Читать интересную книгу Переписка Н. В. Гоголя. В двух томах - Николай Гоголь

Еще, мне кажется, хорошо бы было тебе разделить утро на две половины. Начало каждой половины в продолжение одной четверти часа отдай на постоянное чтение одной и той же постоянной книги, по одной страничке, не более; чтоб это было непременный закон, как послушание, наложенное на послушника, то же, что после обеда Стойкович[1835]. Для первого чтения (которое должно быть поутру, сейчас после кофия) вручит тебе книгу Шевырев[1836], подобные которой я посылаю также им, как лекарство от разных душевных беспокойств и тревог (хотя и непохожих на твои), с присовокуплением рецепта, который должен прочесть также и ты. Для второго чтения (после 12 часов) употреби Библию, начни с книги Иова. Час такой должен начинаться в одно и то же время каждый день, минута в минуту. Чрез это оба разделенные пространства времени будут наполнены лучше всякими умными занятьями и размышленьями. Прощай, обнимаю тебя всею душою. Не переставай уведомлять меня о всяком состоянии души твоей, в духе ли, просто ли нападет тоска и бездействие, или одолеет тобою совершенное нежелание писать – извещай и об этом. Нет нужды, что письмо твое будет состоять иногда из двух строчек и заключаться в таких словах: «Не хочется писать, не о чем писать, скучно, тоска, прощай!» Написавши даже и эти слова, ты, верно, уже почувствуешь некоторое облегчение.

Ответ на это письмо напиши во Франкфурт на имя Жуковского, который отныне переселяется туда, и куда я еду тоже. В Нице не пожилось мне так, как предполагал. Но спасибо и за то, все пошло в пользу, и даже то, что казалось мне вовсе бесполезно.

Твой Гог.

Не прикажешь ли передать чего Копу, с которым я буду, вероятно, теперь часто видеться?

Языков Н. М. – Гоголю, 27 февраля 1844

27 февраля 1844 г. Москва [1837]

Только что я собрался было писать к тебе и уселся с пером в руках, как вот принесли мне твое письмо. Спасибо, трикраты спасибо тебе за неоставление меня твоими воспоминаниями обо мне и советами: советы твои бодрят меня, давая мне какую-то надежду на будущее, на лучшее, которого я так долго ожидаю, но которого ожидаю терпеливее с тех пор, как ты мне его обещаешь. Распоряжение моими утрами – какое ты велишь – сделаю и даже начну с завтрашнего дня; вижу, предчувствую, т. е. чувствую пользу его!!

Я уже писал тебе, что Боборыкин – сей английский милорд – не оправдал моих на него надежд по части доставления тебе книг: он не взял их от меня, отозвавшись тем, что едет в дилижансе, а прежде ведь сам вызвался: знай наших! Весною, вероятно, найдутся ездоки надежнейшие: я постараюсь исполнить твое желание еще более, чем тогда было можно; творений святых отцов, переведенных Троице-Сергиевой лаврою, – теперь выходит третье издание за прошлый год – и «Москвитянина» за 1843 пришлю; там есть отлично-прекрасная проповедь Филарета на осв<ящение> храма в оной лавре[1838] – так, как в прибавлениях к переводам св. отцов, – его же беседа на благовещение и слово в 1-й день Пасхи!! Ты их прочтешь с большим удовольствием.

Если ты видишься с Копом, то поклонись ему от меня и поблагодари за все, что он для меня сделал; он старик препочтеннейший! Скажи ему, что нынешнюю зиму все припадки моей болезни гораздо слабее прежних, несмотря на то что я сижу взаперти!! Весна и некомнатный воздух, конечно, подействует на меня благодетельно – и я авось-либо… мне хочется тут сказать «начну писать стихи», да боюсь обмануть самого себя… У нас, брат, теперь стихов пишется вообще несравненно меньше, нежели в прошлые, даже еще недавние, годы; вообще литературою занимаются очень немногие, и те крайне вяло и недействительно, или не видя на нее требования, или, может быть, чувствуя, что сами они не могут пробудить его по своей слабости!! Заметно и то еще, что новое поколение пишет по-русски хуже, нежели прежние или даже предшествующее; не умеет выражаться ясно (знак, что оно не имеет в голове мысли ясной), пишет варварским слогом и немецким складом (ему до того чужд дух языка русского) и что оно не знает или не хочет знать даже слов его!! Плохая надежда на будущее!!

На днях увижусь с Шевыревым и попрошу от него книгу, которую ты поручаешь ему вручить мне, и воспользуюсь ею, точно как ты предписываешь.

Сердечно жалею, что тебе не пожилось в Ницце так, как ты предполагал, но ведь ты не просидел же всей зимы бездейственно, т. е. делал свое дело – т. е. писал много!!

Надежда Николаевна Шереметева все еще больна: часто простужается; ведь она не щадит себя для других и забывает, что у нас не Италия: теперь же и очень – пошли вдруг сильные морозы, перемежающиеся сильными же оттепелями. Нет ничего легче, как простудиться даже человеку привычному к суровому холоду.

Получил ли ты деньги и письмо мое, посланные в Ниццу в январе по русскому стилю?

Весь твой Н. Языков.

Февр. 27 дня. 1844. Москва

Мой поклон Василию Андреевичу[1839]. Что «Одиссея»? Благодарю за «Наля и Дамаянти». «Ундина» лучше, ей-ей!!

Получил ли ты собрание слов от брата Петра Михайловича?[1840]

Гоголь – Языкову Н. М., 21 марта (2 апреля) 1844

21 марта (2 апреля) 1844 г. Дармштадт [1841]

М<есяца> апреля 2. Дармшт.

Бесценное письмо твое от февраля 12 дня[1842] я получил перед самым выездом из Ницы и потому не имел времени отвечать. Оно меня обрадовало очень. Слава богу, тебе лучше. Прежнее письмо твое навело на меня печальное расположение и родило то длинное письмо, которое я послал тебе перед этим и которым я силился помочь тебе, сколько было вмочь бедным силам моим, сколько мой внутренний опыт научил меня и сколько угодно было богу вразумить меня. Теперь это письмо ты можешь спрятать подальше: оно не нужно тебе покуда. О нем можно вспомнить в какие-нибудь трудные минуты, от которых, впрочем, да хранит тебя бог.

Я вспомнил, что позабыл в этом письме исправить одну ошибку. В одном месте я пропустил почти целую строку, и оттого вышла бессмыслица. Я сказал, что в твоих последующих стихах лиризм угаснул, и позабыл сказать безделицу: лиризм, стремящий вперед не только одних поэтов, но и непоэтов, возводя их в состояние, доступное одним поэтам, и делая таким образом и непоэтов поэтами. Вещь слишком важная, ибо из-за нее работает весь мир и совершаются все события. Все стремится к тому, чтобы привести человека в то светлое состояние, о котором заранее предслышат поэты.

Пришли мне, пожалуйста, повелев прежде хотя, положим, Сильверсту списать для меня, оду твою к Давыдову, напечатанную в «Московском наблюдателе», и «Тригорское»[1843]. То и другое мне теперь очень нужно для некоторой статьи, уже давно засевшей в голове. Хорошо бы было прислать и весь том твоих сочинений[1844]. Как мне досадно, что Боборыкин оказался пыщ и не взял тех книг, которых так сильно желала бы душа. Нельзя ли их поскорей нагрузить на кого-либо другого? Теперь же доставить их весьма легко в мои руки. Франкфурт, как известно, есть европейский пуп, куда сходятся все дороги, стало быть, его ни в каком случае не пропустит никакой путешественник, куда бы он ни ехал. Если бы даже и меня там не случилось, то он может оставить просто в посольстве, откуда всегда будет доставлено. Хорошо бы очень, если бы как-нибудь достать свят<ых> отцов, издаваемых при Академии. Не согласится ли кто-нибудь из благодетельных людей уступить мне свой экземпляр? Я бы ему был вечно благодарен. Если ж нельзя св<ятых> отцов, то купи хотя беседы Златоуста, издан<ные> в 2 томах[1845], и присовокупи их к прочим книгам. Видишь, я совсем без церемоний и не чинюсь с тобою. Если в сочинения Иннокентия не включена книга его «Обозрение богослужебных книг греко-российской церкви», то купи также и эту книжку[1846]. За все это тебя, конечно, возблагодарит бог, потому что это есть настоящая помощь и милостыня ближнему и брату.

А Петра Михаловича обними сильнейшим образом за меня и скажи ему, что я много бы дал за то, чтобы сделать это самому лично. А драгоценных выписок, посланных ко мне, я не получил и не могу придумать, где бы они могли засесть вместе с письмом. Напиши мне, каким путем и чрез какие места были отправлены. Я буду здесь наводить справки повсюду. Пишу к тебе из Дармштадта, куда засел говеть, где находится и Жуковский, тебе кланяющийся, и где, как известно тебе, гостит ныне государь наследник[1847], который пробудет здесь еще неделю, а потом отправится в Россию. Прощай, не забывай и пиши чаще.

Твой Г.

Обними всех Хомяковых, Свербеевых и всех близких нам, не пропуская никого. Где буду зимовать, не знаю. Лето, вероятно, пробуду где-нибудь на водах или же на морских банях. Многие недуги одолевают иногда сильно. Отсюда еду советоваться к Копу. Письма адресуй всегда во Франкфурт, или на имя Жуковского, или в посольство, или прямо poste restante, должны дойти всячески.