сказал им это. Но они всё равно притащили его сюда, а теперь хотят наподдать ему за то, что он не смог с этим справиться?
— Никто не винит тебя, брат, — сказал Даледжем тише. — Я всего лишь спрашиваю. Неужели ты не хочешь этого признавать? Ты зафиксировался.
Ревик покачал головой, но не в знак отрицания.
Даледжем всё равно слегка нахмурился, оглядывая тело Ревика и снова проводя, должно быть, беглый осмотр его света.
— Ты не зафиксировался? — переспросил Даледжем.
Ревик выдохнул, чувствуя, как гнев в его свете усиливается, даже когда он заставил свой кулак разжаться, чтобы пальцы выпустили его собственную рубашку. Уставившись вниз, на то место, где пот с ладони пропитал ткань спереди, оставляя странный узор из-за силы его хватки, он почувствовал, как стыд всё глубже скручивает его нутро, но заставил себя заговорить.
— Честно говоря, я не знаю, — сказал он. — Я не знаю, что это такое.
— Ты раньше фиксировался на ком-то?
Ревик поднял голову. Он прикусил язык, достаточно сильно, чтобы причинить боль.
— Да.
— Когда?
— На моей жене, — сказал он, снова отводя взгляд. — Во время войны.
Он снова заскользил глазами по земле и папоротникам, но остановился, когда у него закружилась голова. Когда его глаза вновь нашли Даледжема, другой видящий только кивнул.
— Это отличается? — подтолкнул он.
Ревик кивнул.
— Да.
— Каким образом?
Ревик выдохнул, позволив своему раздражению отразиться в голосе.
— Я не знаю. Я, бл*дь, не знаю. Это касается скорее света. На этот раз всё ещё хуже. Хуже, чем было, когда я впервые встретил Кали во Вьетнаме. Раньше я так не реагировал, — он уставился на землю и невесело усмехнулся. — Чёрт. Я не делал этого раньше. Я просто хотел её.
— Секса, имеешь в виду?
Ревик свирепо уставился на него.
— Да, секса. Я чуть не изнасиловал её. Я сказал ей, чтобы она уезжала из Сайгона, или я изнасилую её. Это была не пустая угроза.
Даледжем и глазом не моргнул, услышав эту новость.
— Ты бы всё равно изнасиловал её сейчас? — нейтрально произнёс он. — Даже учитывая, что она беременна?
При этой мысли Ревик испытал нечто сродни ужасу.
Он отпрянул, и физически, и своим светом. Вместе с этим пришла тошнота, чувство, которое не имело ничего общего с болью разделения, а скорее с отвращением. Это не было осознанной мыслью, но когда он поднял взгляд, то увидел облегчение в глазах другого мужчины.
— Что ж, это хорошо, — сказал Даледжем, выдохнув. Он откинулся на пятки, так что оказался сидящим более или менее на коленях в грязи и папоротнике. — Так что же только что произошло?
Ревик огляделся по сторонам.
Сделав это, он понял, что не только Даледжем спрашивал об этом.
Он чувствовал остальных членов отряда Адипана, с которыми путешествовал последние два дня. Он сильнее всего ощущал свет Балидора, но улавливал там и других. Он чувствовал на себе их взгляды, их aleimi.
Он чувствовал, как они взвешивают его, пытаясь решить, могут ли доверять ему. Пытаясь решить, должен ли он, в конце концов, находиться с ними в этом деле, независимо от того, что сказала Кали или что она позвала его лично.
— Кали думала, что я реагирую не на неё, — выпалил Ревик.
Он сказал это, не подумав, не решив, хочет ли он сообщать им и это тоже. И всё же было слишком поздно притворяться, что с ним всё в порядке. Может быть, они даже сумеют помочь, если будут знать, чем это вызвано.
Сделав ещё один вдох, Ревик попытался открыть свой свет, показать им, хотя бы отчасти, о чём он говорит, что он вспоминает.
— …Я многое плохо помню, — признался он. — Вэш и Организация многое стёрли, когда я ушёл. Но я помню, как вернулся в лагерь в Сиртауне. Я помню, что произошло в Сайгоне до того, как я дезертировал.
— Так расскажи нам об этом, брат.
Ревик покачал головой, но опять-таки не в знак отрицания.
— Я уже сказал тебе. Я хотел её. Я сказал ей, чтобы она уезжала из Сайгона. Но потом грёбаные Териан и Рейвен забрали её после того, как я попытался её отпустить. Они связали её, и Галейт хотел, чтобы я убил её. Поэтому я дезертировал… и забрал с собой Кали. По крайней мере, временно. Я вёз с собой её почти всю дорогу до Пномпеня.
— Ты навредил ей?
Ревик покачал головой.
— Нет.
После того, как он заговорил, снова воцарилось молчание.
Ревик чувствовал, как Адипанские разведчики переговариваются в пространстве Барьера вокруг, но не мог разобрать ничего из того, что говорилось. Он лежал в грязи, наполовину опираясь на одну руку, чувствуя, как они смотрят на него, оценивая и обсуждая его свет. У него возникло ощущение, что, по крайней мере, некоторые из них беспокоились, что он неуравновешен — полудикое животное, которое может прийти в ярость, если они не посадят его на цепь ночью. Однако он не почувствовал никакой злонамеренности в их оценке.
Если уж на то пошло, это ощущалось абсолютно отстранённым.
Почти бесстрастным, на самом деле.
— На что, по мнению Кали, ты отреагировал? — спросил Даледжем далее. — Если не на неё?
Ревик почувствовал, как его челюсти напряглись ещё сильнее.
Он не встречался взглядом с Даледжемом, но почувствовал, как его грудь снова сдавило, на этот раз не столько от гнева или даже стыда, а скорее от почти непреодолимого желания уединения, от того, что он не хотел, чтобы они находились так близко к нему, не хотел, чтобы они что-то знали об этом.
— Брат, — мягко сказал Даледжем. — Мы должны знать. Само собой, ты это понимаешь?
Ревик задумался над его словами.
После очередной паузы он выдохнул, зная, что в его свете всё ещё кипит негодование.
Он также впервые почувствовал там настоящую непокорность, по крайней мере, с тех пор, как попытался выставить их из своей комнаты.
— Кали подумала, что я реагирую на её дочь, — произнёс Ревик холодным тоном. — Она думала, что это её дочь заставила меня зафиксироваться на ней. Тогда она не была беременна, но знала, что забеременеет. Она утверждала, что свет её дочери уже витал вокруг неё.
Ревик поднял взгляд.
Он знал, что сейчас в его глазах читался открытый вызов, если не откровенная угроза.
— Она казалась очень уверенной, что именно это было источником моего смятения. Она сказала, что мы с её дочерью знали друг друга. Что мы были… — его челюсти напряглись. — …связаны. В некотором роде.
Даледжем молча кивнул.
Тем не менее, Ревик заметил, как что-то дрогнуло в глазах другого мужчины,