Ещё шаг. В тусклом свете с улицы, проникающем сквозь дверной проем и щели между жердями, лежала корова. Темный, затянутый пеленой глаз глядел прямо на меня. Казалось, в нем был укор. След укуса чернел на шее, а вокруг жужжали мухи. Ползали по шерсти, и по ране, и по раскрытому глазу.
Сердце сжалось, превратилось в комок пульсирующей боли. И снова не хватало воздуха. Я рухнула на колени и прижалась к холодному твердому боку.
Бедная моя. Родная.
Из груди вырвались тихие всхлипы. Отрывистые и резкие. Они все набирали силу и уже переросли в вой. Глаза щипало от слез, тряслись плечи.
А во рту все ещё стоял привкус гниения. Теперь казалось, что это вкус горя.
Я не знала, сколько просидела в темном, пахнущем смертью сарае. В тишине и одиночестве. Только сердце грохотало и изредка стучала дверь под особенно сильными порывами ветра. Мыслей никаких не было. Была пустота, и ее стремительно заполняло отчаяние.
Вдруг к жужжанию мух и стуку двери добавился новый звук, сначала тихий, далёкий. Но скоро в нем уже можно было различить голос. Он звал кого-то.
Только спустя время бессвязные, обрывочные мысли связались и смогли, наконец, обрести форму. Имя.
– Огниша? – раздалось совсем близко, и света в сарае вдруг стало меньше.
Я обернулась. Лица видно не было, но голос я узнала сразу.
– О, солнце ясное, что произошло?
В следующий миг Яромир уже оказался рядом. Он бегло оглядел рану на шее животного, а потом взял меня за руки и мягко потянул вверх.
– Пошли на воздух, здесь же совсем дышать нечем. И долго ты так просидела?
Во дворе дышать стало ничуть не легче. Запах крови стоял в носу, он словно бы пропитал и кожу, и волосы. Подол и колени серой бесформенной рубахи покрыли мокрые пятна и грязь. Ноги почти не сгибались из-за долгого неподвижного сидения. Но грязь и боль в затекших конечностях сейчас волновали меня меньше всего.
– Зачем ты здесь? – хрипло выдавила я. Голос сел то ли от ночных безмолвных криков, то ли от рыданий.
– Я, э-э… просто проведать тебя пришел. Сейчас такое творится! После того, как все узнали про мёртвого волхва, народ стал искать признаки колдовства, разбирать пороги. Сегодня в соседнем дворе нашли подклад, я сам видел, как они его вилами вытаскивали.
На миг я застыла, пока смысл его слов окончательно раскрылся в моем затуманенном разуме. Потом кинулась к сараю, разгребла сено у порога, пощупала землю. Ничего.
– Огниша, погоди, это может быть опасно! – Яромир попытался ухватить меня за плечо, но я скинула руку и метнулась к избе. – Подклад нельзя трогать голыми руками, так в селе говорят.
Слушать я не стала.
Пол нашей избы уходил в землю на четыре венца, и крыльца у нее не было. Была только ступенька внутри дома, чтобы не слишком высоко шагать. Я выдернула эту ступеньку – старое затертое дерево поддалось легко – и ахнула.
В щели посреди пыли и мусора лежал мешок. Я потянулась к нему дрожащей рукой. Яромир снова попытался помешать, перехватил руку и сжал.
– Не трогай, погоди…
Но я с яростью вырвалась и схватила мешок. Потребность знать, что все мои беды действительно происходят по чьей-то злой воле, а не просто так, была сильнее.
Шитье грубое, корявое. Видно, на скорую руку шили, из неровного куска рубахи. Я вытряхнула содержимое на утоптанную и все ещё мокрую траву.
Солома и череп животного. Может, козлёнка или ягненка.
– Соседи такой же мешок нашли у себя под порогом, – припомнил Яромир, глядя на подклад округлившимися глазами. – Только череп козла был, и на лбу у него символ кровью написан. А ещё в мешке вместе с соломой волосы были.
Во рту появился горький привкус, голова пошла кругом. Обида и злость кипели во мне. И ещё почему-то облегчение. Облегчение, что все и правда происходит не по воле случая, не из-за злого юмора богов, и уж точно не из-за Лихо.
Без сил я опустилась в траву. Рубаха была уже безнадежно заляпана, а сырость и холод почти не чувствовались за холодом внутренним.
– Все образуется, – попытался подбодрить Яромир. – Раз подклад найден, он уже не будет притягивать зло.
Сказал он это неуверенно, и я тоже сомневалась, что отныне несчастья кончены.
Я глядела на череп посреди клочков соломы и хмурилась, потому что в голове родился новый вопрос.
– Кому это нужно? – обратилась я то ли к черепу, то ли к самой себе. Покачала головой. – Я ведь в жизни никому зла не делала, плохого слова не сказала… не заглядывалась на чужих мужей, не завидовала чужому достатку… Кто же тогда мне зла желает? Чем я все это заслужила?
Голос дрогнул, и в глазах снова защипало от подступающих слез. Я зажмурилась, стиснула зубы до скрипа. Ногти до боли впились в ладони. Вдруг почувствовала теплые руки на плечах. Мягкий, ласковый голос:
– Тише, тише, ты ни при чем. Поднимайся с земли, Огниша, а то ещё заболеешь… – Юноша заставил меня встать, и я не стала противиться. Приобнял и погладил по растрёпанным волосам. – Может, это не тебя хотели проклясть.
Я отстранилась, с сомнением подняла на него взгляд.
– Матушку?
– Или, может, вообще причину искать не стоит. Говорили же, что колдуны порой просто так зло совершают, и не важно им, кого проклинать.
– Хочешь сказать, что корова, которую я знаю всю свою жизнь, умерла даже не в отместку за давнюю обиду, а просто так? Просто… случайно?
Юноша неуверенно дёрнул плечами.
– Всякое бывает. Причины мы вряд ли узнаем, пока не отыщем колдуна. – Он улыбнулся и бодро добавил: – Зря ты расстроилась, Огниша. Подклад ведь найден, и ничего непоправимого не произошло. А корову я тебе другую подарю, хочешь?
Едва зародившаяся теплота к Яромиру тут же погасла. Я сбросила его руку с плеча и отодвинулась.
– Не нужно мне ничего, Яр. Я горюю не потому, что у нас больше нет коровы.
Юноша посмурнел, взгляд ясных голубых глаз стал тяжёлым, колким.
– Тебя всегда было сложно понять. Даже и не знаю, почему я все ещё стараюсь.
Невысказанные слова повисли в промозглом, напитанном влагой воздухе между нами. В молчании мы глядели друг на друга, я – подавленно и сердито, он – с обидой и горечью. Явственно ощущалась огромная пропасть между нами, которую можно было бы преодолеть, стоило лишь одному из нас измениться. Но меняться никто не хотел.
Наконец Яромир тяжело вздохнул, опустил голову и бесцветно бросил:
– Попрошу мужиков убрать тушу из сарая. Если у тебя и на это не окажется возражений.
– Ладно, – так же бесцветно ответила я. А что оставалось? Своими силами точно не справиться. – Постой… – Окликнула, когда юноша уже стал разворачиваться. – Скажи соседям, пусть сожгут подклад, а пепел закопают на перекрестке. Потом пусть в бане хорошо вымоются в подсоленной воде. – Яромир с вопросом во взгляде вскинул брови, и пришлось поспешно добавить: – Так можно порчу снять, это мне… волхв рассказывал, когда матушку приходил лечить...
Расспрашивать юноша не стал, кивнул напоследок и ушел. А я тихонько выдохнула с облегчением. Неправде воспротивилась вся моя суть, но не могла я рассказать ему, что просто почувствовала, как следует поступить.
Надо бы и самой воспользоваться собственным советом. Я вытащила из дровника поленья – для такого дела не жалко было самых крупных – и сложила сверху. Между ними просунула валежник, шишки и кору с каплями смолы, ещё немного сухой соломы. Чиркнула кремнем несколько раз, пока не начала тлеть солома. Скоро над костром поднялся серый дым, занялось пламя.
Я встала подальше от костра, чтобы не вдыхать дым, и смотрела, как медленно рыжее трескучее пламя пожирает ветки. Очищает от зла заговоренные кости. И чем ярче горел огонь, чем выше поднимались его языки – тем легче становилось на душе. То чёрное и липкое, что засело внутри и даже обрело форму, уходило вместе со злой волей. Появилась надежда, что проклятие удалось снять с нашей семьи.
Только страх не уходил. Ведь колдун по-прежнему неизвестен. Кто знает, на какое зло он ещё способен и почему совершает его. Причина должна была быть – я просто не могла принять, что порча направлена на случайных людей. Но как понять причину, как найти колдуна среди сотен жителей села и, главное, как ему противостоять?..