- Батальонное начальство пирует, - добродушно улыбнулся Николай Афанасьевич.
Мы встали.
- Садитесь, кушайте.
- Может быть, с нами, товарищ майор? У нас сразу тут завтрак, обед да и ужин.
- Догадываюсь. Как обычно, людей покормили, а у самих времени не хватило. Никуда не годится, товарищи командиры. Подрываете мощь армии. Нехорошо, нехорошо.
Пресняков недоуменно пожал плечами. Майор Кулябин пояснил:
- Командир всему голова, а голову нужно беречь. И прежде всего заботиться об этом обязан сам офицер. Вы же о себе не беспокоитесь. Николай Афанасьевич повел глазами и мягко продолжил: - Ну это я так, к слову. Охотно с вами перекушу, да заодно и поговорим о делах. Прежде всего о лейтенанте Елагине. К вам он, очевидно, не вернется долго.
Елагин был ранен неделю назад во время отражения одной из контратак фашистов: заменил выбывшего из строя пулеметчика. Тут его и накрыло.
- Жаль Ивана Ивановича. Без него прямо как без рук.
- Ничего не поделаешь, - ответил Кулябин, - Елагина пока вернуть нельзя. Нынче разговаривал с начальником политотдела. Подбирают вам замполита. А вот лейтенант Ганин не сегодня завтра должен прийти.
Евстафий Кириллович Ганин прибыл к нам вместо серьезно раненного лейтенанта Василия Федоровича Малыгина. Только успел принять дела, начал знакомиться с коммунистами, как тоже был ранен. Так батальон остался без заместителя по политической части и освобожденного секретаря партийной организации. Доложил о случившемся во время одного из телефонных разговоров начальнику политического отдела. Полковник Петр Григорьевич Жеваго посочувствовал, обещал помочь, однако на прощание укорил:
- Беречь нужно политработников, уважаемый комбат. Шутка ли, чуть ли не в один день выбыли из строя. Нехорошо получилось, даже очень плохо.
- Так ведь они бросаются в самые горячие точки.
- Потому что стремятся туда, где труднее. Коммунисты, партийный долг зовет. А командир же мог бы и подсказать, упредить, наконец, приказать. - И после паузы с укором в голосе: - Молчишь, ответить нечего.
И вот теперь, слушая заместителя командира полка по политической части, я вновь переживал во всех подробностях тот разговор. Видимо, Николай Афанасьевич по меняющемуся выражению моего лица это понял, перевел разговор на события на советско-германском фронте. В эти дни была успешно завершена Свирско-Петрозаводская наступательная операция, в результате которой оказалась разгромлена олонецкая группировка противника и наши войска вышли на советско-финляндскую границу.
- Совинформбюро также сообщает, - продолжал Кулябин, - об успешных действиях 1-го и 2-го Прибалтийских и 1-го Белорусского фронтов.
- О нас пока не пишут и не передают, - вздохнул капитан Пресняков.
- Не скажите, Игорь Тарасович, сообщают и о нас. Позавчера "Правда" писала о том, что войска 1-го Украинского фронта продолжают наступательные бои по расширению плацдарма на левом берегу Вислы, а это значит - и о нас с вами.
Майор Кулябин глотнул из кружки чай, поинтересовался инженерным оборудованием местности. Я доложил о начале работ.
Заместитель командира полка внимательно выслушал и посоветовал:
- Нужно зарываться в землю, и как можно скорее. Судя по всему, противник и в дальнейшем будет проявлять активность.
Беспокойство Кулябина и штаба полка (майор Модин тоже справлялся об инженерных работах) было понятно. По опыту предыдущих боев мы знали: фашисты не оставят нас в покое, постараются выбросить из Цишиц.
Наши предположения оправдались. Утром после короткого артналета противник атаковал. Фашистская пехота шла во весь рост, что немало нас удивило.
- Неужто к фрицам подкрепление прибыло? - высказал предположение капитан Пресняков.
- Непохоже, Игорь Тарасович, - опустил я бинокль. - Как-то неестественно немцы ведут себя. По-моему, тут другое. Для храбрости хлебнули, да, видно, еще и лишку.
Моя догадка в ходе боя подтвердилась.
Пьяные немцы шли на наши окопы в полный рост, не обращая внимания на перекрестный огонь, нещадно косивший их ряды. Но не дошли. Почти всех мы положили у наших траншей. Так что и шнапс не помог фашистам.
К середине августа бои постепенно начали стихать. Правда, плацдарм время от времени взрывался грохотом артиллерийско-минометной канонады и ружейно-пулеметной стрельбы. Но это была борьба за улучшение позиций или огневое прикрытие разведки как с той, так и с нашей стороны.
В эти дни окончательно стало ясно, что наш плацдарм является вспомогательным и что основные события развернулись правее и левее нас. Главная задача расширения плацдарма во фронтовом масштабе решалась в районе Сандомира. Над нашими головами с раннего утра и до позднего вечера шли туда эшелоны самолетов различного назначения. Ночами и особенно на заре оттуда доносился слитный гул, слышались приглушенные громовые раскаты, небо озарялось рваными зарницами.
Командование по-прежнему требовало от нас активности в отношении противника. Нужно было сковать возможно больше сил и средств гитлеровцев. Тем временем с плацдарма исподволь стали убывать части. В двадцатых числах августа дивизия провела перегруппировку сил. Полк принял оборону соседа 862-го стрелкового полка, который занял оставленные 273-й стрелковой дивизией позиции. Смена была произведена в темное время суток. Противник особого беспокойства не проявил - очевидно, не заметил перемещения.
Нашему батальону пришлось обживать район Доротки с прилегающими к ней пологими высотами. Приспосабливали инженерные сооружения предшественников к имеющимся у нас наличным силам и огневым средствам.
В связи с уходом с плацдарма частей командование пополнило поредевшие ряды нашей дивизии, что позволило полку развернуть 3-й стрелковый батальон, во главе которого стал капитан Бухарин. Жаль было расставаться с Николаем Яковлевичем, знающим вдоль и поперек фронтовую жизнь, никогда не унывающим человеком. В ходе совместной службы, особенно последних боев, когда обстановка требовала крайнего напряжения, а грань между жизнью и смертью почти исчезла, мы сблизились настолько, что начали делиться между собой самым сокровенным.
Николай Яковлевич был намного старше меня: к сорок четвертому Бухарин разменял пятый десяток, - он по-отцовски жалел меня, не раз помогал избежать ошибок. Бывало, создастся критическое положение, соберусь выскочить в роту - обязательно опередит: "Я уже, Саша, пожил. Сына, дочь имею на этой земле. Оставайся здесь. Батальоном командуй, а я там разберусь". И, несмотря на мои протесты, уходил, как правило, с неизменной своей поговоркой на прощание "мать ты моя хавронья".
Бухарин был человек неробкого десятка, всегда хорошо знал обстановку, находил выход там, где найти его было весьма трудно. Помню, с переходом к Доротке оказалось, что противотанковых мин недостаточно. Вопрос важный, не терпящий отлагательств. Мы пробовали его разрешить и так и этак - ничего не выходило. Уже начали отчаиваться, когда Николай Яковлевич предложил простое, но эффективное решение. На доску устанавливались противотанковые мины. На концах доски делались отверстия, в одно из них вдевался штырь, при помощи которого доска крепилась между танковыми колеями, а в противоположное пропускались веревки, с помощью которых можно было легко переместить доску вправо или влево. Это нехитрое приспособление позволило вдвое сократить расход мин. К тому же оно управлялось человеком, а значит, промах в поражении танков уменьшился. Не одна вражеская машина нашла себе бесславный конец от бухаринского изобретения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});