Читать интересную книгу Мастер икебаны - Масси Суджата

— Да, Такео говорил мне. — Я уже с трудом произносила слова. Тошнота захлестывала меня отвратительными волнами. Нет, со мной определенно что-то не так.

— Следует говорить Такео-сан или Такео-сэн-сэй, — назидательно сказала госпожа Кода. — То, что вы с ним ровесники, еще не дает вам права...

Но я уже не слушала. Я попыталась встать на ноги, понимая, что лучшее место для меня сейчас — это дамская комната. Но она была в другом конце галереи, значит, мне пришлось бы миновать мастера Каяму, пробиваясь в толпе окруживших его поклонниц. Я зажала рот рукой. Ох, как будет стыдно.

— Рей-сан, вам плохо? — До госпожи Коды наконец-то дошло.

— Сотто сицуреи симасу! — Я пробормотала вежливую формулу ухода, буквально означающую «сейчас я буду немножко слишком грубым». Так... еще секунда, и я буду слишком грубой! Голова у меня закружилась, я споткнулась о трость госпожи Коды, затем сильно стукнулась об угол стола и, уже сгибаясь в рвотной судороге, услышала тихое «звяк». Это разбилась сброшенная мною чашка.

Из меня хлынуло как из гигантской лейки. Теряя сознание, я сообразила, что сама стала лейкой, самой несчастной и сконфуженной лейкой на белом свете. Поняв это, я отключилась окончательно.

9

Первое, что я увидела, когда открыла глаза, были розовые цветы сакуры такой умопомрачительной красоты, что казались ненастоящими. Я моргнула и с трудом повернула голову.

Кругом цветы... Бледно-желтые нарциссы, азалии, лилии. Я что же, лежу в середине огромной икебаны? За букетами виднелись знакомые узоры на обоях. Я была дома, в своей кровати, и у меня страшно ныли плечи и ягодицы, а горло саднило, будто от ангины.

— Рей, девочка, ты проснулась?! — Прохладная тетина рука легла на мой лоб. — Цутоми, иди же сюда, погляди на нее!

Я приспособила голову на подушке так, чтобы смотреть кузену Тому в лицо, но в этот момент он нацелился на меня объективом фотокамеры, и я заслонилась рукой от вспышки.

— Это несносно!

— Какие ты слова помнишь! — улыбнулся Том. — Значит, с головой все в порядке.

— Я хотела, чтобы ты проснулась дома в окружении цветущей прелести, — сказала тетя Норие.

— Мне в жизни эту прелесть в букеты не составить, — сказала я, чувствуя странную слабость во всем теле, — лучше бы это были цветы в горшках, они живут дольше.

— Цветок в горшке — плохая примета для человека в твоем состоянии. Это означает, что ты пустишь корни в своей постели и никогда не поправишься. А теперь подержи-ка вот это. — Она ловко воткнула термометр мне под мышку.

— Эти цветы — пожелания поскорее выздороветь. Их прислали твои друзья и коллеги, — сообщил мне Том. — Все ужасно разволновались, когда ты отключилась в «Мицутане».

— Мне стало плохо? — спросила я, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить.

— Мягко сказано. Сначала тебя рвало, а потом ты потеряла сознание. Было это в субботу, после полудня. А сейчас вторник. До вчерашнего дня ты лежала в больнице Святого Луки, потом заявила, что хочешь выписаться. Я пообещал, что присмотрю за тобой в Йокохаме, в доме моей матери, но она настояла на том, чтобы привезти тебя сюда и держать подальше от прессы.

Что-то такое начинало всплывать в моей памяти: кровать с накрахмаленными простынями... больничная утка... такси... много народу вокруг. Чего еще я не помню?

— Я позвонила твоим родителям и все рассказала. Они тоже считают, что лучше тебе побыть под присмотром, — сказала тетя Норие. — Я останусь здесь, с тобой, Рей, детка, пока ты не окрепнешь.

Теперь, когда мои глаза могли разобрать хоть что-то за цветочными кущами, я заметила незнакомое стеганое одеяло, два чужих чемодана и здоровенную рисоварку. Сдается мне, тетя Норие здесь уже поселилась.

— Не стоит так беспокоиться, — сказала я. — Что со мной, собственно, случилось? Острая форма гриппа? Горло до сих пор болит...

Том покачал головой:

— Горло у тебя болит от желудочного зонда. Мы промыли твой желудок и сделали целую кучу разнообразных уколов. Тебе пришлось несладко, Рей.

— Промыли желудок? Неужели я что-нибудь не то съела?

— Ты отравилась, и мы до сих пор не знаем чем. У меня есть кое-какие подозрения. В этих магазинчиках домашней пищи не всегда хранят продукты так, как положено. У меня бывали пациенты, поевшие жареной рыбы, оставленной поваром на ночь на кухонном столе, или, например, риса, который слишком долго пролежал в рисоварке.

— В холодильнике рис теряет правильную вязкость! — заметила тетя Норие, доставая у меня из-под мышки термометр и протягивая Тому.

— Нормальная, — сказал Том. — Ты ела какие-нибудь вчерашние остатки, Рей? Припоминаешь что-нибудь сомнительное в ресторане или кафе?

Я завтракала чаем и тостом, как всегда. Вместо ланча я грызла рисовые пирожные, купленные у господина Ваки.

— Несколько сакура-моти из магазина «Фэмили Март». Но я ела их вместе со своим клиентом, а с ним, как я понимаю, ничего не случилось.

— Полиция нашла упаковку от этих моти в твоем мусорном ведре и сделала анализ. С ними все в порядке.

— Полиция рылась в моем мусоре? — От этой новости мне сделалось как-то не по себе.

— Да. И я обещал лейтенанту Хате, что он сможет побеседовать с тобой, когда тебе станет лучше, — сообщил мне Том.

— Я все утро твердила тебе, что Рей слишком слаба. То, что девочка открыла глаза, еще не означает, что она способна говорить, — вмешалась тетя.

— Если мы не выясним, где она купила испорченную пищу, кто-то другой может отравиться и даже умереть, — сказал Том назидательно. — Вспомнить все — это ее гражданский долг.

Мне пришлось согласиться, хотя гражданкой Японии я не была и говорить с лейтенантом Хатой мне вовсе не хотелось. Чего мне хотелось, так это залезть в горячую ванну. Правда, поднявшись, я обнаружила, что без помощи тети до ванной не доберусь.

— Но учти, Рей, сначала тебе следует принять душ. Я тебе помогу, — заявила Норие, когда я выразила намерение побыстрее забраться в ванну с горячей водой.

— Я не смогу так долго стоять! — И это была правда. Моя бедная, исколотая задница молила о пощаде. И мне было совершенно наплевать на тонкости японского этикета, не позволяющие принимать ванну, не отмывшись перед этим до блеска. Это, черт побери, моя ванна. И мой душ.

— О да, я вижу, что тебе нужна моя помощь. Не волнуйся. Я обо всем позабочусь, — твердила тетя, укладывая мне на лоб горячую мочалку и покидая комнату. Она успела высыпать в воду четверть чашки душистой соли, отчего вода стала ярко-желтой. Я вытянулась во весь рост, мои волосы колыхались, будто водоросли, живущие в невероятном, желтом море. Итак, я не могла отравиться никакими остатками. Черт возьми, как противно, что меня рвало на глазах у всей публики в элегантном «Мицутане».

— Рей, девочка, я вернулась. — Тетя просунула голову в дверь. — Цутоми уехал, так что можешь выходить неодетой. Но ты уж выходи поскорее. Лейтенант вот-вот появится, нехорошо, если он застанет тебя в разобранном виде.

«Никуда от них не скрыться», — подумала я, но. вылезая из ванны, поняла, что без тети мне, пожалуй, не справиться. Пришлось позволить ей облачить меня в шерстяную юбку, колготки и жакет — одежда, прямо скажем, не по сезону, но тетя считала, что для разговора с полицией в самый раз. Она задвинула подальше мой матрасик-футон и удовлетворенно вздохнула:

— Теперь садись в кресло и жди лейтенанта. Мне ужас как жаль вытаскивать тебя из кровати, но ты ведь знаешь, что дама не может принимать гостей в своем доме, валяясь в постели. Это недопустимая небрежность.

— Ты же сама сказала Тому, что я слишком слаба, — напомнила я тете. Все, о чем я сейчас мечтала, это забраться в мягкие подушки, да поглубже.

— Цутоми — мужчина в семье, его желания должны выполняться, — вздохнула Норие. — Надеюсь, лейтенант не станет тебя долго мучить. А теперь, если у тебя есть силы, можешь написать благодарственные письма тем, кто прислал тебе эти превосходные цветы.

Тетя подала мне пачку бледно-желтой бумаги для писем, разрисованной, разумеется, цветочками.

Мало того, на каждом листке было оттиснуто слово «florescence»[15] и ниже — цитата из Китса:

Прекрасное пленяет навсегда.К нему не остываешь. Никогдане впасть ему в ничтожество[16].

Такое возможно только в Японии, стране, где каждый второй мужчина безо всякой иронии называет себя сарарименом[17]. Думай о высоком, когда покупаешь почтовую бумагу! Думай о цветении, когда пишешь возмущенное письмо в прачечную. Слова о непреходящей красоте выглядели на этих листочках такой же пустой тратой хороших намерений, как и все эти цветы, заполнившие мою комнату и обреченные погибнуть через несколько жарких дней.