Читать интересную книгу Поводырь в опале - Андрей Дай

— Не слишком, — признался Асташев. — Но обещался подумать…

— Только не нужно ему мешать, — пригладив бороду, самодовольно заметил Гинцбург. — Путилов сообщал, будто Обухов превосходнейший знаток. И чуть ли одержим мыслью устроительства завода наилучшим образом. Такие господа деньги только тратить умеют. А вот Николай Иванович совсем иначе устроен. Теперь я, пожалуй, дам ему средства на покупку.

— Итак, господа, — глянув на массивный «брегет», Штиглиц дал понять, что пора заканчивать заседание. — Надеюсь, мы пришли к соглашению. Бумаги у Государя и не должны встретить препятствий. Капиталы готовы. Господина Рейтерна, касательно выпуска облигаций, я посещу в ближайшее же время. Что же об управляющем нашей Сибирской дорогой, так наш Герман Густавович, не откажет взять на себя труд по отысканию стоящего человека. Мы же, в свою очередь, станем ему помогать…

Моего мнения никто не спрашивал. Я чувствовал себя бумажным корабликом, попавшим в бурный весенний ручей. И мне это совсем не нравилось. Привык уже думать, что Томская железная дорога — моя. Полностью. От идеи до воплощения. От черты на карте, до первого гудка паровоза. Столкнувшись с необходимостью участия в предприятии абсолютно беспринципных, готовых продать кому угодно что угодно, финансовых акул, испытывал какое-то разочарование. И еще — едва сдержал себя от порыва пойти вымыть руки, после их рукопожатий…

— Вы уже решили, Герман, на сколько акций дороги станете сами подписываться? — дождавшись, когда все, кроме них с сыном, откланяются и уйдут, поинтересовался старший Асташев.

— Конечно, — улыбнулся я, допив прежде кружку пива. — На миллион. Как барон говорил? Подписаться — не значит немедленно выложить деньги?!

— Это хитрый еврей сказал, — уточнил Вениамин и засмеялся. — И мне это тоже по нраву. Так ведь, отец?

— Ну, ежели так, да еще и не сразу, и мы на миллион, — закивал Иван Дмитриевич. — Еще и наш покровитель…

— Николай Николаевич, — вставил ротмистр.

— Великий Князь Николай Николаевич, изволили на сию же сумму интерес проявить.

И снова моя догадка подтвердилась. Так и знал, что их предприятия «крышует» кто-то из родни Императора.

— Михаил Константинович Сидоров, был у меня вчера, — зачем-то понизив голос, таинственно выговорил Асташев. — Хвалился, будто бы вы с ним на доклады в Вольном Обществе записаны.

— Точно так. Двадцать девятого числа, в Николаевском зале Городской думы.

— Эти… банкиры, должно быть, о том не ведают?

— Особенно я их в известность не ставил.

— Вот и ладно, — обрадовался старый седой лис. — Вот и славно! О прожекте вашем через этот доклад, подикось, все Отечество узнает?

— Я на это надеюсь. Да к чему вы это, Иван Дмитриевич?

— А к тому, Герман Густавович, что вот и Сидоров очень рекомендовал подписку на акции публичной устроить. Он уже и письма разослал. И Григорию Петровичу Елисееву, и Василию Александровичу Кокореву… Помните, мы на его подворье в Первопрестольной останавливались? И Петру Ионовичу Губонину. Это тоже не последний человек, и к чугунным дорогам интерес имеет. Они и сейчас у Мельникова прожект на Горнозаводскую дорогу держат. Все к Государю дорогу не найдут…

— Ого!

— Этим-то господам, чтоб нехристям вороватым нос утереть, и по мильену поди жалко не будет, — кавалерист, успевший расстегнуть шитый камзол и допить обе заказанные в самом начале кружки, чувствовал себя вольготно.

— Оно может и жалко, — подмигнул отец ротмистра. — Так и подписка на акции — это не нож к горлу.

— Я, вы, Сидоров, — я загибал пальцы, опасаясь ошибиться. Забавно было считать, таким образом, миллионы в драгоценном металле. — Елисеев, Кокорев и Губонин. Всего шесть. Против их…

Махнул головой за плечо.

— Против их двух, — поддакнул золотопромышленник. — А ежели вы упрямиться не станете, да к князю Константину на поклон пойдете, так и с Михаилом Христофоровичем стакнуться не сложно станет. Да и с Государем…

— А Штиглиц с Гинцбургом останутся не у дел, — согласился я. — И прав у них будет не больше, чем у прочих. Прекрасно!

— Барыши свои они все одно получат. Однако же не со всего капитала, а с малой части. Оно конечно вроде и не мое дело, Герман Густавович. Только не по-людски как-то в государеву казну руки-то совать. Поделом им…

— Можно подумать, Великие Князья… — начал я, и был тут же прерван ставшим вдруг жестким, как отцовский ремень, Асташевым.

— А не нужно! Не думайте, Герман Густавович. Не наше это. Они внутри семьи всегда сговорятся, а мы, от дум сих скорбных, волосья с головы теряем.

— Mцchten Ihre Geste noch was? — не глядя на Асташевых, спросил у меня подошедший половой.

— Nein, danke, — ответил, опередив меня, ротмистр. — Мы уже уходим… Putain allemand!

Глава 4

Прелюдия к медным трубам

Графа Строганова было трудно не узнать. Высокий, прямой, как жердь, седой насупленный старик в генеральском мундире. Он него веяло таким аристократизмом, такой привычкой властвовать, что, хотел он того или нет — вокруг его стула образовалось свободное, никем не занимаемое пространство.

Честно говоря, не ожидал его увидеть в Николаевском зале Санкт-Петербургской городской думы, снимаемом Вольным Экономическим обществом под публичные доклады. Была крошечная, микроскопическая надежда, что лекцию посетит кто-нибудь из царских детей — Александр, а еще лучше — Николай. Но сколько бы я не вглядывался в лица, царевичей не опознал. А вот Строганова было невозможно не заметить.

Артемка развешивал заранее приготовленные карты, схемы и графики, а я продолжал выискивать знакомые лица.

Сидоров — это понятно. Его доклад только что кончился. Купец ответил на несколько вопросов и занял место в первом ряду. Хотел и меня послушать. Жаль красноярского золотопромышленника и энтузиаста северного морского пути. Он готовился, нервничал. В Кронштадт ездил на первый и единственный в мире ледокольный русский буксирный пароход «Пайлот» смотрел. С хозяином его, Михаилом Бритневым, разговаривал, чертежи выкупил. А публике не угодил. Не нашлось в его спиче той изюминки, что разжигает в сердцах любопытство. Оставалось после его слов ощущение, будто сибирский богатей с жиру бесится. Будто проводка караванов кораблей через Северный Ледовитый океан — это такая изощренная прихоть. Вот уж не хотелось бы, чтоб и моя речь о «чугунке» была воспринята обывателями, как оправдание для относительно честного разворовывания казенных средств. Не хотелось так сильно, что я намеренно убрал из доклада все абсолютные финансовые показатели, выраженные в рублях. Оставил только относительные — вроде «стоимость перевозок снизится втрое, от того, что есть теперь».

Артемка — молодец. Если бы не его твердая рука и верный глаз, и не знаю, удалось бы воплотить идею с наглядными материалами. Из меня-то художник никакой. От слова «худо», только если. А вот у молодого Корнилова рисование здорово получается. Буковки вывел — одна к одной. Стрелки все ровненькие, круги, что характерно, круглые, а не как у меня получались — гибрид дыни и кляксы. Я денщику своему, как тушь на плакатах подсыхать стала, предложил художествам учиться отдать. Так он застеснялся. Покраснел, бубнить что-то про братьев и настоящих казаков принялся. Ну не дурень ли? Пообещал его в галерею какую-нибудь сводить. Настоящие картины показать. Может тогда решится…

Лица, лица, лица. Много студентов. Несколько офицеров — издалека не разглядеть ни знаков различия, ни полковой принадлежности. Вон те господа с толстыми блокнотами и карандашами в руках — наверняка журналисты. Или, как их сейчас называют — корреспонденты. Чиновники. В основном в черных мундирах департамента путей сообщения, но некоторые и из МВД, и даже из Морского министерства. Этим что здесь надо?

Купцы. Их ни с кем не спутаешь. Бородатые и держаться кучкой. Пытаются казаться невозмутимыми, а глазами так и стреляют по сторонам — оценивают, запоминают. Этих явно авторитет Сидорова привлек. Но ведь не ушли! Значит и в моей губернии интерес имеется.

Черт возьми! Наверняка где-то в зале, под чужой личиной скрывается кто-то из государевых детей! Иначе с чего бы Строганову этак-то вот головой крутить?! Только который, из этих двух сотен человек?

Какой-то господин — мне его представляли, но в памяти не отложилось — громогласно объявил тему моего сообщения, перечислил мои чины и должность. Аплодисментов не последовало. По спине пробежал холодок нехороших предчувствий.

Встал, в три широких шага поднялся на возвышение, к кафедре. Положил стопку исписанных листов. Еще раз оглядел зал. Взял указку.

— Вот здесь, на Урале, расположены самые большие и современные в нашем Отечестве заводы, — начал. В горле что-то булькало и скрипело поначалу. Потом, как-то само собой прошло. — Здесь делается семьдесят из каждых ста пудов железа. Здесь знаменитый на весь мир качеством стали Златоуст. Здесь, в этих неприветливых горах, Господом спрятаны неисчислимые сокровища. Одного лишь там нет! Мест, пригодных для выращивания хлеба.