— Представляю, — проворчал д'Артаньян.
— И не представляете, сударь… Такой срам для богобоязненной девушки! — Она, помолчав, призналась: — Королева мне потом подарила сережки с алмазиками и сказала, что это только начало, если я буду умницей, она меня золотом осыплет… По чести вам признаться, сударь, одно это я бы как-нибудь перенесла. Такая уж судьба у бедных служанок — то хозяин, то, как выясняется, хозяйка… Куда тут денешься, если родился в лачуге? Но потом, когда обнаружилось, кто вы такой, когда герцогиня стала всерьез рассуждать, как она со мной разделается, я решила, что она мне и Лувр припомнит, вернее, решит, что ради вящей тайны надо меня сжить со свету и за то, и за это… Я, когда она отлучилась, собрала в платок кое-какие мелочи и кинулась бежать со всех ног… Кроме как к вам, и податься некуда… Может, вам нужна служанка?
«Эх, не будь я влюбленным… — подумал д'Артаньян игриво. — Нет, сейчас как-то неприлично даже…»
— Служанка мне не нужна, — сказал он. — У меня и Планше-то от безделья мается, торчит на улице день-деньской, так что его с другими путают… Но ничего, постараемся что-нибудь придумать.
— Сударь, но ваша домовладелица… Она же частенько бывала у герцогини…
— Я знаю, — сказал д'Артаньян. — Больше, чем ты думаешь. Ничего, не стоит ее бояться. По сути, она такая же служанка, как и ты, мелкая сошка… Вот что, если…
В дверь деликатно поскреблись, и ворвался запыхавшийся Планше.
— Сударь! — радостно завопил он с порога. — Все уладилось! И далеко ходить не пришлось! Тут, на углу, есть портной, и не просто портной, а цеховой мастер. Сначала он отнекивался и пыжился, но я, как вы велели, стал набавлять цену… Когда дошло до двадцати пистолей, он сдался. Сказал, что плащ к завтрашнему утру будет готов. Вы мне ничего такого не поручали, но я решил, что лучше пережать, чем недожать, и сказал ему: если не справится, как обещал, вы его засадите в Бастилию или проткнете шпагой, а то и все вместе… если что, с меня, со слуги, спрос маленький, вы-то мне ничего такого говорить не поручали, это я сам придумал… Правильно я сделал?
— А почему бы и нет? — подумав, одобрительно кивнул д'Артаньян. — Молодец, Планше. И вот что… Эта девушка — в затруднительном положении. Ее надо устроить куда-нибудь в услужение в Париже, но, во-первых, подальше от улицы Вожирар, а во-вторых, лучше, если хозяева будут кардиналистами… сможешь ей помочь?
— Да запросто, сударь! — не раздумывая, ответил Планше. — Надобно вам знать, в обществе я пользуюсь некоторым весом и авторитетом…
— В каком еще обществе, бездельник?
— То есть как это — в каком? — удивился Планше. — В обществе парижских слуг, сударь. Не прогневайтесь на глупом слове, но в Париже слуги составляют общество… о, я не смею сказать «как благородные господа» — просто у слуг есть свое общество. Тут все зависит от того, кому служишь. Самая верхушка — это королевские слуги, они до прочих и не снисходят вовсе. Потом идут кардинальские, герцогские, графские… Вам это, сударь, вряд ли интересно, но могу вас заверить: тут царит строгий порядок и продуманная система. Есть почтенные члены общества, а есть люди с подмоченной репутацией, которых ни за что не примут, например, в лакейской герцога Люксембургского, нечего и пытаться…
— Ах ты, мошенник! — воскликнул д'Артаньян. — Так ты, значит, не последний человек в этом самом обществе?
— Выходит, что так, — скромно потупился Планше. — Поскольку отблеск вашей бретерской славы падает и на вашего верного слугу, иные двери передо мной открыты даже там, где не принимают слуг баронов. А уж теперь, когда вы в милости у кардинала и служите в его гвардии, меня, пожалуй что, пригласит на обед дворецкий Роганов, который раньше на мои поклоны и головой не кивал, проходил, как мимо пустого места… В общем, я нынче же использую все свои связи и добьюсь, что по моей рекомендации эту девицу возьмут в хороший дом.
— Черт знает что, — проворчал д'Артаньян. — У слуг, оказывается, тоже есть общество…
Он был удивлен не на шутку. Понимал, конечно, что слуги где-то и как-то существуют даже в то время, когда их нет на глазах, но все же странно было чуточку, что у них, оказывается, есть своя сложная иерархия, своя жизнь, визиты и интриги. Где-то в подсознании у него прочно сидела уверенность, что слуг, когда в них нет потребности, как бы и на свете нет. А оно вон что оказалось…
— И вот что еще, сударь… — сказал Планше, помявшись. — Не мое дело давать советы хозяину, но не лучше ли нам отсюда съехать?
— Это еще почему?
— Ну, сударь… Вы же понимаете, как к нам теперь будут относиться хозяева… еще утром лакей капитана де Кавуа рассказывал в избранном обществе, как славно вы провели всех этих сановных господ, да я и сам после Нидерландов смекаю, что к чему… Здешний слуга уже нарывался на драку, а каков слуга…
— Ваш человек прав, — поддержала Кати. — Ваши хозяева — прислужники герцогини…
— Ну и что? — воскликнул д'Артаньян, выпрямившись во весь свой рост и гордо подбоченясь. — Коли уж я не боялся иных высоких господ, не пристало мне опасаться их слуг — какого-то жалкого галантерейщика и кастелянши, пусть и присматривающей за носовыми платками и продранными чулками не где-нибудь, а в Лувре! Мы остаемся, Планше. Слугу Бонасье можешь вздуть, коли охота, но с четой Бонасье изволь быть образцом вежливости, ты понял? Улыбайся им сладчайше, здоровайся почтительнейше… словом, пересаливай, черт возьми, соображаешь?
— А как я при этом должен на них смотреть? — с ухмылкой уточнил сообразительный малый. — Допустима ли, сударь, в моем взгляде хоть малая толика нахальства?
— Весьма даже допустима, — расхохотался д'Артаньян. — В твоем взгляде, любезный Планше, допустимы и нахальство, и насмешка, и откровенный вызов, вообще все, что ты в состоянии выразить взглядом. Но на словах ты — образец почтения. Черт возьми, пусть их покорежит! Будут знать, как лезть в интриги высоких господ! Но слугу — вздуть как следует при малейшей задиристости с его стороны. Лакей д'Артаньяна должен вести себя соответственно!
— Ах, сударь! — с чувством сказал Планше. — Ах, сударь! Лучше вас, право, нет и не было на свете хозяина! Меня обуревает желание…
— Выпить за мое здоровье, разумеется? — догадался д'Артаньян. — Нет уж, Планше, не время! Сначала устрой эту девушку на хорошее место, а потом займись моим гардеробом. Завтра у меня встреча… быть может, самая важная в моей жизни.
— О, сударь! Неужели вас опять приглашают в Лувр?
— Не совсем, — честно ответил д'Артаньян. — Но это не меняет дела. Завтра моя шпага должна сверкать, в ботфортах должны отражаться дома и прохожие, перо на шляпе обязано выглядеть самым пушистым и пышным в Париже, словом, если я не буду завтра выглядеть самым изящным кавалером в столице, я тебя продам туркам, а эти нехристи, проделав над тобою страшную хирургическую операцию, приставят тебя сторожить своих красавиц, но тебе эти нагие сарацинки уже будут совершенно безразличны… Марш!