказал – парень! А мне показалось, что такую песню мог бы сочинить много переживший человек, уже не молодой! Тоской какой-то… внутренней от нее повеяло. И пел ты ее… тоже как не молодой парень!
- Лизонька! Ты полагаешь, что можешь себе полностью представить, через какие жизненные перипетии проходят люди? Я бы не был так уверен! Мало ли что пришлось пережить человеку?
- Да… согласна.
Они попили и чая, согревшегося на плите. На кухне стало совсем тепло от печи.
- Подожди, я сейчас полы подотру, где мы натоптать успели.
Она подхватила какое-то ведро, тряпку и прошла в зал. Иван прошел туда следом. Лиза, низко наклонившись, протирала пол. Повернувшись к нему, сказала:
- Здесь «контрамарка» дольше будет топиться, нужно еще немного подождать, а потом можно будет закрутить дверку.
«Э, нет! «На такое я пойтить не могу!». Это что же, она… передумала? Или я не так себя повел?».
- Ты, радость моя, не права! Тут не только нужно будет ждать, чтобы дверку «контрамарки» закрутить, но и ждать, пока на кухне печь полностью протопиться, а уж потом – закрывать вьюшку. Иначе – или выдует все, если вьюшку не закроем; либо Тихон Иваныч от угарного газа угорит!
- Ну что ты!? Что ты! Как можно? Тогда, конечно, ждать будем! – в испуге от возможного она выпрямилась, только юбка осталась приподнятой гораздо выше коленей.
Он уже какое-то время наблюдал за видом согнувшейся женщины и чувствовал, как поднимается внутри него жаркая волна. И попа, туго обтянутая юбкой, и ее красивые ноги, показавшиеся бедра – все тому способствовали! Пусть эти ножки и эти бедра были вовсе не в фильдеперсовых чулках, а каких-то вязанных штанишках.
Иван мягко подошел к ней: в одной ее руке, далеко откинутой в сторону – тряпка; предплечьем другой руки Лиза пыталась поправить выбившуюся прядь волос.
Обняв Лизу за талию, он посмотрел ей в глаза.
«А вот сейчас видно – она ждала этого!».
Полные губы чуть изогнуты в легкой улыбке, в глазах – пляшут бесята!
«М-м-м… как же она хороша! И как же долго я этого ждал! Все эти игрища с флиртом, легкими заигрываниями… они как-то – затянулись!».
Полные губы, чуть пахнувшие шоколадом, и оттого казавшиеся сладкими. Прикрытые в поцелуе глаза женщины… Юбка поползла вверх, сдаваясь его напору. Шлепнулась на пол выпущенная Лизой тряпка. Одной рукой она крепко обняла его. Потом и вторая ее рука присоединилась к объятиям, сделав их еще более крепкими.
- А-х-х… Ваня! Ну подожди ты! Ну чего ты… Ну дай, я хоть руки вымою – пол же мыла!
- Вздор! Все – вздор! Не отпущу! Я слишком долго этого ждал!
Лиза засмеялась тихо: