О Лоте вспомнили тогда, когда Найвен все же стал столицей и его спутник тоже поднялся в статусе. До столицы было всего пять верст, и здесь останавливались караваны торговцев, жили служивые люди, которые из бедности или жадности не могли квартировать в столице.
Со временем они разбогатели захотели сделать из Лота отражение столицы — выложили улицы камнем, постарались выпрямить и распрямить то, что можно было назвать проспектами. Открывали театры, строили храмы. Льстиво называли свой город Второй Столицей. Только все было напрасно — труба все же оставалась пониже, да и дым — пожиже…
Дух этого города оставался сильней. Может, в этом были виноваты те же узкие и путаные улочки — полиция их не могла патрулировать их при всем своем желании, и вор на своих двоих легко уходит от конного патруля.
Да и люди здесь были мелочней, беспокойней и никакой снобизм не мог этого скрыть.
Наверное, гарь былых пожарищ въелась в кровь, стала сильней их и уже передавалась по наследству.
Казалось, такие города должны были бы рождать сверхлюдей — стремительных и безапелляционных. Но если это и происходило, то они быстро съезжали в Найвен, предпочитая быть столичными парвеню, нежели местечковыми аристократами.
Здесь великие мысли кипятятся заживо и развариваются на множество мелких.
Люди здесь были холодны — и грелись спиртным. Владельцы мануфактур жестко карали за пьянство в цехах, но за воротами сами же продавали дрянной самогон.
Этот город невозможно было любить, и нам надо было пройти мимо.
Но мы этого не сделали.
-
Кольдиган взял нас в Лот, вероятно, опасаясь дурной славы этого города. Несмотря на ученые речи Эршаля, он считал того детиной недалекой, оттого его и Морица послал в безопасный Найвен.
Конечно, это было преувеличением — на улицах Лота никто никому посреди дня все же горло не резал, кошелька не отнимал. Напротив, на наше оружие смотрели косо, и все больше со спины. В глаза не глядел никто, пьянчужки на летних верандах, стоило нам подойти, начинали сосредоточенно рассматривать содержимое своих кружек.
Но на нас все же обращали внимание, и достаточно было нам приклеить куда-то объявление о спектакле, тут же собирались люди, неграмотные искали знакомые буквы, грамотные читали:
— Спектакль… — разочаровано бурчали в задних рядах. — А мы думали имперский сыск кого-то шукает…
Афиши клеили в людных местах — возле базарчиков, шумных кабаков. В городе были доски и тумбы, специально предназначенные для таких целей.
Пока Кольдиган возился с клеем, Ади успевал прочесть чужие:
— Смотри, чего пишут, — толкнул он меня под локоть.
Мы прочли объявление, на которое указал Ади. В нем значилось: «Из дома по улице Садовой сбежала гадюка. Нашедшему просьба вернуть за вознаграждение. Страдают дети.»
— Ничего не понимаю, — признался я. — Какая на хрен гадюка, какие дети?..
— Вероятно, гадюкины, — Ади вырвал из-за уха Кольдигана карандаш. — Дай сюда!!!
Ади зачеркнул «убежала» и сверху написал «уползла», а снизу дописал: «Нашедшему — вечная память!!!»
Рядышком висел лист, с которого дожди смыли почти все написанное — остались лишь сиреневые разводы. Ади хохотнул и написал: «Объявление». Задумался и продолжил с новой строки: «Объявлю войну. Недорого. Торг уместен».
Израсходовав все афиши, вернулись к труппе.
Там уже во всю готовились к вечернему спектаклю. Фургоны развернули в коробочку, образовав вроде зала под открытым небом, на двух телегах ставили сцену.
За работой актеры, может быть в последний раз перед спектаклем, повторяли свои роли. Со стороны это выглядело как безумие.
В подготовке к спектаклю принял участие и Эршаль. Он помогал ставить сцену, один таскал огромные декорациями. Когда ставили помост, одна балка сошла с направляющей, пятеро мужчин отскочило, но тролль поймал ее, поднял и завел на место.
Видя это, к нему подошел владелец цирка.
— Скажите, молодой человек… — тролль был лет на восемьсот его старше, но выглядел на тридцать полновесных человеческих года. — А Вы никогда не думали работать в цирке?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не-а… А что там делать?
— Ну подымать пудовые гири, рвать цепи… Цепи мы, конечно, подпилим, но надо и зрителя испугать…
— Пугать, рвать, подымать, — пробормотал Эршаль, — Не-а, не хочу…
— А отчего?
— Это слишком просто.
Тролль сходил на представление в цирк, но остался в смутных чувствах. Ввиду присутствия Эршаля в зрителях, штатного силача на сцену не выпустили. Фокусники его тоже не особо удивили — насколько я понял, Эршаль владел магией, но предпочитал держать свое умение про запас. Но были вещи, которые его просто возмутили:
— Ты представляешь, — шипел он. — Гномы сбрили бороды и пошли работать в цирк уродцами!
— Да не гномы то, — успокаивал я. — Среди людей тоже есть люди маленького роста.
Солнце начало последнюю треть своего пути…
-
«…
Подлец, чей вид внушает страх
падет пред вашими глазами,
но так ли был он виноват –
чтоб умирать?..
Не знаем мы — решайте сами.
Любовь и жизнь, рожденье, смерть –
Вот персонажи этой пьесы
Покажем судьбы мы людей
И их земные интересы
Актеры проживут сполна
Чужие жизни или роли
Сюжет непрост мораль — вольна…
Уж не пора начать ли что ли?..
Актеры на местах давно
Завеса лишь скрывает тень их
От зрителя не надо ничего
Вниманье, тишь, немного денег…
«
Спектакль играли вечером, когда солнце еще не зашло, но уже скрылось за навесом и декорациями и не било в глаза зрителей. Дело шло к осени, солнце пробегало свой путь все быстрей, и доигрывать пришлось при свечах.
Театр был бедным. Скажем, когда играли сцену в аптеке, вместо полок с лекарствами висело два куска картона, на которых были нарисованы пробирки, мешочки и неизменный человеческий череп.
В аптеку вошел лирический герой Морица, он несчастен в любви, и по древней традиции собирается наложить на себя руки:
— «…
В петеле не обретешь покой:
С петлей и смерть придет петляя
Ты всех в округе рассмешишь
Как шут ногами мотыля
Ты от удушья изойдешь
Или умрешь ветры пуская…
Ножами резать кожу — блажь…
Я не люблю, коль смерть кровава
Я для себя давно решил –
Мое спасение — отрава…
Я слышал, будто тут дают
Смерть, настояв ее на травах…
Смерть вкуса яблонь, что цвели…
Иль персика…. Должно — занятно…
«
Аптекаря, равно как и дюжину мелких ролей играл Кольдиган. Он входил на сцену и обращался к посетителю:
«…
Ну надо же! Ко мне зашли!
Хоть пустячок — а все ж приятно!
Мне с этим городом беда
Здесь спроса нет, здесь все здоровы!
Я даром провожу года
Ну а ко мне зашли чего вы?
Больны?..
«
Самоубийца отвечал: Здоров!..
Но я хочу исправить это
Вы не могли б продать болезнь
Чтоб умер я, чтоб стало мне
Последним это лето…
Аптекарь: Вам яду?..
Самоубийца: Да…
Аптекарь: Хороший есть…
Отмерить Вам какого?
Самоубийца: Мне б сильно только не страдать
А так — на вкус ваш, ваше слово…
Но старик-аптекарь мухлюет, выдав юноше вместо яда слабительное, и половину пьесы Мориц отвечал из-за сцены — якобы из нужника.
На спектакле Эршаль сидел, разинув рот до неприличия широко. Пожалуй, он был самым благодарным зрителем этого представления, смеялся он громче, чем допускали приличия, и, оттого — от души.
Пьеска была не то чтобы отвратительной, а вполне заурядной, подходящей для бродячего театра. Добро традиционно победило зло, злодей был умерщвлен, влюбленные сердца воссоединились.
Зрители, как водится, аплодировали стоя, но все больше из вежливости. Только тролль хлопал в ладоши в неподдельном восторге.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Понравилось?.. — спросил я, когда все разошлись.
— Очень! И слова такие красивые, и игра… Знаю, что это те же люди, с кем мы вчера пыль глотали, а все же не они…