уж точно не могли поставляться на книжные полки с частотой две книги в год. Чем сложнее работа, тем больше времени необходимо для ее выполнения.
В редакции посовещались и дали зеленый свет. Только попросили все же закончить книгу, которая ждала выхода в следующем месяце, обложка была готова, анонс и все прочее. Я отступил от решения, принятого утром, не заканчивать рукопись, наспех закруглил ее за неделю, выбросив процентов двадцать из того, что планировал напихать для объема, и отдал в редакцию.
Новые амбиции стали червем поедать меня изнутри. Вырвавшись за рамки жанра и получив, таким образом, некоторую свободу творчества, я решил, что теперь смогу вырасти как писатель. Во всех смыслах этого слова. И в денежном – тоже. Я мог рассчитывать на то, на что никогда не смог бы рассчитывать, оставаясь автором попкорн-литературы. На серьезные премии, например. Короче говоря, я снова загорелся безумными мечтами.
Много лет я вынашивал сюжет романа. У меня не было времени сидеть за его написанием: я выводил все новых и новых убийц, выполнял план по маньякам, чтобы выплачивать ипотеку, но зато я успел продумать все, до последней реплики главного героя. Оставалось только напечатать, быстро, почти не останавливаясь. Даже слова подбирать не приходилось: целыми абзацами роман этот был «написан» в моей голове.
Мне казалось, начинался новый этап моей жизни. Как у режиссёра, много лет снимавшего рекламные ролики и получившего наконец возможность сделать полный метр.
Я работал, будто подгоняемый дьяволом, по пятнадцать часов в сутки. Отвлекался только на еду, сон, ванну и туалет. Лишь однажды за все время работы над романом я позволил себе выходной. Линнет уговорила.
Мы сходили в кафе через дорогу, пообедали, выпили по стаканчику кофе и съели бисквитное пирожное, одно на двоих. Большое оно было, пирожное это. Потом прогулялись до парка, покормили голубей. Я меньше курил, не думал о романе, смеялся над дворовым пушистым, как щетка для сбора пыли, котом, который на удивление неуклюже пытался схватить голубя. По дороге домой купили новый тостер. Линнет радовалась ему, словно мы совершили покупку века, копили-копили на нее и вот – свершилось. Накопили.
– Это обычный тостер, – сказал я, обняв Линнет за талию. – Ты могла купить его когда угодно. Уж на тостер-то я могу заработать.
– Ба-а-лбес, – ответила она, улыбнувшись, и влепила мне щелбан. – Я не тостеру радуюсь, хотя он и классный, посмотри, на нем булки можно подогревать, есть такой режим… я радуюсь тому, что мы купили его вдвоем. Впервые за бог знает сколько времени мы купили что-то вдвоем.
– Ах, вот оно что. То самое счастье, когда вместе ходят по магазину и выбирают новую кровать или светильник?
– Ага.
Хороший был вечер. Только оценить его тогда у меня мозгов не хватало. У мужиков вообще мозгов меньше, чем у женщин. Тупее мы от природы. Потому что счастье не ощущаем. А оно вокруг, в мелочах. Всего-то и требуется – открыться ему. Зажмуриться, развести руки и принять. Но нет, мы вечно что-то ищем, за чем-то гонимся, одни цели сменяются другими, и нет этому конца. Скулим, когда все просрем – годы, здоровье, любовь родных. Чтобы увидеть счастье в ретроспективе, нам необходим удар по башке увесистой дубиной. Вот тогда мы прозреваем. Но, как правило, к тому времени уже слишком поздно что-то возвращать назад. Мы живем мечтами о будущем. И поэтому редко способны наслаждаться настоящим.
Я знаком с одной писательницей. Когда-то мы были с ней в одной книжной серии. Ей понадобилось одиннадцать лет долбить по клавишам ноутбука, начиная и заканчивая все новые и новые романы, прежде чем ее заметило издательство. И когда наконец случилось то, к чему она шла треть своей жизни, когда книга появилась на полках магазинов, она была фантастически счастлива. Она пропустила этот сладостный для любого начинающего писателя момент через себя, прочувствовала каждой клеткой тела. Она запомнила его на всю жизнь и, счастливая, двинулась дальше пробивать лбом стены.
А я наслаждался подобным только в воображении. В действительности же, придя в книжный магазин и увидев там свое произведение, я лишь тоскливо думал: «Господи, чему тут радоваться? Единственный экземпляр, засунутый так глубоко в стеллажную задницу, что никто и никогда его не купит».
Все дело в том, что фантазии рисовали мне немного иное: главный стенд при входе в магазин. Он завален моими книгами, а над стендом большой плакат, рекламирующий «новинку». И лицо я прячу под одноразовой маской, иначе продавцы узнают меня. Ну-ну.
Не знаю, как сейчас у нее идут дела. Я перестал следить за успехами и неудачами коллег уже много лет назад. Но, уверен, как бы ни шли ее дела, она продолжает улыбаться.
Я похудел, осунулся, загадил легкие, выкурив неимоверное количество сигарет, но закончил роман за три месяца.
Не было в нем ни маньяков, ни хитрых сюжетных поворотов. И повествование текло ровным, спокойный ручьем, без рванины этой, запутывающей несчастного читателя. И те, кто читал, оценили его высоко.
Но всплыть на поверхность книжного океана ему не удалось. Он растворился где-то в его глубинах, не спеша распродался заколдованным пятитысячным тиражом. И нужно было писать следующий. А это – год, в лучшем случае. Трёхмесячный забег я бы больше не осилил.
Пришлось смириться с суровой действительностью. Литературой ни себе, ни Линнет мне не обеспечить хорошей жизни.
И снова, как в прошлый раз, с осознанием своего положения и принятием его, я успокоился. Я умел лишь писать. И я направил это умение туда, где водились хоть какие-то деньги. Стал писать второсортные сценарии для убогих сериалов. Но даже к этой кормушке сложно было подступиться: из нее жрало неимоверное число писак разного уровня. Не брезговали и топовые авторы. Спасибо редактору. Он замолвил за меня пару слов каким-то там фильмоделам. А тем, в сущности, было наплевать, откуда на их столе будут появляться сценарии, главное, чтобы они подходили по критериям – приемлемая стоимость и качество, отвечающее уровню задуманного кинопроекта.
Так я переквалифицировался в сценариста. На моем счету два десятка сценариев. Кто-то, возможно, гордился бы этим. И я – гордился бы. Почему нет? Я люблю кино. Только какое же все это было дерьмо!
Однако на жизнь хватало. В конце концов, миллионы людей зарабатывают на хлеб насущный отнюдь не тем, чем хотели бы зарабатывать. Зато я имел массу свободного времени и мог без суеты сидеть за написанием романа. Пару раз меня пытался подогнать редактор, ведь маленький конвейер в моем лице прекратил исправно поставлять продукцию, но в итоге плюнул на меня и стал терпеливо ждать,