Читать интересную книгу Чернозёмные поля - Евгений Марков

Эти рассуждения исполнили Протасьева самых смелых надежд. Он приказал тотчас вернуться домой, послал за старостою, сотским, дал знать становому, приставил к трупу караул, а сам рано утром отправился в Крутогорск. Прокурор из правоведов был большой приятель Протасьеву. Протасьев захватил его ещё за утренним кофе и с видом самой беспечной откровенности поведал ему нагло выдуманную историю смерти Мари. Получив ужасную весть, что его завод лопнул, Протасьев, по его словам, тотчас стал собираться в путь, чтобы спасти последние остатки своего достояния и хлопотать о поимке управляющего. Но эта сумасшедшая девушка вздумала, что он бросает её, что он бежит за границу, стала требовать от него векселя, и впала, наконец, в такую истерику, что вдруг упала с ног, пришлась виском в угол камина и скончалась на месте. Прокурор вполне уверовал в эту ложь и сделал с своей стороны всё возможное, чтобы это несчастное «домашнее дело» не всплыло слишком на вид и не навлекло неприятности на его друга. На опросе станового и следователя дворовые единогласно показали, что на немку находила младенческая, что она была пресердитая, постоянно ругалась с их барином. а барин дарил ей много денег и очень ласкал. Ганька под присягою показала, что немка упала и убилась на её глазах, что она долго перед тем приставала к барину, но о чём — Ганька не знает, потому что немка говорила по-своему и всё рубли напоминала. Немка, по её словам, была необыкновенно сердита, постоянно ругалась с барином; с нею часто делалось невесть что: падала наземь, ноги и руки корчило. Врачебное вскрытие показало, что смерть последовала от раздробления височной кости, сотрясения мозга и разрыва важной артерии, излившейся в полость черепа. Других насильственных знаков на теле не оказалось. Суровцова тоже спрашивали. Он показал всё, что видел, ничего не скрыл: что немку нашёл мёртвою, Протасьева в необыкновенном волнении среди дорожных приготовлений. Высказывать свои предположения он не считал удобным, а подтверждённые им факты сами по себе не противоречили объяснению Протасьева, о котором Суровцов ничего не знал.

Таким образом дело было потушено так легко, как не мерещилось даже самому Протасьеву. Его имения одно за другим продавались между тем с аукциона. Почти на все были просрочены закладные, и должники, ещё верившие немного Протасьеву до этой катастрофы, теперь дружно ринулись на выручку своих денег. Крутогорский купец Свинолобов, сам нагуливавший овец в ранней юности, а теперь обладатель полутора миллионов, закупавший по всей губернии пеньку и гонявший в Ригу десятками вагонов рогожу и канаты, очутился обладателем дедовского комфортабельного дома, оранжереи и старого парка Протасьевки. В руки другого крутогорского купца Ситникова, такого же миллионера, как и Свинолобов, попал пресловутый сахарный завод, разорённый немцем. и Ситников, никогда не занимавшийся производством сахара, через месяц заварил на нём такое дело, что ему уже давали десять тысяч отступного.

В общем крушении фирмы сокрушилось и без того вконец надорванное состояние бедной Татьяны Сергеевны. Лапоть отобрал в свои руки обуховский лес со всею землёю, попавшею в закладную. Спасы назначены были к продаже через месяц. Все легкомыслие Татьяны Сергеевны.вся её детская вера в обязательность счастливого исхода всех её дел разлетелась дымом. Она плакала и жаловалась, как маленький ребёнок, и не видела впереди никакого спасения. Лида тоже плакала и малодушествовала, m-lle Трюше плакала вместе с ними. Мисс Гук с некоторым чувством удовлетворённого самолюбия видела, что теперь наступает её черёд, и выступила на помощь безнадёжной генеральше с пуританским пиэтизмом, с проповедью терпеливой покорности своему жребию.

— Это рука Всевышнего Промысла, m-me Обухов, и мы должны благоговейно принимать его указания. Если это случилось, значит, это необходимо было для нашего благополучия. Я вам советую, m-me Обухов. прочитать прекрасное учение Чанинга. Оно написано как будто нарочно на этот случай.

— Ах, моя дорогая мисс, чувствую, что вы правы, что я не должна роптать на это испытание, посланное мне Провидением, — плакала в ответ бедная Татьяна Сергеевна. — Но войдите в моё положение, добрая, добрая мисс Гук! Что я буду делать с этими бедными крошками? За что Господь наказывает их? Если я виновна, пусть я одна и отвечу перед Ним. Я преклоняюсь перед Его волею. Но меня сокрушает мысль, что мои бедные малютки лишены будут всего, всего. О, моя неоценённая мисс Гук, я уверена, что вы не покинете, что вы не захотите покинуть меня в минуту такого тяжкого испытания. Что я буду делать без вас? Вы одна вливаете в мою душу бодрость и веру в милосердие Божие.

Растроганная Татьяна Сергеевна порывисто поцеловала сухую добродетельную англичанку и мало-помалу потоками слёз и слов освобождала своё легкомысленное сердце от тяжести, его давившей.

— Вы не думайте, что я совершенно потеряла голову, моя дорогая мисс, — храбрилась она через полчаса. — О, я умею справиться со всякими обстоятельствами. Я сочла мои долги и надеюсь, что за продажею моих милых Спасов у меня ещё останется несколько кругленьких тысяч, мисс Гук. Знаете ли, в таких руках, как мои, особенно после этого ужасного урока, и несколько тысяч значат много. Нужно только уметь распорядиться. Чего другого, а умения распорядиться мне, кажется, не занимать. Вы уже теперь немножко знаете меня с этой стороны, моя добрейшая мисс Гук. Я даже думаю, что сделала большую ошибку, не продав с первого же разу Спасов. Конечно, я их так люблю, мне будет так больно расстаться с ними. Мои лучшие годы протекли в Спасах, лучшие, невозвратимые годы, мисс Гук. О, ведь я тоже была молода, не думайте, — прибавила, значительно улыбаясь, Татьяна Сергеевна, так же быстро воскресая духом, как быстро была она убита за минуту перед тем. — Но если бы я прямо начала, как я всегда желала, с маленького хозяйства, поверьте, мисс Гук, при моей опытности и скромности жизни, я была бы теперь богачка. Что нас разорило — это барская роскошная обстановка, которая имела смысл прежде, при даровом труде, но которая теперь решительно невозможна. Я это всегда говорила. Я постоянно спорила об этом с Лидой. Вот вы увидите, мисс Гук, как я поверну теперь дело! Я куплю себе крошечный уютный домик с хорошеньким садиком, на берегу реки, заведу своё хозяйство в миниатюре, но прекрасное; эти «дёшево, да гнило» — одна иллюзия! Я всегда предпочитаю устраивать всё прекрасное. Если выйдет несколько дороже, зато во сколько же раз выгоднее. Ну-с, мы с вами, милая мисс Гук, заведём себе хороших швейцарских коровок, хоть немножко на первый раз, штук десять; сама буду везде хозяйничать, чтобы при мне и доили, и поили. Да я вам ручаюсь, что с каких-нибудь ста десятин мы, в сущности, получим гораздо более, чем с этих разорительных Спасов. Вот увидите.

— Дай вам Бог, m-me Обухова, я верю, что Господь не оставит вас, — уверяла мисс Гук.

После серьёзного разговора с Лиди решено было на семейном совете. что свадьба не будет откладываться. Дорогую квартиру надобно было бросить немедленно, а между тем до свадьбы это было невозможно. Хозяин явился на другой же день после получения в городе новости о сахарном заводе и бесцеремонно потребовал денег за три истёкших месяца. Из Петербурга прислали счёты и просили высылки по первой почте, без чего некоторые необходимые к свадьбе вещи не могли быть доставлены. Татьяна Сергеевна бросилась к своему обычному кассиру Демиду Петровичу. Но и он на этот раз оказался далеко не таким любезным, как прежде. Он, будто мимоходом, вспомнил, что Татьяна Сергеевна перебрала у Овчинникова в разное время до трёх тысяч, и высказал ей предположение, что в настоящее время Овчинников вряд ли при деньгах, так как в его имениях производятся большие постройки. Во всяком случае, ему казалось нелишним, чтобы Татьяна Сергеевна послала Овчинникову вексель на взятую сумму.

— Без сомнения, он не нуждается в векселе и вполне вам верит, — говорил тоном пренебрежения Демид Петрович. — Но мне кажется, это было бы приятною для него деликатностью с вашей стороны. Нужно вам сказать, что мой племяш насчёт денег чрезвычайно аккуратен. Что ж, и хорошо! Я одобряю его. Счёт дружбы не портит. Я нахожу, что это в нём европейская черта. Нет этой нашей обычной азиатской распущенности.

Однако Демид Петрович обещал попросить у Овчинникова денег, если Татьяна Сергеевна крайне в них нуждается. Татьяна Сергеевна чувствовала со стыдом в глазах, что Каншин обращается с нею, как с попрошайкой, как с женщиной, которой можно дать денег, но от которой уже нельзя получить.

— Я никогда бы не позволила себе обратиться с этою просьбою к Николаю Дмитричу, если бы это было некоторым образом не для него самого, — сказала она с чувством оскорблённой гордости. — Но я не виновата в том, что случилось; я имела вчера состоянье, нынче его нет. Я разорена гораздо более по вашей вине, Демид Петрович, чем по своей собственной. Вы уговорили меня отдать все мои деньги на это безумное предприятие. Я не могла предвидеть, делая заказы для свадьбы Лиди, что мне нечем будет расплатиться за них. Если Николай Дмитриевич желает ускорить свадьбу, он должен устранить все препятствия к ней. Лиде нельзя же венчаться одетой так, как горничная, и я думаю, что самому Николаю Дмитриевичу было бы неприятно, если бы за неделю до свадьбы мы бросили приличную квартиру и ему пришлось брать невесту из какого-нибудь домишка в Поповской слободе, скажите ему это. Я поставлю даже вопрос совершенно откровенно: я его просто прошу заплатить эти деньги, не давая их мне в долг.