станкам пошел слух: начальник красного отряда, который едет с юга, ласковый добрый человек, не только никому из бедняков не делает зла, а, наоборот, наказывает их обидчиков, во все вникает, как отец. На ямских станках он подолгу беседует со стариками о житье-бытье. И навстречу отряду выходили все жители деревень, принимали красноармейцев как дорогих гостей.
В Нохтуйск отряд прибыл утром. Каландарашвили думал, что здесь будет оказано сопротивление отряду. Но село встретило красноармейцев настороженной тишиной. Командующий приказал выставить усиленный патруль, а сам зашел в ямскую избу.
— Где же твои бандиты? — спросил он у Семенчика.
— Убежали, должно быть.
— Далеко не убегут.
В избу вошел старый якут в ветхой шубейке с чужого плеча, истоптанных торбасах.
Каландарашвили пригласил старика пить чай.
— Как живешь, дед? — наливая ему в кружку кипяток, спросил командующий.
Семенчик перевел вопрос.
Старик ответил, что живет худо. По дороге пала лошадь, и он вынужден добираться до дому пешком.
— Отчего сдохла твоя лошадь?
— Оказалось, от голода. Поехал раздобыть для нее корма. Но разве у богачей разживешься чем-нибудь без пушнины или золота? А денег никто не берет. Ездил, ездил, пока животное не свалилось, да так и не поднялось.
— Откуда ты, дед?
Старик ответил, что из Никольска.
— Скажи, Семенчик, что я дам ему лошадь. Одной меньше будет в отряде. И сена дадим. Скажи, хорошую лошадь дадим. Пусть сам выберет.
Когда Семенчик перевал старику слова командующего, дед часто заморгал подслеповатыми главами, дуя в блюдце.
— У меня нечем заплатить, — перевел Семенчик ответ старика.
— Объясни ему, что и лошадь, и сено Советская власть дает безвозмездно.
Но старику не так просто было втолковать все это. Такое даже во сне не приснится! Из ума надо выжить, чтобы взять и за здорово живешь отдать незнакомцу лошадь! Уж не подшучивают ли над ним?
Что-то долго и горячо Семенчик объяснял старику. Похоже, что тот наконец понял все и не на шутку растрогался. Даже прослезился. Прижал к груди большие костлявые руки и, глядя на командующего, быстро заговорил.
— Спасибо тебе великое, красный тойон, — переводил Саменчик. — Ты вроде всемогущего бога, только еще добрее и ласковее его.
Узнав, что старик сегодня был в Маче, Семенчик спросил:
— Бандитов в селе нет?
Старик ответил, что не знает, ушли из Мачи те, которые убили мать комиссара, или остались. Но женщину они убили. Это точно. Сын убежал, так они на матери отыгрались.
Командующий видел, как Семенчик побледнел.
— Чем он тебя так расстроил? — спросил Каландарашвили.
— Мама…
— Возьми себя в руки. Может, это только слухи. Проверить надо.
…Мачу оцепили. В деревне стоял собачий лай. На улице — ни души. Каландарашвили и Семен Владимиров в сопровождении взвода красноармейцев поскакали к шараповскому дому. Во двор вышла испуганная батрачка.
— Позови хозяина! — крикнул от ворот Нестор Александрович.
— Нету его, — нараспев ответила батрачка. — Утром куда-то уехал.
— А не обманываешь? Смотри, найдем…
— Нету, нету. Убежал от красных, — уточнила батрачка. — Урядник со старостой тоже убежали. Прямо с ружьями.
— Не знаешь, что с моей матерью? — спросил Семенчик.
Похоже было, что батрачка только сейчас узнала его.
— Комиссар!.. Приехали!.. Вашу маму нынче утром, говорят, убил Яковлев. Прямо дома…
Семенчик повернул коня и поскакал к юрте у оврага. Каландарашвили последовал за ним. У ворот они спешились, кинулись к дверям.
Майя лежала у печки на спине. На лбу чернела запекшаяся кровь.
— Мама!.. — с воплем вырвалось у Семенчика. Он упал перед ней на колени, наклонился, схватил за холодные руки. — Мама…
Неслышно вошла Настя.
— Сеня… — И увидя, как у Семенчика вздрагивает спина, заплакала.
Семенчик, обняв мать, рыдал…
Кадандарашвили подошел к нему, провел рукой по голове:
— Сеня, к тебе пришли. Слышишь, комиссар?..
Семенчик поднял мокрое от слез лицо, увидел Настю.
— Сеня… — произнесла она, не переставая всхлипывать.
— За что он ее? — с дрожью в голосе спросил Семенчик. — Что она ему сделала?..
— Успокойте комиссара. — Каландарашвили соединил их руки. — А я распоряжусь насчет похорон. — И он вышел.
Настя спрятала лицо у Семенчика на груди.
Хоронило Майю все село. Впереди процессии, чеканя шаг, шел красноармейский отряд. Гроб, обитый красным кумачом, несли командиры. Сам командующий держал под руку Семенчика, бледного, осунувшегося.
Когда на берегу Лены, недалеко от причала, был насыпан одинокий холмик, над притихшей толпой прогремели залпы салюта. Отряд отдавал последние почести матери комиссара…
В тот же день Каландарашвили увел отряд в Нохтуйск.
IV
Как же случилось, что перед самым приходом красноармейского отряда Майя погибла от руки вислогубого Федорки?
Несколько дней она не жила дома, скрывалась у знакомых. А в то утро пришла домой, хотела постирать и приготовить белье Семенчику. Она растопила камелек, поставила воду. Вдруг заявляется Федорка. Вошел как ни в чем не бывало, развалился на стуле.
— Ну, где пряталась? Искал тебя, искал…
— Делать больше нечего было?
— Что-нибудь слышала об одноглазом разбойнике? — вдруг спросил вислогубый.
— Ну, слышала.
— То был твой Федор.
— Ты что мелешь? Мой Федор не кривой и не разбойник. Чтоб у тебя язык отсох!..
— Да ты слушай, что тебе говорят: твой Федор разбойничал в Бодайбо. А в Якутске я сам его видел. В милицейской форме… Нос к носу столкнулись.
— Врешь все. Не верю ни слову. — Майя отвечала спокойно. Удивительное дело, она ни капельки не боялась вислогубого. Только неприятно было, что он сидит рядом, распространяя запах водочного перегара.
— Почему не хочешь выходить за меня? — спросил он, покачиваясь на стуле.
— Потому, что ты мне противен. — Майя стала выжимать рубашку Семенчика.
— Стерпится — слюбится! — Федорка хихикнул.
— У меня взрослый сын, дурная ты голова. Я скоро бабушкой стану.
— А я — дедушкой. Все прощу твоему сыну, как перед богом говорю. Буду нянчить его детей…
— Но он-то тебе не простит!
— Ты что, пугаешь? — Вислогубый переложил наган из одного кармана в другой. — Знаешь, кем я буду в нашем правительстве? Начальником всей полиции! Под землей найду твое отродье. А если обвенчаешься со мной, его никто не посмеет обидеть.
Майя хотела выйти во двор развесить белье. Федорка загородил двери.
— Одевайся. Поедем в церковь венчаться. И сегодня же увезу тебя.
— Уйди с дороги… Закричу!..
— Никто не услышит. Ну, — вислогубый вынул наган, — считаю до трех.
Майя попятилась, забилась в угол. Вислогубому доставляло удовольствие видеть ее испуганной, беспомощной. Он прицелился ей в лоб.
— Раз. Обвенчаешься сегодня со мной или нет?.. Два…
— Нет!..
Федорка опустил наган:
— Ну, тогда роди от мене. Только не кусаться и не царапаться. Ну, раздевайся! Ты что стоишь?.. Раз… до трех… Два… —