С соседней могилы, слыша наш лепет и мое тупое удивление, подошла старушка в белом платке, с очень молодым и добрым лицом, у ней очень щеки были молодыми и глаза ясные-ясные, она стала мне почти что в ухо объяснять:
— По указу президента на кладбищах установлена плата...
— А, — перебил я ее, — ну насчет кладбищ такое давно говорят, что-то я слышал — вроде как будут пускать за плату, это любопытных, зрителей, а владельцы могил — по членскому билету. Как на Новодевичке...
Старушка весело посмеялась в ладошки, она привыкла ко всем этим злым шуткам государства, вообще — ко всему. Такое время. А я люблю таких бабань.
— Вот, значить, — продолжала она, — платить теперь надо за каждое место — место! Понял?
— Чего, на всех кладбищах? А под Москвой?
— Нет, только на старых, городских, больших, удобных, — опять посмеялась она. Ну и смешливая же бабушка, сто двадцать бы ей прожить.
— Ну... за каждое место... А если их там, гробов, в пять этажей? За каждый труп, что ли?
— Господи, глупый-то какой. Я ж тебе и говорю: место. Ну — одна могила. Понял? Надо ж, живет без радио, как же ты так, милок?
— Ну... обеднял. Да там и врут только, бабушка.
— У тебя есть какие на больших-то, вот таких, кладбищах, сродственники?
— Конечно. У меня на Ваганькове пять захоронений.
— В одной ограде-то они?
— Да. Впрочем, мест-то будет три. Один вот так, другая вот так, и двое меж ними, дочь на женином братике. А кто там еще до них...
— Ты спеши, милок, туда, дежурить надо, инспектора приедут, может, и успеешь. Это хорошо, что у тебя они одной кучкой.
— Это аренда называется, — отозвался мужчина. — Как в Париже.
— Ну да, — согласился я, — это так. Да они взяли бы и за каждый труп, но считать трудно, а так за два столетия, глядишь, набежит... Кладбища ведь эти с XVIII века, чумные, холерные. Значит, говорите — за каждое место отдельная плата. И сколько ж насчитали?
— 1684 рубля. В год.
Ноги меня не держали, и я сел на землю.
А бабушка с каким-то отчаянно-веселым упорством наклонилась и сообщила:
— Вот, ждем с девяти утра инспекторов или каких-то там дежурных, они с сегодняшнего, с восемнадцатого, в течение трех дней будут регистрировать родственников или близких — ну кто за могилой смотрит, отвечает за нее, на кого она записана?
— Где записана?
— Там записана, там, в конторе записана!
Бабушка рассердилась.
— На тебя записаны?
— И на меня... да и на отца тоже... а он там же и лежит.
— Неважно, у тебя книжка ихняя есть?
— Есть какая-то, есть. Ф-фу. А кто не придет? Ну, мало ли, в отъезде там или еще как? Или — денег вот нет?
— Они все объяснят, — терпеливо, в свою очередь, говорила мне старушка. — И чего, и куда, и когда.
— А если я откажусь? Это ж, е-мое, получается еще одна квартирная плата. Какой-то смертный налог. Ну дают, ну дают! Это уж, кажется, последнее, что с нас сдирают в казну для решения экономического кризиса, правда, товарищи?
— Кто откажется, — сказал, закуривая, мой сосед, — его место пропадет. Бесхоз. Его новые люди займут.
— Новые? А-а-а, эти... Бабушка, у тебя одно место? Значит, тебе надо платить... Это ж четыре пенсии! — вскричал я.
На нас возмущенно посматривали, уж очень я разволновался.
— Чш-ш-ш... чш-шшш... — зашипела старушка. — Пенсионерам льгота. А ты давай, спеши к своим, нечего тут люли разводить.
Как во сне — вот смешно, да? — да, и как во сне, и во сне наяву, как хотите, — я пошел с кладбища, по пути подсчитывая, сколько ж мне платить, а заодно: сколько ж даст Москва в бюджет? Это ж будут сумасшедшие деньги. Почему именно 1684 рубля? Кто насчитал? Сколько могил на одном Ваганькове, например? А таких — Немецкое, Даниловское, Донское, Миюсское, Калитники — да их с десяток наберется, это ж мегаполисы!
К выходу, к выходу, где я? Как отсюда скорей на Ваганьково попасть? Мелькали кресты, деревья, я бежал...
...Утром, перебирая сон и веря в него, я с ужасом вспомнил, что у меня еще и сын с матерью моей и бабушкой лежат на Хованском, а это еще три места... А оно — городское, "престижное"? Уж теперь, поди, и оно престижное. Скока ж мне платить? Даже без Хованского — это будет... это будет... 1684х3=5052 рубля! Это ж почти десять моих пенсий... Это ж легче пойти и закопаться...
Господи, помоги мне!!!
Владимир ГАЛКИН
[guestbook _new_gstb]
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 26 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
27
Напишите нам 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
ПРОТЕСТ
15 февраля, когда депутаты Анатолий Лукьянов (КПРФ) и Юлий Рыбаков (СПС) внесли для принятия в первом чтении закон "О требованиях к документам РФ, удостоверяющим личность гражданина РФ", у стен Госдумы собрались сотни возмущенных людей. Выделялись представительные делегации из Владимира, Санкт-Петербурга и братской Украины (возможно, были люди и из других мест, но они себя не обозначили). Среди собравшихся присутствовал известный писатель Владимир Крупин. Были священники и монашествующие.
Дело в том, что закон этот подразумевает обязательное внесение во все документы "личного кода", что ставит в положение невольных "преступников" тысячи и тысячи законопослушных граждан, для которых участие в цифровой идентификации (обязательное условие вхождения в структуры "нового мирового порядка") АБСОЛЮТНО НЕПРИЕМЛЕМО…
Когда оттесненные милицией люди с пением обходили здание Госдумы, неожиданно дорогу им перегородил шикарный "мерседес"… На фотографии, сделанной в тот момент, когда ему все-таки пришлось уступить дорогу, отчетливо виден его госномер… Это не монтаж (негатив находится в редакции)…
В тот день закон Лукьянова—Рыбакова не рассматривали. Вернулись к нему вечером 21 февраля. Представлявший его Рыбаков (один из двух депутатов, не встающих при Гимне) был уверен в себе. Однако закон, принятие которого в первом чтении казалось пустой формальностью, неожиданно подвергли жесткой критике депутаты едва ли не всех фракций. “Яблочники” возмутились графой “национальность” в новых паспортах (ею планировалось “купить” поддержку фракции КПРФ). В свою очередь, коммунисты отметили нелепость ликвидации записи о семейном положении и о детях. Депутат от КПРФ Шульга указал на неизбежный отказ принимать “личный код” огромным числом верующих, а также на тоталитарную, а по сути, изменническую подоплеку всего проекта поголовной цифровой идентификации.
Для многих депутатов стало очевидным, что исполнительная власть пытается воспользоваться ими как безмолвными статистами в вопросе, который неминуемо расколет общество и дестабилизирует ситуацию в стране. Подписав множество секретных протоколов, ставящих граждан России (в том числе ее армию) под тотальный контроль “международных структур”, получив за это немалые деньги (и в виде кредитов МВФ или Всемирного банка, и в виде “откатов”, осевших в Швейцарии), ельцинские “специалисты по переговорам” полагали, что “законодательная составляющая” — это нечто само собой разумеющееся... Голосование (174 голоса вместо необходимых 226) показало, что они просчитались...
Разумеется, закон этот будут вносить снова и снова. А на очереди еще более зловещие законопроекты (“Об информации персонального характера” и “О государственном регистре населения”). Но эта маленькая победа внушает оптимизм. Мы можем и должны остановить эту беду. Необходимо действовать...
[guestbook _new_gstb]
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="