Читать интересную книгу Бандитская губерния - Евгений Сухов

— Для кого состояние, а для кого и два состояния, — сдержанно заметил Иван Федорович, едва ворочая языком. Настойка оказалась столь крепкой, что мало уступала по производимому эффекту водке или коньяку.

— А для кого — два? — пьяно спросил Песков.

— Что — два? — поднял мутный взор на рязанского судебного следователя московский судебный следователь по наиважнейшим делам.

— Это ты сказал — «два», — перешел на «ты» со старшим товарищем Песков.

— Ну, сказал, и что? — с некоторой долей агрессии спросил Иван Федорович.

— Ничего, — пожал плечами титулярный советник.

— Вот и молчи.

— А я и молчу…

Вечером, когда хмель прошел, всем было изрядно неловко…

Владимиру Игнатьевичу Кокошину — за то, что он, придя в чужой дом к чужим людям, напился до безобразия и уснул на хозяйской постели прямо в сапогах. Хотя ему-то, учитывая несчастие с матушкой, его недавнишнее состояние было как раз наиболее простительно.

Виталию Викторовичу Пескову было стыдно за то, что он напился во время исправления служебных обязанностей и нес всякую околесицу. И еще без разрешения перешел на «ты» с судебным следователем по наиважнейшим делам Департамента уголовных дел Московской Судебной палаты его высокоблагородием Иваном Федоровичем Воловцовым, будучи без малого на десять лет младше его.

Ивану Федоровичу Воловцову было весьма стыдно за то, что он, как старший по возрасту и чину, не смог контролировать ситуацию и довел ее до рядовой попойки. Впрочем, многое можно было свалить на тетку, вернее, на ее эту вишневую наливку, что и не преминул сделать московский отпускник. Строго посмотрев на Феодору Силантьевну, копошащуюся на кухне с ужином, он свел брови к переносице и изрек:

— Тетушка!

— Чево? — отозвалась она с кухни.

— Ты зачем нас всех напоила?

— И не собиралась, Ванюша, — ответила тетка. — Вы сами всю четверть почти за милую душу вылакали, силком вам наливку никто в рот не заливал…

— А зачем не предупредила, что наливка твоя такая крепкая? — продолжал своими вопросами оправдывать себя и других Воловцов.

— Вы что, дети малые? — Она вошла в комнату и обвела троих мужчин насмешливым взглядом. — Не чуяли, что не воду и не молоко пьете?

— Все равно, — еще более нахмурил брови Иван Федорович и замолчал. Потому что говорить было нечего.

— Ладно, мне в гостиницу пора, — заявил Кокошин. — К похоронам еще надо готовиться…

— И я пойду, — стараясь не встречаться с Воловцовым взглядом, сказал Песков. Выглядел он уже не таким франтом, как в начале их знакомства.

— У меня к вам один вопрос остался, уж простите великодушно, — задержал уже на пороге Кокошина Иван Федорович.

— Да, — обернулся к нему Владимир Игнатьевич. Все же вишневая настойка ему помогла: он не был уже белым как полотно и не выглядел настолько убитым горем, как несколько часов назад.

— Скажите, а номера процентных бумаг, что пропали вместе со шкатулкой и вашими часами в серебряном корпусе, ваша матушка разве нигде не записала? Насколько я знаю, многие женщины так делают…

— Верно! — Кокошин даже слегка улыбнулся, но как-то жалко, что ли. — Все номера процентных бумаг она переписала себе в ученическую тетрадь.

— А где лежала эта тетрадь, вы знаете? — быстро спросил Иван Федорович.

— Отчего же не знаю, знаю, — ответил Владимир Игнатьевич. — В ящике ее стола. Только вот не помню в каком.

— Большое спасибо, — поблагодарил его Воловцов и посмотрел на Пескова: — Стало быть, жду вас, Виталий Викторович, часиков эдак в девять или половине десятого у себя, после чего мы с вами отправимся на место преступления с целью розыска указанной тетради. Вернее, жду тебя, Виталий Викторович. Ведь мы уже перешли на «ты», верно?

— Иван Федорович… это все настойка виновата, поскольку она оказалась такой… И я никак не думал, что… — попытался оправдаться Песков, но Воловцов его остановил:

— Так мы перешли на «ты» или нет? — спросил он.

— Перешли, — не сразу ответил Песков.

— Хорошо. Значит, в девять, максимум в половине десятого ты у меня, так?

— Так, — ответил титулярный советник. — В девять, максимум в половине десятого — я у тебя…

Глава 7

Я знаю, кто убивец, или Ядовитыми не только бабы бывают

Воловцова разбудил громкий стук в дверь.

— Кого это черти несут в такую рань? — проворчала тетушка, глянув на настенные ходики, которые показывали только половину седьмого утра. Для визитов время и правда было слишком неподходящее.

— Мне бы племянника вашего повидать, Феодора Силантьевна, — услышал Воловцов мужской голос.

— Спит он еще, позже приходи… — ответила тетушка, оберегающая сон Ивана Федоровича. Вот ведь, в отпуске человек, а тут к нему всякие ходят, заботами своими грузят, а у него, чай, и своих хватает, а иначе не выпросил бы он отпуск и не уехал из суетной Москвы…

— Но мне оченно надобно, Феодора Силантьевна, — не уходил мужик. — По делу важному.

— А он в отпуске, — стояла насмерть тетка, — и делов никаких ни с кем не имеет…

— Как не имеет? — удивился мужик. — Вся округа говорит, что он следствие по убиению Марьи Степановны проводит. Специально ради этого дела из Москвы приехал…

— Вот ведь мелют языки слободские, — проворчала Феодора Силантьевна. — Специально из Москвы приехал, надо же… Ничего он не проводит, спит он. — Похоже, тетушка даже замахнулась чем-то на утреннего гостя, потому что теперь голос доносился уже не так слышно и как бы издалека:

— Тогда скажите, что без меня ему убивца старухи Кокошиной нипочем не сыскать…

— Кто там, тетушка? — Воловцов поднялся с постели и принялся быстро одеваться.

— Да это ко мне, — соврала Феодора Силантьевна, — сосед за солью приходил…

— А мне показалось, что он про какое-то «дело» говорил, — произнес Иван Федорович.

— Да какие у них дела, — опять проворчала тетушка. — Шастают ни свет ни заря, почем зря, людям только спать мешают…

Воловцов вышел во двор. Было морозно, ночью, очевидно, стояла минусовая температура, и остатки жухлой травы покрылись ранним инеем и смотрелись уже не столь печально. Воздух же был по-весеннему звонок, и казалось, если крикнуть громко, изо всех сил, то, верно, будет слышно и в самой Рязани…

Шагах в двадцати от дома какой-то мужик в потертой сермяге, неуклюжем треухе и стоптанных кирзовых сапогах подавал Ивану Федоровичу непонятные знаки.

Воловцов подошел поближе и кивнул ему головой: мол, чего тебе?

— Я знаю, кто убивец Марьи Степановны, — опасливо озираясь, вполголоса проговорил мужик.

— Да ты чо? — делано удивился Воловцов.

— Ага, — подтвердил тот кивком головы.

— И кто же? — подошел к нему ближе Иван Федорович.

— Дворник Ефимка, — ответил мужик.

— Я так и думал! — нарочито серьезно ответил ему Воловцов и нахмурил брови. — Теперь, наконец, все понятно. Благодарю вас за информацию. До свидания. — Он повернулся и пошел назад к дому.

— Да вы его не знаете! — уловил-таки мужик в голосе Воловцова недоверие и иронию. — А я — знаю. Он только прикидывается придурком, а на самом-то деле он — о-го-го!

— А откуда вы знаете, что Кокошину убили? — обернулся к мужику Иван Федорович.

— А как же иначе-то? — даже удивился мужик. — Не сама же она на себя руки наложила? Не таковская это была женчина.

— Простите, как вас зовут? — Воловцов повернулся и снова подошел к мужику, ибо долг службы не позволял просто так отмахиваться от любой информации, пусть даже и самой невероятной. А он — судебный следователь, хоть и в отпуске.

— Аверьяном меня кличут. Архиповы мы.

— А по батюшке?

— Касьянович, — ответил мужик.

— Вот что, Аверьян Касьянович, если у вас имеются какие-либо конкретные факты, указывающие на причастность дворника Ефимки к случившемуся… происшествию, вам надлежит пойти в околоточный участок и сообщить их господину околоточному надзирателю Петухову. Он запишет их, запротоколирует и приобщит к делу. А так голословно обвинять человека в убийстве — никому не дозволительно. Это преступление, попадающее под уголовную статью о клевете. И если дворник Ефимка вдруг возьмет да и подаст на вас в суд, то суд вполне может вынести вердикт, что вы повинны в огульном или злоумышленном очернении человека, и отправить вас месяцев на шесть, а то и восемь в арестантские роты, тьфу ты, в арестантское отделение отбывать этот срок. Вам что, сильно нужна судимость?

Мужик открыл было рот, но ничего не сказал. А потом повернулся и пошел прочь, бормоча что-то себе под нос…

— Что, выпроводил его? — встретила Феодора Силантьевна племянника. — И правильно сделал.

— А кто это был, тетушка? — так спросил Воловцов.

— Это Аверьян Архипов, — ответила Феодора Силантьевна и поморщилась: — Самый ядовитый мужик во всей слободе…