Читать интересную книгу ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман

В поезде, вчера вечером, из Wilmington разговор с негритянкой, милой скромной матерью пяти детей. Ездила в Трентон, где сегодня оперируют ее дочь. В который уже раз – удивление природному аристократизму черных. По сравнению с этой женщиной жирные, преуспевшие белые suburbanites1 – настоящая, вульгарная чернь.

В Wilmington до лекции ("Faith and Doubt in Dostoevsky"2 ) традиционный ужин с Томом Кларком. На этот раз он пригласил молодого (сравнительно) судью с женой. И тоже удивление – как мало они все знают , просто знают о мире, о Европе, о России, о всем том, что вне их "профессиональной" и "социальной" жизни. То же самое, конечно, можно сказать и о французах, и о других народах… И все-таки я всегда поражаюсь тому, до какой степени современный мир – провинциален . И это – несмотря на поток информации, льющейся из газет, телевизора и т.д.

1 жители богатых пригородных районов (англ.).

2 "Вера и сомнение у Достоевского" (англ.).

С каким трудом, с каким усилием я начинаю, каждый раз, новую неделю! Включаюсь в суету, в разговоры и "напряженность" жизни… Каждый раз цитирую себе Валери: "Le vent se leve, il faut tenter de vivre…"

Вашингтон. Четверг, 18 марта 1982

В Вашингтоне на два дня: две проповеди у епископалов, вечер в Николаевском соборе. Вчера поздно вечером звонок от о.Д.Г[убяка]. Синод принял документ, по существу лишающий Митрополита всякой власти, и не только власти, но и просто возможности "направлять", вести Церковь… Что делать? Думал об этом вчера, думал сегодня – в аэроплане. Бороться? Но как? Свидетельствовать? Но как… И что все это означает для семинарии, ибо у меня нет никаких сомнений в том, что борьба сосредоточится на ней. Унываю? Нет, не унываю, но не знаю, не хуже ли уныния то отвращение , которое я испытываю. Ибо с унынием можно бороться, а как бороться с отвращением?

"Имиже веси судьбами…" Повторяю в себе эти слова молитвы. Не "равнодушен" Бог к судьбам Церкви. И потому и этот черный и смрадный тоннель нужно "принять". Только тогда и свидетельство (пока неведомо мне какое) будет свидетельством, а не борьбой, не спусканием на тот уровень, которым тоннель этот порожден.

Суббота, 20 марта 1982

Сегодня утром вернулся из Вашингтона. Вчера вечером – служил Преждеосвященную Литургию в Св.-Николаевском соборе и читал лекцию. Много молодежи, "утешительная" служба… Потом – далеко за полночь – вечер у Григорьевых. Днем успел забежать на час в National Gallery1 , посмотреть на Рембрандтов… В Вашингтоне уже совсем весна и как бы праздник в воздухе.

Всюду – и у епископалов, и в нашем соборе – подписываю, "автографи-рую" свои книги. И это каждый раз радость: кто-то прочел, полюбил книгу, она "принесла пользу". И, пожалуй, во мне эта радость почти совсем без тщеславия, пишу "почти", потому что, наверное, оно где-нибудь и есть. Но первый порыв этой радости – чистый.

Первый день весны…

Понедельник, 22 марта 1982

Устал от телефонов, от суеты, от одиночества. "Покоя сердце просит". Но, может быть, и усталость эта – греховная, от лени, пустоты, постоянной капитуляции страстишкам.

Вчера Том передал мне переплетенный перевод на румынский язык моего "Водою и Духом". Удивительно!

Телефон – длинный – от о.Д.Г[убяка]. "Postmortem"2 синода.

1 Национальную картинную галерею (англ.}.

2 "После смерти" (лат.), аутопсия, вскрытие трупа.

Уютный ужин вчера у Анюши.

Телефон из Москвы: Л. перед отъездом на три дня в Петербург.

Вынос Креста, чудные, полные смысла службы.

И, last but not least, весна…

Среда, 24 марта 1982

Только что звонок от Л. из Москвы, после трехдневной поездки в Петербург. Полный восторг!

Ужин вчера у Н. До этого разговор с A.Z., еще раньше исповедь и разговор с Н.Н. У всех "трудности", все в какой-то депрессии или delusion1 . Как все-таки трудно живется людям в "мире сем". Сколько кругом одиночества, уныния, безрадостности.

Четверг, 25 марта 1982. Благовещение

Жду возвращения Л. со все большим нетерпением. В тягость мне не одиночество, а ее отсутствие, и тут огромная разница. Одиночество, то есть выключение из суматохи, человеческих "контактов", я очень люблю, и мне его не хватает. Сегодня, идя со службы из solarium2 , в котором мы служим, пока строится церковь, – в мой кабинет, я был остановлен шесть-семь раз, и это на протяжении пятнадцати шагов. А вот отсутствие Л. – это "изъян", это ненормальность, ущерб жизни.

Вчера вечером Лариса Волохонская со своим новым мужем – очень симпатичным и красивым. Поэт. Говорили о Бродском, Набокове, Одене – обо всем том, о чем в семинарии никогда не говорят. Как все сильнее я чувствую, что богословие без культуры – фактически невозможно и даже при формальной "правильности" звучит иначе, не так, как нужно…

Воскресенье, 28 марта 1982

С Аней и [ее сыном] Джонни убрали и пропылесосили дом к возвращению Л. Яркий, холодный день.

Ваня Ткачук прислал мне "кассеты" с голосами Толстого, Блока, Пастернака и т.д. У Толстого – высокий тенор! (Я это знал, но все равно удивляет…) Блок читает свой "Синий плащ". Хотя и неважно слышно, но, слушая, понял Вейдле, который говорил, что никто не читал свои стихи так, как читал свои Блок. Пастернак: "В больнице", но ужасный "советский" акцент, или, может быть, советский только для нас.

Грех – только – в отрыве от Бога, в измене Христу. Эту измену Иоанн Богослов называет "похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской"3 . И, Боже мой, до чего это точно и исчерпывающе… "Светлое око" – око без похоти. Вообще вся тема зрения в христианстве.

1 заблуждении, мании (англ.).

2 солярия (англ.).

3 1Ин.2:16.

Понедельник, 29 марта 1982

Волнуемся о Л. и Маше, которые никак не могут улететь из Парижа: не то забастовка, не то mechanical troubles1 . Страшно подумать, как они устали сидеть на [аэродроме] Charles de Gaulle…

Пятница, 2 апреля 1982

"Малодушие и буря"… Увы, я не могу иначе назвать состояние моей души, когда я думаю о нашей Церкви, о "делах", но также и о семинарии. Христа убила и Христа убивает религия . Религия же – это тот "орган" в нас, который, как это ни странно, одновременно бесконечно усиливает и скрывает от нас наши самые глубокие страсти и грехи: гордыню, фарисейство, самодовольство, самолюбование и т.д. Религия есть постоянное наше самооправдание перед Богом, замазывание для самих себя наших грехов и искушений.

Том рассказал мне, что произошло с Williams, протестантом, который принял Православие и был дьяконом в Тулсе (Оклахома), где я его и встретил года два-три тому назад. Оказывается, с тех пор он бросил свою жену и детей и живет в каком-то карловацком "скиту" и пишет в их журнальчиках рецензии на, скажем, Каллиста Уэра с обвинениями его в недостаточном "православии". И я спрашиваю себя: почему, как это могло случиться? Почему чем больше он соприкасался с Православием, тем сильнее его тянуло к этому темному, страшному "фанатизму", к обличениям и проклятиям? И если бы он был один… Реакция на "минимализм" Церкви, приходов и т.д.? Да, наверное, так. Но все-таки кто же мешает им да и каждому из нас внутри этой "минималистической" Церкви жить светом и радостью веры во Христа? В том-то и все дело, что в какой-то момент они начинают ненавидеть именно свет и радость этой веры, и это-то и страшно…

Ну, хорошо, мы живем в страшном мире. Но ведь не страшнее же он, чем тогда, когда распинал он Христа? Что можно прибавить к этому ужасу, к этой "страшности"? И не для того ли отдал Христос Себя на распятие, чтобы могли мы ходить в обновленной жизни? Жизни, а не религии – от страха, законничества, власти которой "свободи нас Спасова смерть". Что делали они в промежутках между "исполнениями" Церкви – за трапезой Христовой, в Его Царстве? Жили , каждый – той жизнью и теми devoirs d'etat, которые дал каждому человеку Бог. Да, скажет какой-нибудь Williams, но Христос сказал, что если мы хотим быть совершенными, то мы должны бросить все и следовать за Ним. И вот я бросаю мою семью и следую за Ним… На это хочется ответить: pas si simple!2 Ибо что значит – следовать за Ним? Значит ли это, как теперь многие думают, становиться священником, монахом, богословом? Означает ли это, иными словами, какую-то "институционную" перемену? Думаю, что значит это – в контексте всего Евангелия – как раз обратное. Ибо Тот, за Кем мы следуем, не уходит , а приходит . И приходит, чтобы мы имели жизнь, и жизнь с избытком… То, что – для следования за Христом – нужно "бро-

1 технические неполадки (англ.).

2 не так все просто! (фр.).

сить", Христос отождествляет с имуществом и семьей. И действительно, в падшем мире это те две тяжести, которые мешают человеку, связывают его, являются препятствиями следованию за Христом. Ибо они стали "идолами". Но потому-то и говорит Христос о них, что именно в извращении двух этих основных "координат" жизни раскрывается вся глубина падения человека и мира, отпадения их от Бога. Ибо в том-то и все дело, что и имущество , и семья – от Бога. При сотворении мира Бог дает его во владение человеку ("яко царя твари…"), [делает] его – человека – имуществом. И при сотворении человека создает Бог жену , ибо нехорошо быть человеку одному. Но тогда в том и состоит падение (первородный грех), что мир как "имущество" захотел человек для себя , а не для Бога, для жизни в Нем, и жену сделал объектом любви , оторванной от любви Божией, опять "для себя". Но вот Сам Христос отдает, бросает жизнь – но для того, чтобы воскресить ее, освободить от смерти, чтобы перестала она быть сама источником смерти, чтобы она, жизнь, воцарилась и была "поглощена смерть победой". Значит ли это, что Он зовет нас к самоубийству? "Бросить" мир, раздать "имущество", "оставить" семью – все это значит тогда не отождествление их со злом, которое нужно "отбросить", а значит освобождение и преображение их в то, чем и для чего создал их Бог. Как "раздающий" свое имение по-настоящему богатеет, ибо снова мир – раздаваемый, отдаваемый – делает Божьим, так и "оставление" семьи есть ее воскресение, очищение, преображение, а не "уничтожение". Ибо как могла бы Церковь совершать таинство брака, если бы брак был "злом"? Но брак потому и таинство, что в нем совершается отдача его Богу, Христу, Духу Святому… Тут все свети, как и в призыве Христа – раздай, оставь… Все положительно , все свет – а не тьма и разрушение.