действовал как враг, приходилось считаться.
– Вы здесь, – медленно проговорила Гвенна, – в этой экспедиции не из праздного любопытства.
– Любопытство не бывает праздным.
– Непременно попрошу высечь эти слова на вашем надгробии.
– Люди очень давно дожидаются моей смерти.
В его голосе не было самодовольства.
– Давайте-ка я спрошу прямо, – сказала Гвенна. – Зачем вы здесь? Зачем отправились с нами? Кеттралы вам, конечно, на хрен не нужны.
Он разглядывал ее своими серыми глазами.
– Напротив. Меня очень интересуют кеттралы. Но вы правы в том, что меня интересуют не только они.
– Жду не дождусь уточнений.
– История…
– История была и нету, – перебила Гвенна. – Что бы ни было здесь раньше, оно прошло.
Киль строго взглянул на нее:
– История никогда не кончается. Порой она засыпает, не более того.
– Что бы эта чушь ни значила.
– Поймите, с Менкидоком что-то не так.
– Кроме шуток? – Она вылупила на него глаза.
– Что-то, помимо болезни. Найденный нами на юге город… Его не должно там быть. И тела в Соленго… – Киль покачал головой. – Мир вывихнул сустав.
– С миром всегда так. Вам ли, историку, не знать? Всегда где-то что-то идет кувырком.
– В данном случае просматривается закономерность.
– Какая закономерность?
– Я еще не могу представить цельную картину.
– Вот чем вы тут занимаетесь? Ищете недостающие кусочки?
– А также веду подготовку к различным бедствиям.
– Каким еще бедствиям?
Он долго не сводил с нее серых, как камень, глаз. А когда наконец ответил, голос был холоднее стен этого склепа.
– К войне. – Он поднял Хал знает сколько раз переломанный палец. – Голоду.
Еще один палец.
– Мору. Безумию. Хаосу. – Растопырив все пальцы, Киль уставился на свою ладонь, словно впервые увидел, и стиснул пальцы в кулак. – Уничтожению.
54
Третий день отборочных боев раскололся надвое. В небе на севере чернела туча. Дельту секли молнии. По всему небосклону раскатывался гром, соперничая с шумом собравшейся толпы. Но прямо над ними сияло яркое немеркнущее солнце. Рук потянулся к воде. Он все утро не мог напиться.
Его тело, как и этот день, словно раскололось надвое. При мысли о смертоубийстве беспощадный кулак больно сжимал желудок. Месяцы бега, подъема тяжестей, учений привели наконец к убийству. Убей или умри. Стоило представить зажатое в руке копье, вообразить, как оно входит в чужое тело, к горлу подступала тошнота. Представлялись большие глаза Эйры, глядящей на его отступничество. И все же – не только тошнота. Под ней струей знойного ветра растекалась почти судорожная готовность, как если бы, пережив тошноту и раскаяние, он должен был обрести чистоту и волю к охоте.
Отхлебнув еще воды, он усилием воли вернулся к настоящему, напомнил себе, что бой – еще не конец. Его просто надо пройти, чтобы достичь истинной цели – побега.
Чудовище, Мышонок и Тупица встретили план с недоверчивым восторгом.
– Вот уж тупое дерьмо, – хихикала Чудовище. – Глупо, глупо, глупо! Да что уж там, сколько глупостей сделано, нечего и менять.
Она прищурилась:
– Вы наверняка понимаете, каким искушением будет, вскрыв ту дверь, уйти без вас.
– Куда уйти? – негромко осведомился Рук.
– В таком большом городе хватает укромных мест, – картинно пожала она плечами.
– И охота тебе прятаться до конца жизни? – Он покачал головой. – Уйти с Арены – это даже не первый шаг. Бежать – значит совсем покинуть город. А для этого вам нужен я.
– Умеешь ты разрушить девичьи мечты, – помрачнела Чудовище.
– Мечтай, я разве против? – Рук потрепал ее по плечу. – Просто хочу, чтобы в твоих мечтах нашлось место нам с Талалом и Бьен.
После долгих переговоров женщина согласилась выбраться за стену, посмотреть, сумеет ли взломать замок кладовой, и вернуться с докладом. Станет ли она соблюдать соглашение – другой вопрос, и над ним перед боем не осталось времени ломать голову.
Талал, прислонившись к загородке отсека, смотрел на засыпанный песком круг. Он долго стоял так, прежде чем покачать головой.
– В городе что ни день гибнут сотни людей – тонут, умирают от паучьего яда, от старости, а им еще это понадобилось.
– Жертвоприношение, – пожал плечами Мышонок и в который раз покосился на нужной горшок у стены с трещиной.
– Ложная жертва ложным богам, – проворчала Бьен.
Она сгрызла ноготь до мяса, до крови в лунке. Спохватившись, удивленно осмотрела, вытерла руку о нок и повернулась к Талалу.
– Каково было расти там, где никто никогда не слышал о Троих?
– Люди есть люди.
– Как эту хрень ни понимай, – бросила Чудовище.
– Понимать надо так, что люди любят смотреть на смерть. Для убийства изобретают разные поводы: ради богов, ради императора, ради детей, ради чести. И способы изобретают разные: войны, рабство, резня во имя освобождения окраин империи от целых племен… – Талал помолчал, качая головой. – Но без убийства нигде не обходится. Никогда.
– Не верю, – вытаращилась на него Бьен. – Должен быть лучший путь.
Талал наконец перевел взгляд на нее:
– Конечно, он есть. Только лучший путь никому не нужен.
Солдат кивнул на трибуны, заполненные тысячами домбангцев. Они висели на перегородках, лезли на опоры, колотили пятками в настил, наполняли воздух тяжелым, как груз, шумом.
Рук заставил себя вглядеться в толпу, выделить лица.
Он остановил взгляд на лысоватом мужчине с родимым пятном на щеке. Его обнаженные руки по локоть были лиловыми. Красильщик, значит. День за днем проводит у красильных чанов, тихо трудится, окрашивает ткани, как умеет добавляет миру красок. Сейчас он вопил в лицо соседу, брызгал слюной.
Через несколько человек в том же ряду маленькая, не старше семи, девочка смастерила себе куклу из початка сладкого тростника. И нарядила в лоскутки, придав ей сходство с одним из Достойных: обрывок сети в руке, прутик-копье в другой. На глазах у Рука девчушка начала медленно, старательно, с нескрываемым наслаждением расчленять куклу, швыряя оторванными конечностями в нижние ряды.
– Эйра указывает лучший путь, – сказал Рук.
Слова прозвучали фальшиво и походили на плохо обожженный горшок, готовый развалиться под собственным весом.
– В том, что ждет нас сегодня, Эйре места не будет, – отозвался Талал, встретив взгляд Рука.
Тупица захихикал из-под полей своей шляпы.
– Просто напоминаю: ты здесь, чтобы сражаться, а не сочинять трактат о божественной подоплеке человеческой нравственности. – Он кивнул на круг, куда рабы выносили стол с оружием.
– Когда же мы узнаем, с кем бьемся? – обратилась к Коземорду Бьен.
– Скоро, – ответил мастер. – Но прежде верховная жрица… Удостоит нас нескольких слов.
Чудовище сплюнула на песок. Впрочем, никто, как видно, не разделял ее презрения. Когда у высокого корабельного борта появилась Ванг Во, арену накрыла тишина, словно женщина, просто явив свое лицо, преобразила буйную толпу