Читать интересную книгу Чернозёмные поля - Евгений Марков

— Да что шарить! Вот она, голубушка! — со смехом крикнули трое солдат, пробравшиеся к соломе.

— А, вот она, стерва! Вот она, подлая! — неистовствовала Лушка, подбегая с налёта к Алёне и сразу вцепившись ей ногтями в глаза. — Я тебе выцарапаю буркалы твои проклятые!

В ту же минуту Василий был около Лушки. Одним ударом кулака он кубарем пустил её в противоположный угол половня. С оглушительным плачем вскочила Лушка и бросилась опять к Алёне.

— Братцы мои сударики! — вопила она. — Не дайте убить беззащитную. Голову мне насквозь пробил. Свяжите вы его, дьявола, ради Христа. Скрутите ему руки назад да к старосте волоките вместе с его шкурою.

— Не тронь, ребята! Дай пройти! — глухо пробормотал Василий, стараясь растолкать толпу и увести Алёну, едва стоявшую на ногах от стыда и испуга. По лицу её струилась кровь из глубоких царапин.

— Что вы смотрите на него, братцы! — крикнул Петька, Лушкин брат, белокурый малый с дерзкими глазами и с вздёрнутым носом, известный в селе вор и разбойник. — Крути его кушаком. А то он тут всех нас покалечит. Бабу-то держите… вяжи и её заодно. Кавалеры! Будьте ласковы, потрудитесь для нас.

— Вот будьте, господа, все свидетели, что я муженька свово законного с полюбовницей в половне накрыла. Завтра ж миру в ножки поклонюсь. Пусть его поучат, бесстыжего. Пусть он узнает, как на жену напраслину взводить да любовниками попрекать. Меня, благодаря Бога, ещё никто с любовником не накрывал! — охриплым от бешенства голосом кричала Лушка. — Подержите его, голубчики, дайте мне буркалы её поганые выцарапать, — лезла она сквозь толпу к Алёне.

— Постой, ну что драться? Надо дело путём разобрать! — говорили солдаты, заслоняя Алёну. — Собрать мир да и судить своим судом.

— Сбегай, ребят, за старостой. Не замай придёт и освидетельствует, — скомандовал Петька. — Мы его живо окоротаем. А то больно загордел, умнее всех стал.

Василий стоял, заслонив грудью рыдающую Алёну, но толпа окружила его и не пропускала никуда.

— Пустите её, братцы, — шептал Василий. — Со мной что хотите делайте… Отпустите только её… Она ни в чём не повинна.

— С места этого не сойду. пока её, подлую, розгами не обдеру! — неистовствовала Лушка. — Я её, бесстыжую, при всём селе осрамлю. На весь уезд. Косу ей, подлой, обрежу, дёгтем всю вымажу. Вот тогда ступай на все четыре стороны. Пусть её полюбовник на неё любуется.

— Заставьте вечно Бога молить! Отпустите её, братцы… не срамите, — убитым голосом продолжал просить Василий. — Потешьтесь надо мной, как вашей душеньке угодно. Моя вина! Всякую казнь понесу, слова не скажу. Только отпустите её. Она честного дому. Не слушайте бабу ядовитую.

— То-то и честные, что по чужим двора, к чужим мужьям ò полночь таскаются, — визжала Лушка. — Жену-то поносить тебе было не жалко, а за полюбовницу на стене распинаешься. Бесстыжие твои глаза. Вот постой! Придёт староста! Покажу я и тебе, и твари твоей подлой. Мы и муженька её сюда попросим. Пущай порадуется на жену законную. Как же! Кабатчица, купчиха! С цуканом связалась, с хамом.

Пришёл староста, босой и без шапки, натянув на голову тулуп.

— Что тут у вас ещё за конбой! — грубым заспанным басом пробасил он. — Поспать человеку с вами нельзя. Народы! Кого это половили?

— Как вы у нас начальство, Капитон Дементьич, — визжала Лушка, — так я к вам по начальству и прибегаю. Извольте посвидетельствовать. Коли есть такой закон, чтобы муж от законной жены уходил да в половне с подлыми бабами спал, ну так нам так и скажите. Мы по крайности знать будем. Я, как вы сами теперича видите, накрыла её подлую на всём народе. Извольте теперь нас судить. Он ли прав, я ли права… потому, коли Алёнка ему жена, так уж мне, выходит, из хаты уходить. Рассудите нас миром, Капитон Дементьич.в том моё к вам прошение. А её, подлую, прикажите связать… моё желание такое, Капитон Дементьич!

— Их погани такой шум поднимать! — сплюнул староста. — Свяжи ей руки, ребята, да в амбарчик куда-нибудь запри до утра. Утром соберу стариков, пущай посудят. Запри ты, что ль, Петрух! У тебя не уйдёт. Откелева это девка? — вглядывался староста.

— Кабатчица с подгородной, что вот муж бакшу снял, — тихо, словно стыдясь, сказали ближние. — Она баба, не девка.

— Расходись, ребята. Отведите бабу тогда!

— А я ещё о том прошу, господин староста, как вы состоите наше начальство, — опять прицепилась Лушка, — чтобы и его, бесстыжего, до утра куда в клеть запереть. Потому как я изловила их обоих при всёём народе.

— Отстань ты, сатана! — заорал недоспавший староста. — Ишь, обрадовалась! Нешто он колодник беглый? Небойсь, за ночь цел будет.

— Капитон Дементьич! Отпусти ты её, Христа ради! — ещё раз попытался Василий, безнадёжно следя глазами за Алёною, которую братья Лушки толпою уводили к себе во двор.

— Отпущать нельзя. Не закон. Ну, что просишь? — грубо ответил староста, не оглядываясь на Василья. — Пущай старики рассудят. тогда видно будет. И ты тоже приходи. Чтоб беспременно.

Старики собрались рано, до солнца. Нужно было ехать сеять гречиху. Привели Алёну, привели Василья. На Алёне лица не было. Она вся была исцарапана и заплакана. Она чуть на ногах стояла.

— Ну, сказывай свою жалобу! — сказал Лушке рябой староста.

— Да вот вам, старички, какая моя такая есть жалоба. Что изловила я муженька своего законного полуночным часом в половне с полюбовницей. На том двенадцать человек свидетелей имею. Даже старосту своего спросите. А просьба моя в том, чтобы и мужа моего, и его полюбовницу подлую на всё на миру розгами высечь. Вот вы и посудите нас, старички почтенные, по правде по Божьей! Потому он на меня завсегда напраслину возводил, завсегда меня обижал. И братцы мои родненькие всё это дело знают. У них спросите.

— Изловила на прелюбодействе, вестимо, высечь надо, — сказал Лушкин дядя, высокий, богатый мужик, торговавший овчинами.

— Надо порядок показать, потому муж-муж, а закон все знай, — поддержали старики.

— Бабу высечь, а с Васьки ведро водки, — предложил шустрый рыжий мужик, что откапывал мёрзлого человека.

— И то правда! Шкура-то у него не покупная и миру с того прибыли нет, — загалдели другие.

— Ты что, Васька, скажешь? — обратился к Василью староста. — Вот старики судят тебя. Ну, и ты должен ответ дать. Виниться должен, потому мир.

— Я один во всём виноват, старички, — сказал Василий, потупясь в землю. — Казните меня, как хотите. Всем буду доволен. А её отпустите. Она ни в чём не повинна. Обманом я её заполучил.

— Нужно, Вася, по закону судить. Нельзя! Потому — мир, — заговорил маленький проворный старик. — Такое уж дело; накрыли — не скроешь. С кем беда не была. А отвечать надо.

— Отпустите её, не срамите! — просил Василий, опускаясь на колени и кланяясь миру в землю. — С меня что хотите назначьте, какой хотите штрах, отпустите её, неповинную. Всё равно, с меня взыщите.

Братья Лушки подняли шум и требовали высечь и Алёну и Василья. Старик Мелентьев тоже пристал к ним и требовал, чтоб сына высекли вместе с его любовницей. Однако рыжий мужик всё больше и больше привлекал стариков на свою сторону ожиданьем ведра.

— Вот что! Слухай, ребята! — орал маленький старичишка. — Чем нам Ваську срамить, катай с него ведро! Ильюшка дело говорит. А бабу посечь можно: не шляйся в чужое село по чужим мужьям. Бабу надо проучить.

— Всыпать ей пятьдесят горяченьких, да и отпустить с Богом! Для науки, — со смехом поддерживали другие, посматривая на Алёну.

— Ну чего толкуешь! Нешто это прежнее время? — презрительно обрывал их Ильюшка. — Пятьдесят закатишь, так тебе самому заглянуть , откуда ноги растут! Не знаешь! Сказано, двадцать розог.

— Где сказано?

— Где? Не знаешь? Ну, и не ори!

— А ты знаешь?

— Стало, знаю! В законе сказано, вот где! В положенье.

— Ишь грамотный проявился.

— Вот и грамотный! Хоть не грамотный, а знаю; я старостой четыре года был.

— То-то тебе и дали по шее, что старостой был.

— Ты, что ли, давал?

— Я не давал, а кто-нибудь давал, коли выскочил.

— Да цыц вы, оглушители! Чего сцепились! — крикнул староста. — Тут суд идёт, а они ругаться схватились.

— Ставь ведро, Васька, отпустим! — кричали в толпе. — Бабу сечь, а с тебя водки ведро. Посылай к Карпычу. Вину с тебя снимем.

Ещё раз поклонился Василий в землю миру.

— Господа старички! Судьи милостивые! Возьмите три ведра, отпустите её честно, — просил он.

— Нет, что толковать, нельзя, — сурово возражал староста. — Мир положил посечь — ну и надо посечь. Баловаться напередки не будет. Ей же на пользу.

— Что нам с твоей водки? Мы разве на свои не купим? — галдели дядя и братья Лушки. — Ты жену не на смех взял, не с большой дороги побирушку, а из честного дома. Не дайте её в обиду, господа старички. станьте за правду, что ж, в самом деле? Нонче ему пропустите, завтра он полюбовницу в дом приведёт. Этак и житья на свете не станет. Али у нес бессудное царство? Виноват — отвечай!