Словно делая давно отработанное па в танце, девушка шагнула мимо меня ко второму из весельчаков. Она взяла его за руку у плеча, мягко развернула парня вокруг оси, точно это была огромная ватная кукла, и опрокинула ошеломленного и даже не пытающегося сопротивляться верзилу на подставленное ею колено. Впрочем, столь же мягким и грациозным движением она тут же убрала колено из-под его поясницы, дав своей жертве плавно соскользнуть на тротуар.
Мы с третьим парнем поняли одновременно, что же происходит у нас на глазах. Для него это было вовремя, для меня — поздно. Потому что, когда я кинулся на противника, сообразив, что предоставил девушке меня защищать и что эту ошибку необходимо исправить, третий весельчак тоже кинулся — в противоположную сторону. И шансов догнать его у меня не было.
Итак, все началось тоже с драки. Только в этой драке у меня была другая роль.
— Что ты пригорюнился, дядя Ига? — спросила девушка. — Да ну же, улыбнись, видишь, я самбистка, дядя Ига.
Это обращение было последней соломинкой, сломавшей спину верблюду. Я так и не стал для нее за последние два месяца просто Игой, Игорем,
Гариком. Я был перед ней так же беспомощен, как эти вот ползком убирающиеся хулиганы. Нет, еще беспомощней. Потому что не мог убраться — даже ползком.
…Нет, смог. Ушел. Сел в такси. Ввалился в квартиру. Лег. Опыт удался!
Удача.
Изгибы фарватера, по которому должен пройти корабль моего амура, были мне известны заранее. Я был проводником НИИМПа по сотням книг о любви земной и небесной, по толстым томам романов и вузовских учебников, по социологическим диссертациям и мемуарам авантюристов. Я брал интервью в семьях, которые казались соседям счастливыми, и расспрашивал донжуанов районного масштаба об их методах ухаживания. И сам же я — вместе с друзьями — разрабатывал все четыре типа, восемнадцать классов, тридцать вариантов и тридцать восемь подвариантов с вибрациями и отклонениями — все разновидности Великого Алгоритма Любви.
И все-таки…
Это было так, Словно экскурсанту показали великолепный дворец, а потом сказали: ты будешь его хозяином.
Это было так, словно старшекласснику на уроке вместо диктанта велели писать стихи.
Это было так, словно шахматная ладья выросла просто в ладью и предложила шахматисту прокатиться в ней по доске, ставшей морем.
Это было радостно и страшно, но прежде всего странно. Одно дело — искать с карандашом в руках выход из лабиринта, начерченного на бумаге.
Другое — пробираться вслепую по этому же лабиринту самолично.
Впрочем, почему вслепую? У меня был план. И я был уверен, что он мне помешает: ведь задачей было заблудиться. Тихон тоже — только по другой причине — был уверен, что план помешает. Мы оба ошиблись.
Я случайно натыкался на случайно вынутый и случайно забытый у меня
Карлом захваченный им из дому сестрин носовой платок. И конечно, сразу определял, что мои друзья избрали в шестом классе четвертого типа на пятом такте вариант «А». Но духи, которыми пах платок, были тонкие, очень тонкие, такие тонкие, что через них насквозь проходил запах ее щек.
Аллу наводили при мне на разговор о литературе — и я знал, что Тихон, или Карл, или Леонид нарочно выбирают любимых (или наоборот) и ею и мною писателей. Я должен был увидеть общность наших вкусов.
Тихон затевал с ней спор о статуях острова Пасхи. Карл — о разновидностях дальтонизма. Леонид — о математической теории групп.
И я знал: затем, чтобы поразить меня ее познаниями. Подумаешь: я и без того знал, что она такое, моя Алла.
Однажды я неудачно — слишком грубо — подшутил над неловкостью общего знакомого. Ого, какую я получил отповедь. А потом я поймал улыбку на лице Леонида и сообразил, что это он подкинул мне повод для дурацкой шутки, закинул крючок и поймал меня, бедного, в точном соответствии с подвариантом третьим варианта «А» (класс и тип я уже называл).
Отповедь, справедливость которой не оспоришь, — она очень способствует, как было записано мною самим четыре месяца назад, она очень способствует влюблению.
Когда им надо было, чтобы мы не виделись, Карл увозил Аллу, или Тихон увозил меня, или Карл и Леонид проверяли на ней свои очередные задачи.
А когда они находили, что нам с ней надо чаще встречаться, Леонид отправлялся в очередной набег на бильярдную, стадион или пивную, и я начинал водить Аллу в театры и кафе.
А потом я как-то неожиданно для себя обнаружил, что дело дошло уже до восемнадцатого такта, между тем как самые стойкие и невлюбчивые люди, по нашим предварительным предположениям, должны были сдавать где-то на шестнадцатом такте.
Значит, алгоритм не подействовал? Тут я в тревоге оглянулся на себя, подумал о себе — впервые за эти дни о себе, а не о ней — и понял, что попадаюсь, если уже не попался. У меня была еще надежда, что это попросту увлечение, которое быстро пройдет, если я сумею продержаться недельку-другую.
И вот тут-то и случилась история с тремя веселыми парнями.
…Шла двенадцатая минута, как учредители НИИМПа стучались в мою дверь.
Хотя могли бы догадаться, что я все равно не открою. Не открою? Но сквозь стенные панели до меня уже доносились шаги соседей, спешивших к глазкам, вделанным в двери квартир… Впрочем, почему через стенные панели? Звук шагов наверняка передается по полу.
Ага, кто-то уже вылез на лестничную площадку. Задаст им, и они уйдут.
Имею я право на час одиночества? Да еще после всего, что случилось, после всего, что я сделал с собой.
«Я из рода бедных Азра, полюбив, мы умираем».
А как же тогда, черт побери, продолжали свой род бедные Азра? Поэтов сие не интересует. А тех, у дверей, не интересуют сейчас мои чувства и мысли, ни к чему им все это. Опыт есть опыт, я не маленький, сам дал согласие… Говорил ведь Тихон, что не стоит этого делать. Правда, соображения у него были другие. Кажется, я скоро возненавижу всех своих друзей. Во всяком случае, не хочу сейчас ни видеть их, ни слышать. У меня к ним аллергия. Аллергия? От имени Алла?
Ага, вышла Ангелина Федоровна. Сейчас она за них возьмется.
И тут я обнаружил, что уже не лежу, уткнувшись в безнадежном отчаянии в подушку, а сижу на кровати, прислушиваясь к голосам перед дверью. Может быть, все-таки есть надежда? Все проходит? Нет! Временное облегчение. И уж настолько временное… Я встал и распахнул дверь.
Они ввалились все сразу, отдавливая друг другу ноги.
— Несчастный принц! (Это Карл.)
— Денег не нужно? Я могу сходить! (Конечно, Леонид.)
— Дон-Кихот с Малой Калужской! (Тихон.) Нос Карла больно тыкался в мой висок, замечательный подбородок Леонида врезался в мое плечо, по щеке скользили усы Леонида и короткая широкая бородка Тихона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});