И как же велико было его удивление, когда в одно прекрасное утро господин наместник вдруг заявил:
— Сегодня отложи все дела до обеда и съезди с братом Вольдемаром в… как же его… в общем, в какой-то театр.
— В какой именно? — педантично уточнил Шеллар, неприятно удивленный поручением. — В котором часу? Что за спектакль?
— Да какой спектакль! — поспешно перебил шеф, пока советник не дошел до точных номеров мест, цен на билеты и списка исполнителей. — Брат Вольдемар уже неделю не может там выловить никого из начальства, а ты вроде как владелец. У тебя что, в самом деле есть свой театр?
— Половина, — опять уточнил советник.
— То есть как — половина?
— Вторая половина — Ольгина. Однако я просил бы вас не говорить об этом брату Вольдемару.
— Почему?
— Потому, что, если он явится к Ольге и прочтет ей несколько своих произведений, даже я не в силах точно предсказать, что будет. Не стоит подвергать таким испытаниям истрепанные нервы беременной женщины. Так что вы говорили о театре? Зачем брату Вольдемару потребовалась моя помощь?
— Ну я не знаю… Он просил. Вроде бы ему кажется, что его там за нос водят. Съезди разберись, что в этом театре происходит и почему министру не к кому обратиться. Вечно как он ни придет, то у них все больные, то потерялись, то не в курсе.
Шеллар немедленно вспомнил печальную историю маэстро Карлоса и вывел два возможных варианта, коими, впрочем, не спешил делиться с уважаемым начальством. Третий вариант после трехсекундных размышлений был отброшен. Если бы Карлос умер, это не прошло бы незамеченным, да и от министра не стали бы скрывать. Значит, либо прячется, либо действительно болен.
— А собственно, — предложил он, сделав вид, будто именно это и обдумывал, — зачем мне там нужен брат Вольдемар? Я сам съезжу и прекрасно разберусь без него.
— Нет, давай без самодеятельности. Брат Вольдемар просил, чтобы ты поехал с ним, вот и поедешь. Может, тебе он и не нужен, а вот ему наверняка что-то нужно в этом театре.
— И я даже догадываюсь, что именно, — вежливо улыбнулся советник. — Как скажете, съездим вместе, только пусть господина министра предупредят, чтобы воспользовался собственной каретой. Возможно, нам придется возвращаться врозь.
Шеллар все еще надеялся под каким-либо предлогом избавиться от назойливого министра и задержаться в театре, чтобы выяснить несколько интересующих его вопросов. К тому же кататься в одной карете с братом Вольдемаром и выслушивать его новые творения было, по мнению советника, неоправданным геройством.
Что об этом думает сам министр изящных искусств, Шеллар не стал даже интересоваться, ограничившись коротким приветствием, и быстро нырнул в карету.
Брат Вольдемар конечно же надулся и разобиделся. Как он сам заявил по приезде на место — из-за того, что намеревался по дороге ввести советника в курс дела и был лишен такой возможности. На самом же деле, как подозревал Шеллар, поэта огорчила упущенная возможность ознакомить советника со своим гениальным творчеством.
— Право же, вы напрасно огорчаетесь, — с примирительной улыбкой заверил он, выслушав сетования министра. — Уверен, что все наше дело можно изложить парой-тройкой фраз и займет это не более минуты. К тому же господин наместник мне уже почти все сообщил. Вы не смогли встретиться с руководством театра и подозреваете, что оно нарочно от вас скрывается. Верно?
— Не совсем. Я успел один раз поговорить с главным режиссером, и он отнесся к моим словам, как мне показалось, без должного понимания. А на следующий день внезапно заболел, да так серьезно, что его невозможно даже навестить.
— А кто вам об этом сообщил?
— Какой-то юнец, назвавшийся бухгалтером. Это еще надо проверить, настоящий он бухгалтер или это актеры развлекаются…
— Что ж, пойдемте, проверим, — охотно согласился Шеллар и первым шагнул в заботливо открытую телохранителями дверь.
Первым живым существом, встреченным ими в пустых гулких коридорах, оказался огромный тролль в коротких штанах, замысловатого кроя рубахе и явно самодельных тапках. Условно разумный гуманоид тщательно и сосредоточенно драил шваброй и без того чистый пол и никакой угрозы не представлял, однако брат Вольдемар при виде него сбился с дыхания и замедлил шаг, якобы случайно оказавшись за спиной советника.
Шеллар заинтересованно остановился и зашарил по карманам в поисках трубки.
— Доброе утро, сударь, — вежливо произнес он, так как занятый делом тролль гостей не заметил и продолжал загораживать им дорогу. — Вы позволите нам пройти?
Тролль оглянулся, выпрямился и отступил в сторону.
— Доброе утро, господа, — с учтивым поклоном пробасил он по-мистралийски. — Кого-нибудь ищете?
— Из начальства кто-либо присутствует? — тут же перешел на нужный язык Шеллар, с любопытством разглядывая уборщика.
— Господин Лукас, бухгалтер, он всегда у себя. А больше нету никого, театр не работает.
— Вот как… А вы, значит, здесь убираете?
— Убираю, — послушно повторил тролль. — И еще немножко сторожу.
— И давно?
Работник прислонил к стенке швабру и принялся загибать пальцы:
— Четыре дня.
— Вы умеете считать? Потрясающе! — восхитился Шеллар, уже представляя, как будет драть на себе косу мэтр Максимильяно, когда узнает. — Могу я поинтересоваться, как вас зовут?
— Пако, господин.
— Отлично. Покажите нам кабинет бухгалтера и можете продолжать работу.
По дороге Шеллар украдкой покосился на министра. Брат Вольдемар по-прежнему старался держаться подальше от окультуренного лесного чудовища.
Юный протеже господина Пуриша старательно скрипел пером, подсчитывая очередные убытки. К визитам министра он уже, видимо, привык, а вот Шеллара не ожидал увидеть. Слишком уж явно занервничал, запнулся на приветствии и без особой надобности вдруг принялся протирать очки.
— Вот, — с неуместным пафосом начал брат Вольдемар, — теперь вам уже не удастся вилять, обманывать и уклоняться от разговора! Извольте доложить вашему хозяину…
— Прошу вас, — мягко, но решительно перебил его Шеллар. — Позвольте, я сначала сам разберусь. Итак, Лукас, что вы можете мне доложить?
— Ох, вы ведь сами, наверное, знаете, ва… э-э-э…
— Обращайтесь ко мне «господин советник». Судя по профессиональному выражению вашего лица, вы намеревались доложить о катастрофических убытках?
— Разорение, господин советник, полное разорение! — запричитал бухгалтер с таким неповторимым страданием в голосе, словно собирался впарить уважаемым посетителям какую-нибудь ненужную безделушку по цене четверки лошадей.
Шеллар поторопился пресечь ненужное представление на первой же фразе:
— Хорошо, потом покажете мне баланс за прошедшую луну и первую неделю текущей, я сам оценю масштабы «разорения». А сейчас извольте объяснить, почему министр изящных искусств катается в наш театр, как проситель в канцелярию, и уже неделю не может увидеться ни с кем из руководства.
— А из руководства только вы и остались, — грустно поведал юноша, не торопясь выходить из образа. — Маэстрина Ольга пропала без вести, вы, наверное, сами знаете…
— Не то чтобы пропала, — уточнил Шеллар, — и не совсем без вести, но руководить театром, находясь под стражей, в самом деле затруднительно, в этом вы правы.
Брат Вольдемар навострил уши.
— Это что же, та самая?.. — начал он, но советник тут же вмешался. Не для того он тут сливал информацию, чтобы ею пользовался кто попало.
— Да, та самая, однако вам это ничего не даст. Если вы явитесь к господину наместнику и предложите выпустить из-под стражи его наложницу, чтобы она могла руководить театром, он вас, мягко говоря, не поймет. Продолжайте, господин Лукас.
Мальчишка не дрогнул. Он все понял, все уловил, но даже не показал виду, что его это заинтересовало или расстроило.
— Маэстро Карлос заболел, — доложил он. Как-то слишком заученно это прозвучало, что-то не так с этой болезнью…
— Чем? — уточнил Шеллар.