— Вдруг можно только поскользнуться и грохнуться! — буркнул я, прилаживая нож с ножнами на пояс.
Этот нож, как и тот, который Снежана оставила себе, валялся у меня с незапамятных времён. Настоящий кинжал британских коммандос, созданный ещё в 30-е годы XX столетия и традиционно стоящий на вооружении королевских морских сорвиголов и в наши дни. Мне его подарил как-то знакомый британский офицер после совместной бурной попойки.
А вот тот нож, который Снежана оставила у себя, тоже подарок, но на этот раз от немецкого военного приятеля. Штатный армейский нож бундесвера…
— И такой ещё вопрос, — спросил я после того, как помог Снежане кое-как закрепить на поясе немецкий нож, — не заплутаем ли мы в пустыне этой, далеко от берега отойдя?
— А вот это видел?!
Снежана протянула мне компас. Маленький, в ладонь упрятать можно.
— Он тут, между прочим, отлично действует!
И мы пошли. Напрямик, через жёлто-золотистые эти барханы.
И протопали более двадцати километров, прежде, чем выдохлись окончательно.
И теперь сидели молча на почти раскалённом этом песочке.
— Я вижу, тебя прямо-таки распирает от незаданных вопросов, — прервала Снежана затянувшееся наше молчание. — Спрашивай, я постараюсь ответить! По возможности, — тут же поспешно добавила она.
— Твой муж, я так понимаю, важная персона? — сказал я. — Профессор и всё такое прочее. А вот ты кто? Просто один из подопытных экземпляров? Или тоже некую учёную степень имеешь?
— Профессор — не научная степень! — рассмеялась Снежана. — Это, скорее, звание научно-педагогическое. Бакалавр, магистр, доктор — вот научные степени! А я, между прочим, доктор! И Стефан тоже. Каких наук, не скажу!
— Ну и не надо! — буркнул я. — Что же он, Стефан твой, жену в рискованных экспериментах задействует, а сам, как говорится, в кусты?
Тут мне невольно вспомнились слова Стефана о том, как хотел он, очень хотел участвовать в эксперименте, но вот забраковали его, отсеяли начисто. Не подошёл по каким-то там параметрам.
А вот Снежана подошла…
Ещё Стефан бухтел что-то о спаривании на жёлтом песочке, но чего только не выскажешь по пьяной лавочке.
Или не по пьяной? И я тоже часть этого их эксперимента?
— Так что же, выходит, у вас все добровольцы? — Я хотел проговорить это весело, или, по крайней мере, равнодушно, но получилось резко, почти зло. — И все с научными степенями? Доктора, магистры и всё такое прочее…
— Только я! — Снежана вновь рассмеялась. — А девяносто девять процентов участников эксперимента — это заключённые. Усёк раскладку?
— Усёк! — растерянно пробормотал я. — Вернее, не усёк ни черта! Ведь они потом всё расскажут! Ну, когда на волю выходить будут…
— А кто сказал, что они потом на волю выходить будут? — Снежана немного отодвинулась и внимательно на меня посмотрела. — Там такое творится, ты себе не представляешь даже!
— А ты представляешь? — спросил я.
— Я не представляю, я знаю! — мрачно и даже как-то обречённо проговорила Снежана. — А тебе лучше не знать!
— Почему? — в тон ей отозвался я. — Скажи, вместе знать будем!
Снежана ничего не ответила. Посмотрела на меня пристально, потом поднялась.
— Пошли! — бросила она мне, баюкая при этом в руке компас. — Нечего рассиживаться!
И мы пошли. Увязая, как и прежде, в жёлтом этом песочке почти по щиколотку, а иногда и глубже.
Ну, я-то ладно, ботинки высокие, шнуровка плотная, а вот каково Снежане в кроссовках своих по песочку этому вышагивать? А впрочем, большая уже девочка, сама разберётся!
На этот раз мы преодолели не более десяти километров, после чего вновь обессилено плюхнулись на песок.
— Пить! — прошептала Снежана, с трудом шевеля запёкшимися губами. — Скорее!
Мы допили воду (тёплую, почти горячую), пустую бутылку я вновь засунул в мешок. Теперь там находилось уже две порожние бутылки.
И четыре полных.
— Тут вечер, вообще-то, бывает? — не проговорил даже, просипел я, в который уже раз утирая рукавом пот со лба. — Вечер, ночь, утро… Или тут всё время день один только?..
— А с чего ты взял, что сейчас день? — Снежана пожала плечами. — Может это ночь такая, а днём тут, вообще, жарища неимоверная! Впрочем, я тоже надеюсь, что сейчас день, но вот сколько он может продлиться — это большущий вопрос! Так что, мой дорогой…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Осекшись на полуслове, Снежана внезапно вскочила с места и уставилась на что-то за моей спиной. И глаза у неё были, не просто широко раскрыты, они были почти круглыми в этот момент…
— Что это, Тэд?! — прошептала она сдавленно. — Что это такое?!
Я тотчас же обернулся и едва не вскрикнул от удивления.
Золотистые песчаные барханы за нашими спинами внезапно пришли в движение. Нет, они не вздымались вверх смерчами, не неслись вдаль дружными песчаными вихрями. Наоборот даже, барханы эти быстро съёживались, сглаживая поверхность… и вот уже она стала не бугристой, как прежде, а напротив, ровной, как стол.
А потом ровная поверхность эта вся посинела… и я даже не уловил того момента, когда золотистый песок позади нас превратился весь в прозрачную воду.
То есть, это при ближайшем рассмотрении вода казалась прозрачной и совершенно бесцветной, в общей же своей массе она имела густонасыщенный аквамариновый цвет.
И вновь ни волн на поверхности, ни даже малейшей ряби.
Итак, море настигло нас, хоть мы столько времени прочь от него уйти пытались. Не менее тридцати километров по барханам этим протопали.
— Ладно! — сказал я, вставая. — Хоть воду теперь экономить не надо, и то плюс! Второй плюс, что из моря она куда прохладнее будет…
Вытащив из мешка одну из пустых бутылок (ту, которая поменьше, литровую), я подошёл к воде и, опустив в неё бутылку, стал дожидаться постепенного её наполнения. Дождался, поднёс бутылку ко рту и с наслаждением сделал первый глоток.
Первый и последний, ибо вода в море оказалась на этот раз, не просто солёной, но и горько солёной.
— Тьфу ты, чёрт! — с трудом проговорил я, отплёвываясь. — Оно что, обиделось на нас, что от него уйти пытались?
— О чём это ты? — спросила Снежана, подходя ко мне. — С водой что-то не так?
— А ты сама попробуй!
Я протянул Снежане бутылку.
— Ладно, попробую!
Она взяла бутылку, некоторое время опасливо на неё смотрела, потом, словно, решившись, сделала первый глоток.
— Ну, как? — поинтересовался я.
— Вкусно! — неожиданно проговорила Снежана, вновь прикладываясь к бутылке. — Особенно, после тёплой этой водицы, что я у тебя на кухне из крана набрала! А тебе что, водопроводная больше нравится?
Ничего ей на это не отвечая, я вновь забрал из рук Снежаны бутылку (там воды уже меньше половины оставалось), потом осторожно поднёс её к запекшимся губам.
Всё тот же мерзкий, горько-солёный привкус, от которого во рту, не горит, а просто полыхает! Да так, что сил нет терпеть!
Выронив из рук бутылку и быстренько раскрыв мешок, я вытащил из него одну из полных бутылок и почти судорожно к ней приложился. Плевать, что тёплая, главное, поскорее затушить бы этот пылающий костёр во рту!
— Что с тобой, Тед? — Теперь Снежана смотрела на меня с тревогой. Вернее, не на меня, на то, как я всё продолжаю и продолжаю торопливо глотать почти горячую эту воду. — Да что с тобой такое?!
— Ничего! — сказал я, завинчивая бутылку и вновь пряча её в мешок. — Тем более, что во всём можно найти и положительные стороны. Ведь ежели ты можешь местную воду потреблять, то я на водопроводной куда дольше продержаться смогу, разве не так?
— Это у тебя шутки такие дурацкие, Тед Тайлер?!
— Ну, разумеется, шутки! — Вздохнув, я уселся на песок и бездумно уставился на синюю водную гладь перед собой. — Да я, вообще, шутник изрядный, неужто ты этого ещё не заметила?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ладно, извини!
Снежана уселась рядом, осторожно положила узенькую ладошку мне на колено.
— Почему я могу пить эту воду, а ты не можешь?
— Не знаю! — Я пожал плечами, потом накрыл ладошку Снежаны своей ладонью. — Тем более, что раньше вода эта мне тоже пресной казалась. А вот теперь почему-то…