В сознании не только марксиста-ленинца, но и всякого здравомыслящего человека не укладывается такое положение – как можно возлагать ответственность за враждебные действия отдельных лиц или групп на целые народы, включая женщин, детей, стариков, коммунистов и комсомольцев, и подвергать их массовым репрессиям, лишениям и страданиям»[600].
Нет серьезных и вполне убедительных оснований полагать, что осуждение Хрущевым сталинских депортаций явилось вынужденным с его стороны шагом. Хотя надо подчеркнуть, что недовольство депортированных проявлялось как при Сталине, так и особенно после его смерти, и постсталинское руководство не могло игнорировать эти факты. Скорее всего, данный шаг Хрущева был продиктован внутриполитическими соображениями, и в первую очередь интересами развертывавшейся в то время борьбой за власть. Но ни сам Хрущев, ни его соратники и политические оппоненты того периода едва ли в полной мере осознавали самые серьезные, а порой и неожиданные последствия данного шага. Он бумерангом обернулся для самого Хрущева и для всего советского руководства. Достаточно сказать, что вплоть до настоящего времени последствия и отзвуки этих депортаций непосредственно сказались на судьбе Советского Союза и продолжают сказываться на развитии ситуации в современной России в наши дни. Едва ли есть основания рассматривать события на Северном Кавказе, в Крыму и в некоторых других регионах в конце 80-х и впоследствии в качестве запоздалой, но естественной реакции на сталинские депортации. Здесь решающую роль играли другие факторы. Однако и воспоминания о депортациях также не были второстепенным моментом. Словом, сталинские депортации превратились в одну из составляющих кризиса, приведшего Советский Союз к распаду. Но это несколько выходит за рамки моей темы, поэтому данный аспект проблемы я оставляю в стороне отнюдь не в силу ее малозначительности, а по той причине, что это – предмет самостоятельного специального исследования. Для меня очевидным является то, что Хрущев и другие лидеры Советского государства смотрели на проблему реабилитации депортированных народов через узкую призму своих политических баталий, а также не имели широкого кругозора, без которого проведение долгосрочной политической стратегии невозможно. В итоге они оказались не в состоянии в полной мере взвесить всю совокупность и сложность данной проблемы. За это стране потом пришлось платить более чем высокую цену.
Но возвратимся к непосредственному изложению нашей темы. Сначала об общих масштабах депортаций. Всего спецпоселению, принудительному выселению и т.д. подвергались представители более сорока народов СССР. Многие из них были переселены полностью. В 1930 – 1950-е годы покинули места своего исконного проживания около 3,5 млн. человек[601]. С известной натяжкой составитель сборника, из которого приводятся эти и другие данные, пишет, что какими разными были народы, их место и роль в структуре межнациональных отношений, так и по-разному толковались официальными ведомствами и причины депортации: одни – по превентивным признакам (немцы, корейцы, турки-месхетинцы, курды, хемшины, лазы, греки, финны), другие – за участие в «повстанческом движении» против советской власти (народы Северного Кавказа, Крымской АССР, Белоруссии, Украины), третьи – за вооруженное сопротивление властям (народы Прибалтики и др.), четвертые – по политическим мотивам, связанным с конфессиональными и другими факторами и т.д.
Правы, конечно, и те, кто возразит, что государство должно было в военной обстановке обеспечить стабильность положения, ослабить криминогенную ситуацию в тылу и прифронтовой полосе, создать нормальные условия для проживания основной массы населения страны. С этим нельзя не согласиться. Однако нельзя не видеть и другого. Следующие одна за другой депортации отдельных групп населения, а то и целых народов, носили ярко выраженный антигуманный, бесчеловечный характер. Страдали главным образом не те, кто сражался в «бандах», участвовал в работе «национальных комитетов», религиозных сект и т.д., а безвинные старики, женщины и дети[602].
Здесь составитель сборника явно склонен преуменьшить значение того факта, что среди депортированных было большое количество ярых и активных врагов государства, активных пособников оккупантов, и их депортация, на мой взгляд, в условиях войны являлась мерой оправданной. Нельзя безвинными стариками, женщинами и детьми прикрыть или преуменьшить их преступления и заслуженную кару, которую они понесли. Вспомним хотя бы о цифре в один миллион коллаборационистов, о чем шла речь выше – ведь это, по существу, настоящая армия в тылу советских войск, которая помогала гитлеровцам. Меня лично удивляет и поражает столь огромная цифра, которая, кроме всего прочего, свидетельствует о том, что Сталин и органы безопасности в предвоенные годы зачастую не видели истинных врагов и обрушивали репрессии не по адресу.
На поставленный самим составителем вопрос: «Какой же была динамика „повстанческого движения“ в районах, подвергшихся депортации?» – составитель, ссылаясь на соответствующие документальные данные, дает следующий ответ. По данным отдела борьбы с бандитизмом НКВД СССР, на территории страны с 1941 по 1944 год действовало 7161 мелкое бандформирование численностью до 54 тыс. человек; из них в Чечено-Ингушетии – 54, Кабардино-Балкарии – 47 (на 1 августа 1943 г.), Калмыкии – 12, Ставропольском крае – 109 групп. «Бандконтингент» получал своеобразную подпитку со стороны дезертиров и уклоняющихся от службы в Красной Армии. Их численность в 1941 – 1944 годах составила более 1 666 891 человек: на Северном Кавказе – 62 751, Ставропольском крае – 18 154, Кабардинской АССР – 2477, на Украине – 128 527, в Белоруссии – 4406, Молдавии – 5209, Крымской АССР – 479 человек. Именно от рук бандитов погибли многие партийные, советские работники, офицеры и солдаты Красной Армии[603].
Как видим, число дезертиров (а их с полным правом можно причислить к разряду фактических пособников противника) доходило почти до 1 млн. 700 тыс. человек. В условиях войны – войны за выживание страны и ее народов – это была колоссальная цифра. Она также помогает понять мотивы решений о депортации, к которой склонялся Сталин. И в тот период логику его мышления можно, если не оправдать, то, по крайней мере, понять. Антисталинисты не склонны акцентировать внимание на такого рода фактах. Более того, они предпочитают их замалчивать, а если и упоминают о них, то так как-то, мимоходом, как о малозначительном факте. Между тем, без учета этих фундаментальных фактов многое становится слишком простым и упрощенным. А еще Н.Г. Чернышевский говорил, что исторический путь – не тротуар Невского проспекта. Значит, в ней нет прямых путей, она наполнена зигзагами и разного рода поворотами, игнорировать которые непозволительно никому, особенно объективному исследователю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});