Есть предположение, что Вы обиделись за афишу. Но при чем же я? 5
Крэг закапризничал, отверг все предложения. Театр требует, чтобы было имя Крэга, так как сделанный им скандал стал известен в городе. Крэг требует на афишу мою фамилию, так как боится ответственности и запасается мной, как козлом отпущения. Среди всех этих хитросплетений я должен примирить Крэга с Вами или Вас – с Крэгом, так как не могу стоять один на афише. Я ничего не соображаю в такие минуты. Иду за советом к Вам, а Вы мне говорите о "Синей птице". И я уже тогда ничего не понимаю. Неужели этим закончится так хорошо, дружно начатая работа? Если да – тогда надо бросать лучшее, что есть в жизни,- искусство и бежать из его храма, где нельзя больше дышать.
Нельзя же жить, жить – и вдруг обидеться, не объяснив причины. Что Вы обижены на Крэга – понимаю, хоть и жалею. Но… Крэг большой художник, наш гость, и в Европе сейчас следят за тем, как мы примем его творчество. Не хочется конфузиться, а учить Крэга – право, неохота. Не лучше ли докончить начатое, тем более что остался всего один день.
Смените гнев на милость и не портите хорошего начала дурным концом.
Завтра в 2 часа устанавливаем появление призрака в спальне6.
Обнимаю Вас.
К. Алексеев
414. Г. Н. Федотовой
8 января 1912
Глубокоуважаемая, дорогая и искренно любимая
Гликерия Николаевна!
Вечером, при официальном публичном чествовании, мы будем иметь радостный случай приветствовать Вас как одну из самых замечательных артисток нашего времени1.
Теперь же, днем, пока Вы у себя дома, хочется, потихоньку от всех, интимно, сказать Вам много теплых слов и передать самые чистые чувства благодарности, накопившиеся за много лет в наших сердцах.
В важные минуты нашей артистической жизни Вы являлись то в роли заботливой матери, то в роли мудрой советницы, то друга и товарища по искусству с молодой и увлекающейся душой.
Вы провели меня на сцену, когда я постучался в Ваш класс при императорском Театральном училище.
На развалинах Общества искусства и литературы Вы пришли без зова к небольшой, всеми брошенной группе любителей, Вы сели за режиссерский стол и сказали: "Теперь давайте работать".
Вы поддержали в нас веру в будущее и научили нас служить искусству.
Теперь, перенеся свою деятельность в большое дело, мы часто вспоминаем наши маленькие репетиционные квартирки, где Вы учили нас не только искусству, но и тому, как надо приносить жертвы и труд любимому делу.
Низко кланяемся Вам за то добро, которое Вы сеяли вокруг себя так, что левая рука не знала о том, что творила правая.
В ознаменование сегодняшнего важного для русского искусства, общества и нашего Художественного театра дня – позвольте мне, при личном свидании с Вами сегодня вечером, передать Вам от себя и жены чек на тысячу рублей, которые мы просим Вас употребить на добрые дела, так как Вы, лучше чем кто-либо, сумеете употребить их для настоящего добра – нуждающимся.
Мысленно и с любовью вспоминая милого и незабвенного Сашу2, мы еще раз шлем Вам нашу искреннюю любовь и благодарность за все добро, которое Вы сделали для нас, для Общества искусства и литературы, для Художественного театра, для русского искусства и общества 3.
Душевно и навсегда преданные и почитающие Вас
М. Лилина (Алексеева)
К. Алексеев (Станиславский)
8/I 912.
Москва
415*. M. П. Чеховой
28 января 1912
Дорогая Мария Павловна!
Мы самым искренним образом тронуты Вашим вниманием, памятью и присылкой первого тома писем милого Антона Павловича.
Великолепное издание, трогательное благоговение к памяти покойного, чудесный текст, очаровательные письма.
Спасибо, спасибо, спасибо.
У меня есть еще несколько писем Антона Павловича, которые я пришлю Вам на днях.
Сердечно преданные и любящие Вас
М. Алексеева
К. Алексеев
1912-28-I Москва
416*. В. Э. Мейерхольду
10 февраля 1912
Москва
Глубокоуважаемый Всеволод Эмильевич!
Я искренно тронут Вашим милым письмом, продиктованным хорошим чувством, и очень благодарю Вас и г-на А. Головина1.
Где работа и искания – там и борьба. Мы боремся, но так, что я не смею жаловаться на противников. Напротив – я их уважаю. Больше же всего приходится страдать от самого "театра".
Боже, какое это грубое учреждение и искусство! Я совершенно изверился во всем, что служит глазу и слуху на сцене. Верю только чувству, переживанию и, главное,- самой природе. Она умнее и тоньше всех нас, но…!!?
Жму Вашу руку.
До скорого свидания.
К. Станиславский
1912 февр. 10
417*. И. К. Алексееву
15 мая 1912
ВаршаваДорогой мой мальчик, нежно любимый друг!
Ты получишь это письмо накануне экзаменов. Я уверен, что все пойдет хорошо, что твои большие труды не пропадут даром и увенчаются успехом. Тем не менее наступает один из моментов твоей жизни, когда необходимо с твоей стороны мужество. Я хочу издали помочь тебе добыть его в себе. Не словами и поучительными фразами возбуждается оно, а кое-какими мыслями. Слабый человек теряется в решительную минуту и ничего не находит лучше, как горевать или раскаиваться о прошлом, или мечтать о будущем. "Отчего я вовремя не подготовился!" "Поскорее бы проходило это испытание!" Так вздыхает слабый, как раз тогда, когда надо действовать. Сильный человек говорит себе так: "Не время рассуждать о том, чему не поможешь! Хорошо ли, дурно ли я подготовился – сейчас не важно. Важно – возможно лучше воспользоваться тем, что есть. Для этого надо 1) быть бодрым и свежим, насколько это возможно. Поэтому буду особенно правильно питаться, спать, гулять и не переутомляться. 2) Надо устранять все, что мешает энергии. Поэтому буду во что бы то ни стало избегать всяких пессимистических предположений, вроде: "а что будет, если я провалюсь", "а что, если я выну такой-то билет".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});