Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

— Ну да ладно, — добавил он более приветливо. — Мы с тобой, брат, давненько не виделись. Может, пересидим где-нибудь поблизости дождь, пропустим по чарке?

Вдвоем они зашагали по главной улице квартала Мита. Всюду так и кишели зеваки, ходившие посмотреть на ронинов или на место побоища. Спасаясь от дождя, люди торопились укрыться в чайных и корчмах, подманивавших посетителей подвесными красными фонарями у входа. Дзиндзюро свернул в проулок и пошел задворками, стараясь держаться подальше от толпы.

На дороге все еще полно было луж. Растаявший снег, смешавшись с дождем, превратился в грязную кашу, которая хлюпала под ногами. По ручке зонтика стекали просочившиеся холодные капли. Отчего-то и на душе у Дзиндзюро стало мрачно. Какое-то безотчетное недовольство так и рвалось наружу. Они шагали молча, и Кинсукэ нутром чувствовал, как в нем закипает глухое раздражение, переходящее в бессознательную враждебность к спутнику.

«Злится, небось! — думал про себя Кинсукэ. — Да чего уж там злиться! Герои они и есть герои. Вон и доказательство тому — хоть на дворе дождь, а сколько народу привалило на них поглядеть! Да тут ни одного такого не найдется, чтобы этих ронинов не хвалил. А меня, конечно, использовали. Ввязался в это дело себе на беду… Зачем-то в Киото отправился за ними шпионить… Хорошо еще, ничего не вышло, не успел им навредить. И зачем только я в это впутался?! Эх, даже вино пить неохота!»

Кинсукэ догадывался, какие чувства должен сейчас испытывать Дзиндзюро. Неудивительно, что он и сам был не в своей тарелке, насмотревшись на ронинов и покрутившись в толпе, которая на все лады расхваливала героев. Конечно, в любую эпоху намного больше таких людей, что избавляются от собственного мнения, поддерживают тех, на чьей стороне сила, подлаживают под них свой образ мыслей и шумно выражают свое одобрение, чем тех, кто отстаивает свои собственные идеи и взгляды. Причем для тех, кто шумно выражает одобрение, не столь важно, принесет ли им это пользу или нет.

Дзиндзюро теперь отчетливо все сознавал, но понимание сути дела не могло в этот вечер развеять его хандры. Что ж, ронинам сопутствовал успех. И то, что Хаято близко сошелся с Осэн, тоже дело обыкновенное. Тем не менее, все понимая, Дзиндзюро испытывал какое-то неприятное чувство, будто его в чем-то обманули и предали. Перед его мысленным взором возник образ Хаято, с которым они виделись нынче днем.

Дзиндзюро отправился повидаться с Хаято, как у них было заведено, в один домишко на задворках храма возле кладбища. Может быть, оттого, что вокруг было много деревьев, повсюду возле дома еще лежал снег. Внутри было темно и сумрачно. Решив, что, может быть, в доме никого нет, Дзиндзюро громко окликнул напарника, и тот вскоре показался в глубине комнаты. Выбрав на веранде местечко, куда падали лучи солнца, гость присел, стараясь держаться подальше от падающих со стрех капель.

— Ну и мрачная же у тебя берлога! — сказал Дзиндзюро, который, прежде чем завести разговор о ронинах из Ако и высказать кое-какие серьезные соображения на этот счет, для начала просто отметил первое, что ему бросилось в глаза. Хаято на это замечание ничего не возразил, но и согласия не высказал, а только слегка скривил губы в улыбке. Сочтя, что его необычная бледность имеет прямое отношение к жизни в этом сумрачном доме, Дзиндзюро по-дружески посоветовал:

— Надо бы вам, сударь, куда-нибудь переехать, что ли.

Хаято усмехнулся, словно желая сказать тем самым, что везде все одинаково.

— Да нет же! — до странности вдруг разгорячился Дзиндзюро. — Я, например, нипочем не стал бы жить в доме, если в нем мало света и воздуха. От этого настроение ухудшается, чувствуешь себя скверно. Чего доброго, и болезнь какая-нибудь пристанет, которую вовсе не ждешь. Надо, чтобы дом подходил человеку. Всегда надо учитывать, где дом стоит, кто в нем раньше жил и все такое!..

— Да нет, начальник, — возразил Хаято, — просто у каждого свои представления о вещах…

Почему-то этот короткий разговор вдруг отчетливо всплыл у Дзиндзюро в памяти.

— Пожалуй, здесь будет неплохо, а, Кинсукэ? — сказал Дзиндзюро, остановившись у маленькой харчевни на набережной неподалеку от квартала Саннай, и складывая зонтик.

Нырнув под занавеску-норэн, они зашли в прихожую.

— А все ж таки… Все ж таки они м-молодцы! — вещал кто-то под хмельком.

Этот пьяный возглас был первым, что они услышали в харчевне. Какой-то мужичок, потягивая из чарки сакэ, сидел на приступке и разглагольствовал, обращаясь к сидевшему за низенькой конторкой плешивому собеседнику. Дзиндзюро холодно взглянул на оратора, смекнув про себя, что этот тип — осведомитель из сыскных и не прочь выпить на дармовщину. Отдав служанке зонт, он бросил:

— Смотри, согрей сакэ хорошенько!

Они поднялись на второй этаж.

— Куда ни пойдешь, везде норовят надуть, — усмехнулся Дзиндзюро.

Кинсукэ только сделал вид, что улыбнулся в ответ.

«И этот сердится», — подумал про себя Дзиндзюро, зажигая трубку от табачного прибора на подносе. Снова ему вспомнилось лицо Хаято.

— Да, все-таки, значит, они своего добились? — только и заметил Хаято без особого интереса, услышав рассказ о мести ронинов.

Он, как и Кинсукэ, слепо следуя за настроением толпы, весь как-то разом изменился и превратился в собственную противоположность. В нем даже не осталось запала, чтобы немножко похвалить за доблесть вчерашних врагов… Выпуская из носа струйки дыма, Дзиндзюро с горечью повторял про себя слова Хаято: «Просто у каждого свои представления о вещах».

— Чего насупился?! — обратился он к Кинсукэ. — Давай хоть здесь выпьем с тобой, чтобы было в радость! Держи-ка чарку!

— Ладно, — буркнул Кинсукэ, который, приняв чарку сакэ, все равно не мог справиться с хандрой, которая была как бы смутным откликом на его безотчетное недовольство собеседником.

Как ни странно, это чувство в нем вызывала так хорошо знакомая физиономия Дзиндзюро. Конечно, обоим следовало только радоваться встрече после всех их долгих совместных скитаний в Ако и Киото, из которых они вышли невредимыми, но человеческие чувства не всегда подчиняются логике. Вот и сейчас Дзиндзюро явственно ощущал, как давит на плечи бремя унылого одиночества.

— Ну, брат, напьемся сегодня! — со смехом воскликнул он.

За окном журчала река Фурукава. Взбухший от дождя бурный поток плескал о каменистый береговой откос. Внизу, на первом этаже, охмелевшие гуляки заходились дурацким громким хохотом. От этого хохота у Кинсукэ вдруг сверкнула перед глазами ослепительная вспышка — и он, вздрогнув, словно очнулся от сна.

Дзиндзюро, ничего не заметив, предложил Кинсукэ еще чарку с усмешкой обронив:

— Расскажи, что ли, как там образовался этот роман у Хаято и Осэн.

Ронины шли сквозь дождливый сумрак. Карательный отряд Уэсуги все не появлялся, но, по их расчетам, непременно должен был появиться рано или поздно. Кураноскэ видел, что на улицах, кроме досужих зевак, там и сям мелькают рядовые мэцукэ из сыскного приказа, как видно, в ожидании возможных беспорядков, а у воротах подворий даймё по пути их следования с вывешенными на шестах дополнительными фонарями на всякий случай выставлены усиленные караулы. Вероятно, владельцы усадеб получили заранее какие-то предупреждения, и теперь старались застраховаться от неожиданностей. Во всех этих действиях чувствовалась симпатия к ронинам. Кураноскэ, который как раз надеялся на такую неожиданность в лице карателей Уэсуги, только горько улыбнулся. Впрочем он уже настроился на деловой лад.

Когда отряд ронинов приблизился к кварталу Нисикубо, где находилась усадьба начальника Охранного ведомства омэцукэ Сэнгоку, затянутое пеленой дождя черное небо в том направлении было озарено багровыми отсветами. Слышалось ржание коней. Повсюду мелькали большие и маленькие фонари. Все прилегающие к усадьбе улицы были запружены войсками четырех князей, которые прислали свои конвои для сопровождения ронинов. Улица, по которой шла колонна, была ярко освещена фонарями на шестах и фонариками в руках всадников с гербами четырех кланов на бумажных абажурах. Толпа расступалась, давая ронинам дорогу. Стоя под дождем, зеваки молча созерцали шествие.

Наконец они прибыли к воротам усадьбы Сэнгоку. По приказу Кураноскэ старики и раненые тоже вылезли из своих паланкинов и присоединились к колонне. Оружие составили около ворот. Кураноскэ, сняв шлем, почтительно приветствовал вышедших навстречу самураев из усадьбы Сэнгоку, доложив, что отряд ронинов по повелению его светлости прибыл в полном составе.

В усадьбе готовились к распределению ронинов по кланам. Им объявили, что во двор следует заходить по одному после того, как будет названо имя. Обращались к ним вежливо, но, учитывая специфику ситуации, в приветствиях со стороны самураев чувствовалась затаенная горечь.