Он хотел сунуть руку в мешок, но сдержался.
«Хотя выгода-то, все же, прямая видна — если с нашей стороны в лес хода не будет, то весь лес к альригийцам отойдет…»
Шаги его становились все короче и короче. Он остановился. «Драконарий! Лесосплав! Это же все тогда, им достанется…. Страх, он лучше пограничной стражи держит!».
Монах дернулся и тоже встал.
— Что? — обеспокоено спросил он. — Опять?
Безбожник посмотрел сквозь него и толкнул рукой в грудь — иди мол, нечего стоять…
Имперский город Гэйль. Монастырь Братства.
— Они ушли?
— Ушли…
Старший Брат Амаха с уважением посмотрел на хозяина и удовлетворенно потер ладони.
— Быстро у тебя это получилось…
Атари улыбнулся в ответ.
— Когда хочешь, что получилось быстро, то оно так и получается.
— Теперь бы захотеть, чтоб получилось хорошо…
Старший Брат говорил то, о чем думал и сам Атари.
— Пока это зависит от нас.
Амаха кивнул.
— Через пару дней пошлем первое письмо в Эмиргергер.
— А писать его начнем прямо сейчас!
Атари понимал нетерпение гостя, и подумав мгновение, согласился. Раз Карха измыслил все сущее, то он измыслил и то письмо, которое они должны написать Императору. Оставалось только принять его от Шестивоплощенного.
Дурбанский лес. Разбойничий привал.
Через три или четыре поприща Шумон, шедший лицом к ветру уловил запах дыма. Он закрутил головой, стараясь определить, откуда он, но не смог — ветер налетал порывами и запах то появлялся, то исчезал. Прекратив молиться, брат Така обеспокоено спросил:
— Что, опять гудит?
— Нет, — успокоил его Шумон. — Дым. Дымом пахнет.
Брат Така остановился и принюхался. Налетевший ветер принес с собой запах гари и какого-то варева.
— Точно. Похлебку варят, — сообщил он Шумону. — Где-то рядом.
«Этого еще не хватало», — подумал Шумон. — «Неужели и впрямь альригийцы?»
— Постой тут, — предложил он монаху, — а я посмотрю, что там такое.
— Э-э-э нет, безбожник, — разом насторожившись, монах покачал головой. — Один ты никуда не пойдешь!
Шумон усмехнулся, вспомнив о камне в мешке, и пожал плечами.
— Ну, как хочешь. Пойдем вместе. Только имей в виду. Если Дьявол встретится, я с тобой не побегу и искать тебя не буду.
— Не пугай, — насупился монах. Упоминание о Дьяволе охладило его рвение. — Я с молитвой.
Не ответив, Шумон крадучись пошел вперед. Запах дыма становился явственнее. Вместе с ним сжали доноситься и звуки — металлический звон, смех.
Стараясь не шуметь, Шумон пробрался сквозь кусты. Их заросли сбегали в большой овраг, на дне которого журчал неширокий — в два шага перешагнуть — ручей. Снизу поднималась сырость, но те, кто бродил по оврагу не боялся сырости и холода… Прямо под ними четверо из них сидели у костра, над которым висел котелок с каким-то варевом. Ветер донес до Шумона обрывки разговора:
— А жрать я хотел — тут никаких слов не подберешь. Сорок поприщ с седла не слезая проскакал. Они из меня все вытрясли. Спрашиваю его: «Сколько стоит твоя тухлятина?» — «Пять монет» — говорит и интересуется — «А ты жрать— то сильно хочешь?» А по мне, наверное, видно было, что у меня на уме кроме еды нет ничего. «Конечно, — говорю — еще как хочу!» А он, собака, смеётся и говорит: «Ну, раз так, тогда семь монет!»
У меня аж дыхание сперло от такой наглости. «Что ж, ты, говорю, бандит, прохожих обираешь?» Смеется, собака, зубы скалит. Ну, думаю, смейся, смейся. И я с тобой посмеюсь. «Давай, говорю, весь лоток за золотой?» У него глаза заблестели — давай, говорит, согласен. Еще бы ему не согласиться! Ну и купил я весь лоток. Не пожалел нашего золотого.
Смех заглушил конец разговора.
Хрустнувшая позади ветка заставила безбожника отвлечься. В спину осторожно засопел брат Така.
— Что там? — неожиданно робко спросил он.
— Посмотри.
Шумон отодвинулся, освобождая место. Дав монаху насмотреться, он заметил:
— Это не лес, это черт знает что. Тут людей как у эркмасса на кухне в день тезоименинства.
— Может ловчие? — неуверенно предположил монах.
— С такими то рожами? — усмехнулся безбожник. — Скорее уж бродяги. Как это их гнев Божий обошел?
Люди внизу, казалось, ничего не боялись. И это не было похоже на браваду. Они держались совершенно естественно. Ни в разговорах, ни в их поведении Шумон не заметил никакой нервозности. Это заставляло думать, что перед ним либо ничего не боящиеся горожане, либо издревле живущие в этом лесу разбойники, почему-то понятия не имеющие о том, что твориться вокруг них.
Шумон не успел поделиться своими соображениями с монахом, как люди у ручья зашевелились — видно варево уже поспело, и потянулись к костру. Через мгновение из-за деревьев вышли еще двое. Глаза одного из них были завязаны черной тряпкой. Он медленно шел вперед, ведомый своим спутником.
— Слепой, — шепнул Шумону в ухо брат Така, а от костра кто-то крикнул:
— Эй, Хамада, Ефальтий, где вы там?
Эти два слова «Хамада» и «слепой» слились в голове Шумона в единый образ.
Конечно, это были разбойники. Мало кто из горожан не слыхал о Слепом Хамаде, вожаке шайки фальшивомонетчиков.
Дальнейшее сидение в кустах становились не только бессмысленным, но и опасным. Шумон пополз назад. Добравшись до брошенных мешков, он поднялся на ноги.
— Стражников бы сюда, — мечтательно сказал брат Така, — мы б их прижали…
Он тряхнул головой и улыбнулся своим мыслям, представляя, что тут начнется, если вдруг прямо с неба на разбойников посыплются стражники… Мысли Шумона были куда как менее радостными.
— А вот им, что нас с тобой прижать никакой помощи ненужно. Своими силами обойдутся.
Безлесный овраг еще щедро освещался солнцем, а в лесу потихоньку станови лось все темнее и темнее. Сумерки пока были ощутимы только у земли, глаза переставали отличать мелкие детали, и трава казалась ковром, стелящимся под ноги. Это означало, что скоро двигаться можно будет только на ощупь.
Дурбанский лес. Часовня.
Осторожно пробираясь в сгустившихся сумерках они прошли еще два поприща и вышли на засеку, сплошь устланную поваленными деревьями. Она осталась в память о бунте приверженцев Просветленного Арги произошедшем пять лет назад.
Тогда фанатики из секты Просветленного подняли фермеров Внешнего Пояса Обороны, разоренных трехлетними недородами, и штурмом овладели Гэйлем. Этот бунт, обычный, рядовой по меркам Империи, какие случались чуть не ежегодно, был жестоко подавлен Императором.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});