Читать интересную книгу Джимми Хиггинс - Эптон Синклер

А хуже всего было то, что Джимми не мог рассказать об этом Лиззи. Впервые за четыре года он не мог поделиться с ней своими переживаниями! Вернувшись домой, Джимми тихонько юркнул в постель — он чувствовал себя пристыженным, точно был в чем-то страшно виноват перед женой. Но в чем '— он и сам толком не понимал. Да и как он мог избежать всего этого? Разве он создал юную феминистку такой милой, прелестной, такой откровенной, удивительной? Разве он сотворил злого божка и приготовил яд для его стрел? Нет, тут была замешана какая-то неведомая, неумолимая сила, строящая козни против домашнего спокойствия. Может быть, капиталисты призвали ее себе на помощь, чтобы помешать поборнику социальной справедливости спокойно делать свое дело?

Джимми пытался по наивности скрыть от всех свои переживания, но ничего, конечно, не вышло: он никогда не умел ничего скрывать, а учиться этому было уже поздно. На ближайшем же собрании все женщины заявили, что они разочаровались в товарище Хиггинсе,— его считали

действительно преданным делу, а он оказался не лучше других: смазливое личико и благосклонная улыбка сразу вскружили ему голову. Вместо того чтобы заниматься делом, он, на потеху всей организации, бегает, как мальчишка, за этой несносной Бэскервилл, не спуская с нее влюбленных глаз. А жена сидит дома с тремя детьми и думает, что он тут старается на благо общего дела. По окончании собрания «несносная Бэскервилл вдруг приняла приглашение Геррити проводить ее домой, и на лице товарища Хиггинса изобразилась столь явная растерянность, что решительно все это заметили.

V

Хотя бы ради элементарных приличий следовало вмешаться в это дело — так по крайней мере думали некоторые женщины лисвиллской организации- И вот, не сговариваясь, сразу несколько посетительниц явились на следующий же День к Лиззи и посоветовали ей почаще ходить на собрания, чтобы познакомиться с некоторыми новыми, передовыми идеями феминизма. Джимми, придя вечером домой, застал жену в слезах, и тут же, конечно, разыгралась мучительнейшая сцена.

Элизабет Узер, или, как называл ее Джимми, Элиза Бетузер, не имела возможности познакомиться с новыми, передовыми идеями феминизма, и понятие о «свободных союзах» было почерпнуто ею совсем из другого мира, идеи которого были отнюдь не новыми и совсем не «передовыми». Лиззи придерживалась старинных понятий при оценке поведения Джимми. Она была оскорблена и убита горем. Он, оказывается, ничуть не отличается от других мужчин, а она-то считала его совсем не таким. Он презирает ее, он просто наплевал на нее — она ведь девка, он подобрал ее в доме терпимости!

Упреки ошеломили бедного Джимми. Чем он мог ее оскорбить? Ему и в голову не приходило, что она все так истолкует. Но теперь сомнений быть не могло: именно так она все это истолковала, и притом с горячностью, испугавшей Джимми. Вот уж не думал он, что можно пролить сразу столько слез и что широкое, добродушное лицо его верной подруги может быть таким жалким и несчастным. И ведь я знала, знала, что этим кончится! Зачем только я вышла за тебя замуж! Говорила же я тебе, сам знаешь, что говорила!

— Но, Лиззи, ты ошибаешься. Это совсем не то, что ты думаешь.

— Может, ты скажешь,— яростно закричала она, скрючив пальцы, словно желая его исцарапать,— что если бы ты не женился на женщине с улицы, ты мог бы таскаться за этой кудлатой девчонкой? Нет, если бы ты был женат на приличной женщине, ты знал бы, что можно, а что нельзя...

— Лиззи! — ужаснулся он.— Послушай же...Но где там!

— Все говорили, что я дура, а я взяла и вышла за тебя — ты клялся, что никогда, никогда не попрекнешь меня! А потом дети...

Лиззи махнула рукой, словно желая смести несчастных детей с лица земли, на которой они появились благодаря роковой ошибке. Джимми-младший, будучи уже достаточно взрослый, чтобы отдавать себе отчет в серьезности происходящего, был решительно против того, чтобы его смели с лица земли, и поднял неистовый рев. Малыши проснулись, и все трое затянули во всю мочь:

— Уу-уу-ууу!

Поистине страшная развязка романтической истории.

— Да это же ерунда!—Растерянный, ошалевший от крика, Джимми схватил оскорбленную супругу за руку.

— Что такое тебе наговорили? Я ничего не сделал, Лиззи! Один только раз проводил ее вечером домой.

Но Лиззи заявила, что этого вполне достаточно,— ей это известно по собственному опыту.

— Знаю я их, этих кудлатых! Зачем ей понадобилось идти ночью домой с женатым мужчиной? Да еще разговаривать о таких вещах...

— В этом нет ничего дурного, Лиззи, она просто старается помочь женам рабочих. Это называется... ограничением деторождения — она хочет научить женщин...

— Она хочет научить женщин! Так почему же она не разговаривает с женщинами? Почему она все время разговаривает с мужчинами, а? Вздумал рассказывать эти сказки мне, мне, с моим-то прошлым!

И Лиззи опять зарыдала — пуще прежнего.

VI

Джимми теперь убедился, что с лирической стороной жизни, как и с мученичеством, связана целая куча неприятностей, о которых романисты умалчивают. Ему было ужасно тяжело: он ведь глубоко уважал жену, мать своих малюток, и ни за что на свете не хотел бы причинить ей страдание. И со своей стороны она была права; в этом он не мог не сознаться — доводы ее били не в бровь, а в глаз.

— Приятно бы тебе было, если бы ты узнал, что я возвращалась домой с каким-нибудь мужчиной?

И Джимми должен был признаться себе, что это было бы ему очень даже неприятно.

Ему вспомнилось, как он встретился с Лиззи. Однажды он отправился с шумной ватагой приятелей в дом терпимости. Элизабет Узер, или Элиза Бетузер, провела его к себе в комнату, но, вместо того чтобы, как полагалось, развлекать его, вдруг расплакалась. С ней плохо обращались, и она чувствовала себя такой одинокой, такой несчастной! Джимми спросил, почему она не бросит эту жизнь. Она пробовала несколько раз, но не могла заработать себе на пропитание. И потом мастера и всякое начальство ни за что не оставят ее в покое — она такая видная, красивая. Так что не все ли равно, раз уж приходится путаться .с мужчинами.

Сидя у нее на кровати, Джимми рассказал ей кое-что о себе, а она ему — о себе: грустную историю своей жизни. В Америку ее привезли еще ребенком; отец ее погиб от какого-то несчастного случая, и матери пришлось содержать нескольких детей поденной работой. Ее детство прошло в трущобах нью-йоркского Ист-Сайда, и она не помнит такого времени, когда кто-нибудь не преследовал бы ее, не домогался. Распутные мальчишки научили ее разным штукам, а мужчины покупали ее за сласти или еду. И все-таки в ней всегда жило какое-то упорное стремление к порядочности. Несмотря на то что одета она была в лохмотья, она все-таки ходила в школу, а когда ей исполнилось тринадцать лет, нанялась по объявлению в няни. Рассказ об этом произвел на Джимми особенно грустное впечатление.

Лиззи пришлось служить в роскошной квартире с лифтом и швейцаром в подъезде. Такого великолепия Лиззи еще никогда не видела. Прямо как в раю. И она вовсю старалась угодить своей красавице хозяйке и прелестному ребенку. Но через два дня хозяйка нашла на ребенке паразита и немедленно осмотрела у Лиззи голову.

— Да ведь это только гниды! — сказала Лиззи. Она не представляла себе, как может их вообще не быть. Но красавица дама назвала ее дрянью и приказала ей собрать свои вещи и убираться вон.

Так никто и не научил Лиззи следить за собой, пока она не попала в публичный дом.

И когда Джимми вспомнил все это, он упал на колени перед женой, схватил ее руки и поклялся, что не сделал ничего плохого. Затем он подробно рассказал, что же плохого он все-таки сделал, поскольку это был наилучший способ убедить ее, что он не сделал ничего хуже. И он еще раз поклялся, что никогда-никогда не будет играть с купидоном, он сейчас же пойдет к товарищ Бэскервилл и скажет ей, что между ними все кончено.

Лиззи посмотрела на него сквозь слезы.

— Совсем тебе не надо идти к ней!

— А что же надо?

— Проста оставь ее в покое. Она сама поймет, что все кончено.

VII

Но если даже любовь и умерла, нельзя же бросить ее хладное тело и уйти прочь. Нет, обязательно возникнет непреодолимое желание похоронить ее со всеми почестями.

И вот, несмотря на все свои торжественные обещания, Джимми продолжал думать о товарищ Бэскервилл, о том, как он будет вести себя при встрече с ней, и о том, как хорошо и благородно он будет говорить. Джимми, конечно, постарается увидеться с ней наедине — нельзя же разговаривать о таких вещах, когда все эти ревнивые старые ведьмы пялят на тебя глаза. Он расскажет ей честно и откровенно всю правду — расскажет о том, какая Лиззи хорошая и достойная жена, и о том, как глубоко он осознал, в чем его долг по отношению к ней. И тут слезы заблестят на милых глазках товарищ Бэскервилл, и она ответит, что уважает его благородное чувство супружеского долга. Все, разумеется, кончено между ними, но ведь они останутся хорошими, верными друзьями на всю жизнь, навсегда! Шагая домой по Джефферсон-стрит, Джимми представлял себе, как он держит ее за руку, произнося эти трогательные слова: «На всю жизнь, навсегда!» Ему так не хотелось выпускать эту ручку, и он все еще мысленно держал ее в своих руках, как вдруг увидел... Красивая подвижная фигурка, быстрая походка, изящная шляпка с павлиньим пером, одетая немного набекрень. Он узнал ее за целый квартал — она шла ему навстречу, и сердце у него заколотилось так, словно готово было выскочить из грудной клетки, а все прекрасные речи мигом испарились из головы.