Мода продолжала меняться. Драконы, снабженные различными огнеметными приспособлениями, сражались, как им и положено, с изображениями святого Георгия. Корабли осыпали друг друга ядрами под аккомпанемент пушечного грохота, «словно сам бог битвы присутствовал при этом». Казимир Семянович, мастер фейерверков при дворе короля Польши, советовал в 1650 году, чтобы пиротехник напомнил своему князю о «Переменчивости Благополучия, показав ему зрелище Колеса Фортуны».
Представления становились все более экстравагантными. Кульминация эры излишеств наступила во время празднования Аахенского мира, который в 1748 году на время прекратил войну в Европе. Во многих столицах это событие было отмечено фейерверками. В Англии к празднику готовились с ноября до следующей весны. Под руководством итальянского пиротехника Гаэтано Руджиери военные плотники построили из брусьев, обтянутых беленым холстом, «храм» высотой в десятиэтажное здание и длиной в два квартала. На этой конструкции Руджиери разместил 10650 ракет, шутих и огненных колес, которые и начал поджигать в шесть часов вечера. Салют из ста медных пушек и оркестр, исполнивший «Музыку для королевских фейерверков», сочиненную специально к этому случаю Георгом Фридрихом Генделем, добавили празднику ажиотажа.
Однако работа с порохом была делом рискованным даже для профессионалов. Левое крыло «храма» вспыхнуло и сгорело, что сильно затянуло представление. В полночь Руджиери все еще пускал свои шутихи, но множество из них не загорелось. Публика была весьма разочарована, так что в будущем стали устраивать более простые представления. В любом случае англичанам повезло больше, чем жителям Парижа: там при споре о том, кто будет поджигать величественный городской фейерверк, началась драка между французскими и итальянскими пиротехниками, закончившаяся взрывом, в котором погибло сорок зрителей.
Порох, первоначально служивший в битвах чем-то вроде сценического эффекта, в конце концов нашел свое постоянное место и в настоящем театре. Во время исполнения «Мистерии св. Мартина» в 1496 году незадачливый актер, игравший Сатану, ждал своего выхода под сценой. Его костюм был украшен всеми дьявольскими регалиями, в число которых, для пущего правдоподобия, входило и несколько пороховых зарядов. За минуту до выхода «его костюм вспыхнул у него на ягодицах, так что он был сильно обожжен», говорится в описании этого представления. Актеру бросились на помощь, он был «так поспешно раздет и облачен в новый костюм», что смог вовремя выйти на сцену и доиграть пьесу до конца, и виду не подав, что ему больно, прежде чем отправиться домой лечиться.
Столетием позже Шекспир и его коллеги с удовольствием сопровождали пушечной стрельбой свои представления. В «Генрихе V» после слов
…канонирПодносит к пушке дьявольский фитиль —Все сметено, —
которые нараспев произносит хор, стоит ремарка: «Тревога. Пушечная пальба».[20] В этот момент спецэффекты должны были донести до зрителей звук и запах пороха.
Непременным участником театральных представлений, парадов и спектаклей на открытом воздухе стал так называемый зеленый человек. Этот энтузиаст надевал плащ, увитый зеленым плющом, привязывал себе накладную черную бороду и «бывал очень уродлив на вид». «Зеленый человек» размахивал специальной булавой, изготовленной для него пиротехниками, осыпал все вокруг искрами, дико плясал, расчищая дорогу процессии, и швырял в возбужденную толпу хлопушки.
Иногда устроители спецэффектов заходили уж слишком далеко. Эдикт 1574 года предписывает антрепренерам избегать причинения подданным ее величества «различных кровопролитий и увечий… посредством машин, орудий и зелий, кои в пиесах потребны бывают». Предупреждение не возымело действия. В июне 1613 года, за три года до смерти Шекспира, его «Королевская труппа», представляя «Генриха VIII» в лондонском театре «Глобус», решила подпустить реализма, запалив некоторое количество пороха. Искры попали на соломенную крышу, и театр сгорел дотла. К счастью, всем удалось выбраться невредимыми. «Лишь один человек обжег себе зад, — отмечает сообщение, — и вероятно, вовсе изжарился бы, если бы не сбил пламя при помощи бутылки эля, предусмотрительно захваченной с собой».
ГЛАВА 6
Багровое крыло конкисты
Когда маленькая флотилия Фернана Переса в 1517 году вошла в гавань Кантона, португальский мореплаватель салютовал зрителям на берегу залпом своей корабельной артиллерии. Грохот пушек «потряс землю», отдался эхом в городе, напугал местных жителей и вызвал гневные протесты властей. Как заметил позднее один китайский историк, «китайцам до сих пор не приходило в голову, что демонстрация военной мощи может где бы то ни было считаться знаком уважения или учтивым приветствием».
Это принципиальное взаимонепонимание иллюстрирует глубокую иронию истории. Порох, изобретенный пять столетий назад предками тех, кто сейчас толпился на кантонской пристани, вернулся в новом и неожиданно грозном обличье. Выстрелы пушек были символичными. Новое взрывчатое вещество уже успело вызвать серьезные потрясения в Европе, однако его влияние на весь остальной мир будет еще более радикальным. За относительно короткое время пороху предстояло совершенно изменить отношения между европейцами и народами других стран.
До изобретения пороха завоеватель, желающий утвердить свою власть над далекими землями, должен был послать туда контингент солдат. Их надо было доставить в чужие края, кормить, поддерживать в них боевой дух. Болезнь, ранения, усталость, голод, измена, соблазн грабежа — все это ограничивало эффективность человеческих мускулов в качестве инструмента завоевания.
А разрушительную энергию пороха можно было хранить в деревянном бочонке. Пороху не нужна пища, у него иммунитет к болезням, и он никогда не бунтует. Честолюбивый завоеватель может переправить его на большие расстояния за небольшие деньги. В XV веке, после изобретения гранулированного пороха и по мере совершенствования пушек, в руках европейских монархов оказалось новое мощное средство расширения политического влияния.
Было, однако, серьезное препятствие: орудия оставались чрезвычайно громоздкими. Сложность их транспортировки ограничивала применение пороха. Пушки вязли в грязи, проламывали мосты, тягловые животные выбивались из сил, армии еле ползли.
Решить проблему помогла революция в мореплавании, совершавшаяся в северной и западной Европе примерно в то же время, когда вышли на новый уровень пороховые технологии. Для перевозки и эффективного применения пушек идеально подошли парусные корабли новой конструкции. Если порох совершенно изменил представления человечества об энергии, то новые корабли опровергли доселе незыблемые правила ведения морского боя.
Основным боевым кораблем великих морских держав Средневековья — Венеции, Генуи, Османской Турции — была галера. Приводимые в движение одним или несколькими рядами весел с каждой стороны, до пяти гребцов на весло, эти быстрые и маневренные суда демонстрировали, сколь эффективны могут быть мускулы человека. Капитан старался направить носовой таран в корпус вражеского судна или же сближался с неприятелем, после чего воины, собравшиеся на палубе, бросались на абордаж. Схватки были исступленно жестокими. «Битвы на море, — писал средневековый хронист Жан Фруассар, — более опасны и яростны, чем битвы на суше, поскольку на море некуда отступить и негде скрыться».
У галер были и простейшие паруса, однако движение в безветренную погоду, а также маневр и резкое ускорение были возможны только благодаря гребцам. Но человек, налегающий на весло, развивает мощность всего в четверть лошадиной силы. Поэтому гребцов требовалась сотня или две. Капитанам приходилось запасаться провизией и особенно водой, однако у этих легких судов были недостаточно вместительные трюмы, так что они не могли оставаться в море дольше чем несколько дней. Поскольку нужно было дать достаточно места веслам, борта галер были низкими, а это снижало их мореходные качества во время шторма. Средиземное море, где погода предсказуема, волны невелики, а порты встречаются часто, было царством галер, но дальние плавания, сильное волнение, мощные течения — все это было им не под силу.
Недостатки и преимущества новых парусных кораблей были зеркальным отражением качеств галеры. Высокие борта обеспечивали парусникам хорошую мореходность, зато ими было относительно сложно маневрировать, они не могли резко увеличить скорость по команде, были беспомощны во время штиля. И все же, когда миновали Темные века, мореходы стали все чаще использовать парусники — сначала в качестве торговых судов. А судостроители постепенно улучшили управляемость кораблей, заменив рулевое весло кормовым рулем, опускавшимся отвесно вниз, увеличив число мачт и усовершенствовав такелаж.