— То есть как? — Мэтр озадаченно затеребил косу. — Что может быть на свете такого, что вообще не поддавалось бы предсказанию?
— Например, объект, условно обозначенный «два огня».
— Но до сих пор он успешно просматривался!
— Значит, с ним что-то такое случится, что просматриваться он перестанет. Вернее, он-то просматривается, но там не то что вилка, а веер на бесконечность.
— А вторая вилка до или после?
— После.
— А как на нее выходит?
— Это только те варианты, которые хотя бы на что-то внятное выходят.
— А что там еще есть внятного после того… как ты сказал, веера? Особенно меня брюнетка интересует.
— Там такая интересная вилка получается… четверная. Есть вариант, где «наконечник» действует в прежнем режиме, брюнетка гибнет. Есть вариант наоборот. Соответственно, есть где гибнут оба и где оба остаются в живых. Варианты, в которых девушка выживает, завязаны как раз на неучтенный объект.
Макс заковыристо выругался и рванул себя за косу.
— Опять неучтенные объекты, вилки, веера и прочие неопределенности! И как я должен объяснить Шеллару, что каждый из них погибнет с вероятностью пятьдесят процентов?!
— Вероятностей Ресс не дает, — напомнил кузен, сочувственно разводя руками.
Мэтр еще пару раз подергал косу и мрачно уточнил:
— От самого Шеллара что-нибудь в этом раскладе зависит?
— Между двумя вариантами, в которых брюнетка выживает, а он либо да, либо нет, есть небольшая завязка на него, но она не решающая. Там намешаны и «железка», и «браслет», и неучтенный объект, и даже некие божественные сущности.
Макс отбросил на спину растрепанную косу и решительно поднялся:
— Пойдем навестим Шеллара. Лучше будет, если ты сам ему все объяснишь, а то у него могут возникнуть дополнительные вопросы, а я не буду знать, что ответить. А по дороге расскажешь, как там Татьяна.
Они вышли из храма и двинулись по мощеной дорожке среди кипарисов, наблюдая, как постепенно меняется пейзаж сна.
— С Татьяной… — задумчиво произнес Дэн, обходя неизвестно откуда взявшуюся канаву посреди дороги. — Нечисто там что-то. Нет, с ней самой все в порядке, и я на днях вернусь домой, но сам этот случай… не случай это был, Макс. Я говорил с ее тренером, он высказал подозрения насчет неслучайности происшедшего и происков соперников. Я говорил с двумя чиновниками от большого спорта, и они уверяли меня, что в таких экстремальных видах спорта травмы случаются часто, а сами в это время думали о том, как бы я чего не заподозрил и не поднял скандала. Сами они, конечно, не были причастны, но явно о чем-то догадывались и больше всего боялись именно скандала. А еще я уловил чью-то мысль… к сожалению, там было слишком много народу, и я не смог определить, чью именно… Кто-то с полной уверенностью полагал, что виной всему посторонний импульс, сбивший дистанционное управление полозьями, но доказать это будет невозможно. По возвращении я еще раз съезжу туда и попробую найти кого-нибудь, кто сможет сказать мне что-то полезное. Или подумать. А Татьяна пока посидит на Бете. Есть вариант, что это могло быть связано с одним из ее последних пациентов. Она рассказывала, незадолго до отъезда к ней приходил очень странный посетитель. Вроде бы с обычной депрессией, но вел он себя не совсем адекватно. И кроме того, Татьяна готова поручиться, что этот человек обладает магическими способностями.
— А точнее можно? — навострил уши Макс.
— Она не так много о нем рассказывала. Судя по всему, магия у этого клиента той же разновидности, что и у нашего дорогого Толика, вот и все, что Татьяна почуяла. А странности заключались в том, что он, придя на прием к психоаналитику, так ничего толком и не рассказал о себе. Постоянно сбивался, замолкал, переходил на малопонятные иносказания, словно боялся сболтнуть лишнего. Татьяна так и не разговорила его и, заинтересовавшись, посоветовала обратиться ко мне в надежде, что я пойму больше. Ко мне он не приходил. Или приходил, но позже, когда я уже уехал. Сейчас, вспоминая и анализируя его попытки высказаться, Татьяна предположила, что этот человек вляпался в какой-то криминал, от этого и депрессия, и боязнь разоблачения.
— Двуликие боги! Дэн, как только вернешься домой, обязательно проверь, что осталось у Татьяны от этого недопациента! Записи, заметки, какие-нибудь личные данные, что сможешь найти! Где-то в наших краях болтается неучтенный переселенец-маг, предположительно связанный с тем самым делом, на котором я летом чуть шею не свернул. Он мне нужен, желательно живым и способным к общению. Если его действительно вогнали в депрессию совесть и страх перед покровителями, мы сможем ему помочь в обмен на свидетельства.
— Размах твоих планов впечатляет, — хмыкнул Дэн. — Если тут действительно замешаны эти самые «покровители», как ты полагаешь, что я найду в ее кабинете?
— Все равно проверь. По крайней мере, это будет подтверждением. А домой Таня не носила работу? Например, интересные случаи, над которыми надо подумать?
— Хорошо, я, конечно, посмотрю. Даже если ничего не найду, можно освежить ребенку память, и она сама дословно перескажет все метания своего пациента.
На всякий случай Макс еще рассказал Дэну о своем сегодняшнем открытии. Мало ли, вдруг с ним случится что, пусть хоть кто-то еще знает. Было бы неплохо присниться заодно Амарго, или Стелле, или той же Дане, или хоть кому-нибудь, кто может в ближайшее время увидеть Толика, но Дэн никого из них не знает, а прежде чем искать Диего, надо расспросить Шеллара про Ольгу… Словом, ночка предстоит та еще, под стать прошедшему дню.
Новоиспеченного министра изящных искусств, брата Вольдемара, Шеллар невзлюбил с первого взгляда. Была ли тому причиной излишняя информированность советника или же его спонтанно работающий нюх, но неприязнь возникла прежде, чем их представили, а после знакомства и непродолжительного общения только укрепилась.
В юности брат Вольдемар подвизался на ниве искусства, что, собственно, и послужило в глазах наместника достаточным основанием для назначения. С творчеством несостоявшегося барда Харган ознакомиться не потрудился, по мнению Шеллара — зря. Советник искренне полагал, что чудовищные вирши непризнанного поэта повергли бы в ужас даже далекого от поэзии демона. Впрочем, лезть не в свое дело и указывать шефу на ошибки в расстановке кадров советник не стал, ибо умный и толковый министр не вписывался в его планы.
Несмотря на пятую ступень посвящения, брат Вольдемар в душе так и остался непризнанным поэтом, ибо, как полагал образованный советник, сие есть не профессия и даже не состояние души, а вовсе даже тип характера. Министр по-прежнему кропал ночами нетленные шедевры, жертвами которых становились безропотные подчиненные, носил противоречащие уставу кудри до плеч, о помывке коих вспоминал в лучшем случае раз в две недели, и обожал поговорить за кувшином сорельского о презренном быдле и бездарных ничтожествах, неспособных оценить глубину мысли и утонченность души истинного творца.
В то же время (не иначе как под действием посвящения) благо ордена и свои служебные обязанности брат Вольдемар понимал четко и в промежутках между сочинением стихов и беседами о возвышенном не ленился проводить разъяснительную работу среди столичных деятелей культуры. По расчетам Шеллара, за прошедшую луну министр изящных искусств успел снискать всеобщее неуважение и искреннюю ненависть всех мало-мальски стоящих бардов Даэн-Рисса. К счастью для брата Вольдемара, боги уберегли его от личного знакомства с Кантором, но можно было не сомневаться, что при малейшем намеке не то что на восстание, а даже на незначительные городские беспорядки творческая интеллигенция в едином порыве, не сговариваясь, ринется к министерству и поквитается с окаянным графоманом за все обиды и унижения. Советник понимал и разделял негодование столичных бардов, но мнение свое хранил при себе, стараясь по возможности держаться от брата Вольдемара подальше.