идея. — говорю я: — просто прекрасная идея.
— Чтобы эти двое вместе учились? — поднимает бровь Сандро: — вместе пили чай и держались за ручки в холодных коридорах женского общежития, согреваясь дыханием на пальчики?
— Нет. Стой, погоди. — в голове всплывает картинка как юная Ай Гуль и не менее юная Сашенька стоят в холодном коридоре напротив друг друга с покрасневшими щеками и согревают пальчики друг друга дыханием. Милота! Нет, стоп, не о том я. Картинка интересная, но в другое время.
— Хорошо. — признаю я: — это тоже неплохая мысль. Но я не об этом. Гуля!
— А?
— У меня есть идея! Давай Волконскую из тюрьмы вытащим! И натравим на демона! Шмяк и он в Сером Лабиринте! А там пусть Имперские Убийцы Демонов хоть полгода собираются.
— Что? Но… как?
— А мне сам Светлейший Князь отличную идею подкинул. Я вот сейчас думаю — и как я сам не додумался. Все-таки Казимир Владимирович — голова.
— А то. — кивает Сандро: — Светлейший Князь Голицын — это умнейший человек. И тактичный. И на Сашеньку глаз положил.
— Сандро!
— Старый развратник. Но обаятельный. Ни одна молоденькая дама без его внимания не останется. Но к Сашеньке и к Гуле он вдвойне обходителен. Вот кому можно позировать для картины «Афродита выходит из пены морской».
— Кабы Казимир Владимирович пригласил. — грустит Сашенька: — но у него жена строгая. Алевтина Никоновна мне потом голову откусит. Раз и все. И потом, он же скульптор.
— Точно! Для скульптуры «Афродита выходит из пены морской». — тут же соглашается Сандро и Александра — отводит взгляд в сторону. Краснеет. Прямо густо так. Неловко кашляет. Так, словно не смотря на строгую Алевтину Никоновну, все же успела попозировать Светлейшему Князю.
— А ну-ка, заткнулись все! — хлопает ладонью по столу Ай Гуль и все замолкают.
— Что ты там сказал насчет Волконской, братец? — спрашивает она у меня в наступившей тишине: — что можно ее из Петропавловки вытянуть? Что тебе Казимир Владимирович подсказал? А ну, выкладывай!
— Хорошо. — говорю я и неспешно отпиваю из чашечки. Хороший у кузины в доме кофе. Ароматный. Терпкий. Наслаждаюсь запахом и вкусом. Ставлю чашку на блюдце и отчетливо вижу, как у Ай Гуль дергается веко на левом глазу. Пожалуй, не стоит дразнить ее дольше, не ровен час сосулькой получить.
— Ладно, ладно. — поднимаю руки я: — на самом деле, все просто….
Глава 8
Глава 8
Липкий, удушающий страх мешал мыслить ясно. Сосущее чувство в животе, слабость пальцев, затрудненное дыхание — он отмечал все эти симптомы краем сознания и удивлялся сам себе. Все же было решено. Он готовился к этому годами, с того самого момента, как узнал, что его любимая Даша умерла. С того самого момента, как узнал — как именно умерла Даша. О, это лицемерие власть предержащих, конечно же на территории Империи не существует рабства, крепостное право отменено, и каждый человек имеет права. Каждый человек в первую очередь подданный Империи, а уже во вторую или третью очередь — дворянин, помещик, мещанин или крестьянин. Однако на самом деле никаких прав у крестьян из какой-нибудь Берестовки нет. И то, что произошло в лесу, принадлежащем помещику Трепову — не было тайной. Все знали, что именно произошло. Каждый в Берестовке знал. Отводили глаза, бормотали что-то про «Бог дал, Бог взял» и прочие благоглупости. Конечно, в результате у Трепова были неприятности, все же не средневековье на дворе и его даже оштрафовали за какую-то мелочь. За неприятие мер к безопасности лесных угодий, вроде так. И конечно, если бы суд был объективным, учитывал все доказательства, если бы его судили за убийство крестьянской дочери, не просто убийство, а с предварительным изнасилованием группой лиц — мало бы не показалось даже по законам Империи. С точки зрения закона вроде как разницы нет, кого именно убили, наказание одинаковое. Это в теории.
А на практике — никто и не свидетельствовал против Трепова и его дружков. Родителям Даши помещик Трепов дал денег, пригрозил что со свету сживет и долги простил. Нет, если бы она была жива, конечно, отец Даши горой бы встал на защиту… но она же уже умерла, верно? Правды искать — не найдешь ее в суде. Только хуже себе и семье сделаешь, а тут тебе и долго простили, семья наконец смогла свою землю выкупить, и денег подкинули. Дашу, конечно, не заменить деньгами, но ее уже нет, а у нее еще пятеро братьев и сестер подрастают, хоть какая-то польза будет. Такой ужасный крестьянский подход. Цинично? Конечно. Но иначе не выжить. Кроме того, отец Даши не сам за себя тут решает. Вся община. Зачем общине с помещиком ссориться на пустом месте? Девки уже нет, даже если удастся доказать, что это Трепов и его дружки с ней развлекались и грань пересекли — так кому польза что его накажут? В худшем случае помещику срок дадут, и чего? Все равно он владелец закладных на землю, придется с ним еще дело иметь и договариваться. С ним или с его наследниками. И неизвестно, что хуже.
Вот потому и промолчала община. Промолчал отец Даши. А уж мать ее никто слушать не собирался, молчи баба, твое место у печи. Никанор отчетливо помнил пустые глаза матери Даши, когда наконец смог сам накопить денег на выкуп и вернулся в Берестовку. Помнил, как отводил взгляд в сторону отец Даши и мял свой картуз в мозолистых руках.
Помнил, как ворвался в поместье Трепова, требуя ответа, но никого не застал. И только потом, окольными путями до него дошли слухи, что именно произошло с Дашей. Тогда он поклялся убить Трепова. Но потом он понял, что надо уничтожить всю эту прогнившую систему, с самого верха и донизу.
Именно тогда он и решил воспользоваться наследием рода Лопухиных для того, чтобы поднять народ на бунт. Ведь что могут неграмотные, забитые крестьяне против Имперской армии? Ничего. Парочки высокоранговых магов хватит, чтобы уничтожить и рассеять тех, кто осмелился бунтовать. Но если уничтожить магическую и армейскую поддержку — тогда у бунтовщиков останется шанс. Он сможет поднять крестьян и сочувствующих социалистов, поднять и потребовать Конституции, верховенства права, наказания виновных и отмены самодержавия.
Так было задумано. И он прекрасно знал на что идет. Так почему же