— Что с тобой, котенок? Плохо себя чувствуешь?
— Да, — обрадовалась Лена подсказанному предлогу. — Голова ужасно болит. Можно мне незаметно уйти?
— Это неудобно. Мы же только что приехали.
— Ну мам… Я же не говорю — с тобой, понимаю, что у тебя дела. Я одна потихоньку улизну, никто и не заметит, а ты потом извинишься перед Паолой.
— Что, так плохо?
— Ужасно! Меня сейчас вырвет!
Ольга Васильевна не на шутку встревожилась.
— Ты до отеля доберешься?
— Конечно, не волнуйся. Приду и сразу лягу.
— Ну хорошо. Я тоже постараюсь вернуться пораньше.
Выбравшись из роскошного дома Паолы Дениэлли, Лена с облегчением перевела дух. Жаль, конечно, что пришлось соврать и испортить маме вечер, но она просто не могла больше там находиться!
— И куда это синьорина так поспешно удалилась?
Услышав за спиной знакомый насмешливый голос, Лена вздрогнула и обернулась. Игорь прикрыл за собой дверь и продолжил:
— Вечерами по Венеции прекрасные синьорины не гуляют без сопровождающего. Вот я и решил составить вам компанию.
— Не нуждаюсь я в вашей компании! — огрызнулась Лена. Злость так и клокотала в ней.
— Синьорина, вы забываете об элементарной вежливости, — предостерегающе сказал Игорь. — В Италии это не принято.
— У вас уже есть прекрасная дама, — произнесла она с ехидцей.
— Есть.
— А разве вежливо было оставить ее одну?
— Вот поэтому я и здесь. Свою прекрасную даму я буду сопровождать повсюду, ей не удастся от меня так легко отделаться. — Лена не успела прийти в себя, как он шагнул к ней и обнял за плечи. — Так куда ты хочешь пойти? Домой? А может быть, немного погуляем по вечерней Венеции?
Он говорил вкрадчиво-ласково и смотрел ей прямо в глаза. Лена не успела опомниться, как он повел ее к причалу:
— Будем считать, что мое предложение принято. Мы едем гулять.
9
Ласковое темное море плескалось у самых ног. Пляж был совершенно пуст — что делать ночью на морском берегу? Лена сидела на песке, обхватив руками колени, и смотрела на огонь. Игорь ухитрился развести небольшой костерок и сейчас ушел в темноту на поиски подходящего топлива, велев ей «хранить очаг». Маленькое робкое пламя, казалось, никак не могло решить — погаснуть сразу или все-таки немножко побороться за существование. Лена решила ему помочь и стала дуть на угольки. Благодарный огонек оживился и повеселел — загорелась даже полусырая деревяшка, от которой до этого только дым шел. Лена тоже повеселела. Она загадала — если костерок не погаснет, то все у нее будет хорошо.
Море, теплая южная ночь, бесконечное побережье — только где-то там, далеко, светятся огни города. Игорь привез ее в Лидо и попросил лодочника высадить их не на причале, а на песчаном берегу. «Здесь мы будем только вдвоем, как на необитаемом острове», — сказал он. И правда, вокруг ни души.
— Заскучала? — Игорь подошел откуда-то сбоку и вывалил на песок кучу сухих прутьев.
— Не заскучала, а задумалась, — отозвалась Лена.
— О чем, если не секрет?
— Ты, конечно, ждешь, что я отвечу — «о тебе». Так вот ошибаешься. Я думала о Мите.
Игорь усмехнулся:
— У меня, оказывается, есть соперник?
— Митя — это наш кот. Он умер три года назад. Вернее, его усыпили… Он подхватил на даче лишай, мы повезли его в лечебницу, чтобы узнать, как лечить, а там нам сказали, что это не лечится. Соврали, разумеется, просто возиться не хотелось. Убить всегда проще. А мама поверила, только настояла, чтобы укол сделали при нас.
— Сделали?
— Да. Мама гладила его по спинке, а врач ввел усыпляющее. Я до сих пор помню, какими преданными глазами он на нас смотрел. Он так доверял нам и думал, что, раз мы рядом, ничего плохого не случится. А мы его… убили.
Игорь опустился на песок рядом с Леной и обнял ее за плечи:
— Ну-ну, не надо. Дело прошлое, теперь уже не поправишь. По крайней мере вы знаете, что он не мучился. В некоторых клиниках животные неделями ждут укола — нет лекарств.
— Если бы его вылечили, он мог еще лет десять прожить — ему было всего пять! Как ты не понимаешь!..
— Отлично понимаю. Когда мне было четырнадцать, я принес домой щенка. Дворняжка, забавный был такой. Потом у него стали резаться зубки, и он грыз все подряд. Маме это, конечно, не нравилось, но она терпела. До тех пор, пока он не сгрыз ее любимые туфли, какие-то жутко дорогие, из крокодиловой кожи. Тогда она взяла щенка, села в троллейбус, довезла щенка до конечной остановки и там оставила.
Лена в ужасе посмотрела на Игоря:
— Как она…
— Как она могла? Моя мама — железная женщина и всегда делает только то, что целесообразно. Кстати, «целесообразно» — ее любимое слово. Потом мы с отчимом с неделю вечерами ездили на эту остановку, обошли весь район — и ничего.
— Не нашли?
— Нет. Я матери того щенка до сих пор простить не могу. И отчим тогда с ней так поругался — чуть из дома не ушел. Она плакала, прощения у него просила…
— Почему у него? Твой же щенок был. — Лена недоумевающе подняла глаза. Но, взглянув на Игоря, поняла, что не стоило задавать этот вопрос. Даже при слабом свете костра было видно, как изменилось его лицо.
— Почему? Потому что, собственно, на меня тогда ей было наплевать. — Голос его вразрез с жестоким смыслом сказанных слов прозвучал неожиданно мягко и грустно. — Я не осуждаю ее — сейчас. Просто есть такой тип женщин, которые одержимы единственной страстью. Эта страсть бывает так сильна, что для других чувств не остается ни сил, ни места в сердце. Моя мать обожает отчима. Она готова целовать его следы.
— А как же ты? Ты же ее сын!
— Вот так. — Игорь замолчал. На Лену он не смотрел — он смотрел на огонь, и лицо у него было какое-то трогательное, детски-беззащитное. Уверенный в себе супермен и победитель женщин исчез. У костра сидел обиженный мальчишка-подросток.
Лена придвинулась к нему и робко погладила его по руке. Он виновато улыбнулся:
— Да нет, все не так страшно, как тебе показалось. Моя мать замечательная женщина — умная, красивая, сильная. С родным моим отцом они разошлись сто лет назад — мне и года еще не было. Причем она сама от него ушла — чем-то там он ее не устраивал. Потом сделала отличную карьеру — она доктор биологических наук, преподает в МГУ, ну и так далее. Меня воспитывала в строгости, но вниманием я отнюдь не был обделен. Понимаешь, она не выбирала между мной и работой, как другие женщины, а делила между нами свое время поровну. Конечно, она любила меня, но не слепо, как любят одинокие женщины единственного отпрыска, а разумно. Тем, что я говорю на четырех языках, учился музыке и играю в теннис, я обязан ей. А когда у меня обнаружились художественные задатки, она немедленно определила меня в специальную школу при Суриковском.